Милисса

Как же я хочу умереть. Или упасть. Короче, что угодно лишь бы не чувствовать ноги, ступни которых ныли как не знаю что. – А спина так вообще болит, будто я старый дед, – пожаловалась брату. – Но больше, чем умереть, я хочу помыться. До меня вдруг дошло кое-что ужасное, и я медленно повернула голову к Ширку, который замер, закрыв дверь, так и не отпустив ручку. Он посмотрел на меня тоже. Как по щелчку мы отмерли. Я старательно стягивала вонючие ботинки и в панике вздрогнула, услышав грохот брошенного Ширком на пол рюкзака. Он без рук снял сапоги, полушубок и варежки так вообще сами слетели, и брат бросился в сторону самого ценного, что есть в этом мире. – Так нечестно! – возмутилась я, плюнув на оставшийся сапог и запрыгала следом. Но дверь резко захлопнулась перед носом, закрывая путь к источнику свежести. Не удержавшись на дрожащей от усталости ноге, упала на пол и заныла. – Девочкам надо уступать! – в расстроенных чувствах стукнула кулаком о дверь ванной. – Не в этот раз! – раздался по ту сторону весёлый голос, а за ним последовал шум воды. – Ну... ну тогда фиг тебе, а не ужин! – сложила руки на груди. «Значит и ты обойдёшься без той огромной банки липового мёда, которую продавал стрррашшшный пасечник. Потому что я с тобой на рынок не пойду», - издеваться он решил ментально, чтобы через дверь не кричать. – У кого-то настроение от горячей водички поднялось, – пробурчала я, с кряхтением стянув ботинок, потеряла равновесие и упала на спину. Очень хотелось под тёплое одеяло. На свету я смогла разглядеть, какой красный у Ширка нос и щёки, наверное, у меня тоже. И нормальную одежду хочу, эта вся потная, но какой смысл переодеваться, если я всё ещё грязная? Сделаю ему глазунью с помидорами и пойду спать. Больше не получит. А банка мёда мне была нужна, не только потому что люблю его есть, но и из-за совета Момо. Хочешь не хочешь, дракон или простой смертный, всё равно горло зимой уязвимо, вот и наказал нам всем такую профилактику. Ширк не спешил. Я успела не только яйца пожарить, но и заварила на двоих тайру, выпила наполовину свою и только тогда он соизволил выйти из ванной комнаты. – Приятного, – буркнула я, со стуком поставив перед завёрнутым по пояс полотенцем Ширком. – Я так голоден, что даже одеться не в состоянии, – он опустился за стол и окликнул меня. – Эй, ванна в другой стороне. – Я спать. – Без ужина? – Не хочу. – Так. Я понял. Возвращайся и садись за стол. Нехотя села на стул напротив Ширка. Тот успел вытащить взглядом тарелку из шкафа, при этом с наслаждением произнеся: «Магия, как я скучал. Наконец-то могу побыть нормальным человеком». Всего несколько секунд и передо мной лежала половина Ширковой порции. – Прошу, угощайся. Моя сестра это готовила, и если ты отравишься первая, значит, я её опять вывел из себя. Страдать так вместе. – На ночь есть вредно, так Кэри говорит. – Во-первых, чушь троллья, – проглотив первый кусок, потряс вилкой в воздухе Ширк. – Во-вторых, время детское, ещё семи нет. – Но на улице темно! – не сдавалась я. – Зима, Лис, зимнее время. Догоняешь? Зимой темнеет ра-но, – издевательски проговаривал он слова, объясняя, как дурочке. – Тогда почему я так хочу спать? – Потому что ты сегодня прошла столько, сколько нормальные люди за неделю не проходят. И заслужила ужин. Надо поесть. Устало взглянув на него, опустила взгляд на тарелку и со вздохом взялась за вилку.

***

Примерно так пролетел первый месяц зимы. Было столько дел, что я почти почувствовала себя нормальной. В поход я друзей больше не звала, но и они не рвались. Им больше нравилось ходить на каток или гулять по городу. А вот я могла присоединиться к ним лишь изредка, поскольку свободное время Ширка и наше далеко не всегда совпадало. А брата как подменили. Не давал мне покоя ни одной недели, ходил со мной в лес, учил ставить ловушки на зверей, заставил вызубрить справочник по выживанию и учебник по ядовитым и целебным травам, что, как оказалось одно и тоже. А потом Ширк играл со мной в «съедобное-несъедобное», только не как нормальные люди. Если я делала пять ошибок, он охотился не на рыбу, а на птицу. Если ошибок было больше – брал на прицел оленя. – Если не будешь знать, из чего делать салат, выбирай мясо. Так он говорил, когда я опять просила его оставить бедное животное в покое. Но он, конечно, не слушал. Прицелился, чтобы спустить болт арбалета... – Беги! – громко закричала я, и олень навострил уши, подняв голову. Ширк явно хотел мне злобно ответить, но вместо этого выстрелил. И промазал, потому что я отвела его руки, толкая в снег. Стрела вонзилась в дерево. Олень сорвался стрелой, было только слышно, как он убегает, ломая ветки. В ответ Ширк перекатился так, чтобы быть сверху, и стал яростно закапывать меня в снег. Сначала руками, а потом полетел к разлапистой ёлке, под которой мы прятались. И невидимым ударом заставил снег сползти с ветки на меня. Всё произошло так быстро, что я даже не успела среагировать. Холодный снег засыпался в нос, в рот, за шиворот. И, естественно, доставать меня Ширк из этого огромного тяжёлого сугроба не собирался. А встать с мягкой кучи, когда ты валяешься в ней спиной не так просто, как кажется. Теперь я понимаю черепах, которых переворачивают на панцирь. Ширк по-настоящему злился, и понятно почему. Магией пользоваться было нельзя – он сам поставил такое условие – а шаги без полога тишины вызывали скрип снега, поэтому мы сидели в засаде целый день. Мне самой было обидно, что всё зря, но когда представила, что он просто возьмёт и убьёт оленя, мне стало так плохо! Страшно и тошно. А теперь, когда он, обидевшись, вернулся в тёплый дом через портал, мне пришлось самой добираться пешком по нашим глубоким следам. Единственный день, когда мне было по-настоящему хорошо – день Середины зимы. Тогда я совершенно забыла обо всём. Кроме того, что мы отдельно праздновали его в школе, так ещё и ходили толпой в центр города кататься на каруселях, участвовать в играх и есть сладкое до головокружения. Были танцы, песни, хороводы и много-много смеха. А сразу после этого всё пошло наперекосяк. Ширк постоянно напоминал о паломничестве. Походы, хоть и были максимум на три дня, становились всё жёстче. После праздника ожидание стало намного мучительней, и во время нелёгкой ходьбы или восхождения на гору, когда нечем занять голову, я много думала о том, как неумолимо приближается весна. Скрипел под ногами снег, впереди тяжело дышал Ширк, но при этом сам умудрялся учить меня правильно дышать, посылая ментальные команды: «Вдох – выдох – выдох, вдох – выдох – выдох». Чем резче и быстрее был подъём, тем чаще он это повторял. Если становилось совсем тяжело, выдох тоже был один. Это всё чем-то напоминало уроки с Момо: он говорил, что вдох должен быть коротким, а выдох плавным и неспешным, именно так играл на флейте Элай. Когда дыхание шло в ритм как музыка, идти было намного легче, но шли мы целый день, и за это время я успевала не только перепеть про себя все песни на свете, но и передумать стратегию. Я так больше не могу. Я трачу время ни на что, я мучаю себя просто так. Часы слишком драгоценны, слишком дороги, их надо тратить на друзей и праздники, а не вот это всё. Мы поссорились. Не в походе, а после него. Потому что во время ходьбы говорить было невозможно, а вечером после ужина мы, с удовольствием вытягивая ноги, ложились рядом, чтобы не было так холодно. Ширк сам признался, что из последних сил подавляет в себе желание создать вокруг купол и сделать в нём тёплую безветренную среду. Всё это он делал ради меня, а под боком у него было так хорошо, что портить ему и себе настроение казалось невозможным. К тому же он просовывал руку мне под локоть, «что б не сбежала» – объяснял Ширк. Только это, кажется, было уже и не нужно. Даже у дремлющей Бурной Реки утихли порывы, наверное, потому что ей, наконец, как и мне, уходить не хотелось совершенно. А если у Ширка было хорошее настроение, он смешил меня, болтая со мной так, будто я превратилась в простого и открытого Вита. Правда, смеялся и он сам, когда я кувыркалась по склону, не удержавшись на скользкой тропе. Тогда мне почти поверилось, что всё не так уж плохо, и не страшно, если мы продолжим делать так каждую неделю. Но окончательно я расхотела продолжать жить по такому же расписанию, когда на доске объявлений вывесили афишу международного юношеского конкурса бардов. Об этой новости гудела вся школа. Впервые расы со всей Драконьей Империи собирались съехаться не в белокаменный замок Тивалон, а к нам, в Галарэн. И проводиться будет не осенью, а с приходом весны. Наша школа была основана совсем недавно, и то, что у директора хватило связей дотянуться до самых дальних уголков Империи, иначе, как чудом, не назовёшь. Всё это красноречиво поведал нам учитель и торжественно объявил, что мы теперь будем заниматься с удвоенной силой, чтобы денежный приз пошёл на развитие школы, на новые учебные инструменты, ну и нам на плюшки. Вечером дождалась Ширка дома, специально не ложилась спать ради разговора, итог которого был очевиден. – Ну, так не участвуй в этом конкурсе, и всё. – Но тогда я подведу группу! – Если будешь жертвовать нашими тренировками, подведёшь не их, а себя, – Ширк говорил лениво, не открывая глаз, ему явно не нравилось, что не дают поспать. – Мы уже много тренировались, давай перестанем. – Думаешь, мне охота с тобой возиться? – невесело усмехнулся Ширк, и почему-то это вдруг прозвучало так обидно, что я не выдержала. – Я тебя и не просила возиться со мной! Было бы намного лучше забить на всё и... – Умереть в горах? – он перевернулся со спины на бок и открыл глаза. – Так дерзай. Иди прямо сейчас. Действительно, ты достаточно готова, так чего тянуть? Быстрее начнёшь, быстрее закончишь! Только помни, что это не ты сама выбралась из беды, тебя спас Вит, и руки вылечились за ночь не чудесным образом, это я их исцелил, пожалел тебя. Видимо, зря. Ширк голоса почти не повышал, но мне показалось, что сейчас он кричал, как будто папа с мамой ругались. Помню, мне от этого было очень грустно, и я била папу кулаками, лишь бы он перестал кричать. – Чего молчишь, Лис? Я буду только рад, если ты перестанешь отнимать у меня время. Дело ведь за малым – собрать тебя в дорогу. Завтра и начнём. А сейчас дай поспать, – и, отвернувшись от меня, надвинул на плечо одеяло. – Я завтра не пойду! – всхлипнула я, по щекам на подушку стекали слёзы. – Не пойду, слышишь? Ширк не ответил, не пошевелился. – Тебе всё равно, что со мной будет, да? – и, не дождавшись отклика, тихо добавила, шмыгнув носом: – Ты плохой брат. После всего, что мы пережили... он, правда, поступит так со мной?