Милисса

Всё-таки Ширк был очень упрямым. Кажется, даже упрямее Бурной Реки. Сначала мы шли вместе с Фрихитой – так звали гномку – но потом она сказала, что с такими черепахами, как мы, к «Последнему приюту» светит дойти только к завтрашнему утру, и быстрыми уверенными шагами ловко набрала скорость и через пять минут окончательно исчезла из поля зрения. Ширк сначала шёл молча, а потом сообщил, что мы обязаны оказаться в трактире к сегодняшнему вечеру и так рванул, что порой мне приходилось догонять его перебежками. Интересно, что на него нашло? Вижу ведь, что дышит тяжело, хоть и равномерно, но выдыхает через рот, а значит эта бессмысленная погоня даётся ему с трудом. Чтобы догнать и поравняться с ним, мне пришлось опять бежать, а когда вышло, я спросила: – Ширк, зачем так спешить? Переночуем так, первый раз что ли? – Не-а! Я обещал тебе, что до Драконьих гор мы будем ночевать в трактирах, и сегодняшняя ночь – не исключение. – бодро ответил он, хотя бодрым совсем не выглядел. – Как мы будем ночевать в трактире, если у нас нет денег? Помолчав какое-то время, Ширк ответил, запыхавшись, что что-нибудь придумает. Странно, но уже к середине дня идти стало легче. Обрадовавшись такой перемене, я очень долго не замечала причины, а когда до меня дошло, помявшись, предложила Ширку сделать привал. – Да брось, неужели устала? – с вызовом оглянулся он, собирая под шапку пальцами мокрые от пота волосы со лба. Как же мне хотелось тогда с ним соперничать, показать язык, перегнать и помахать ручкой на прощание, обещав, что догоню гномку Фрихиту первой, но, стиснув зубы, я взяла себя в руки. Сейчас идти стало легче, потому что Ширк стал намного медленнее, чем начинал с утра. – Пожалуйста! – заныла я. – Я устала, мы идём без передышки с тех пор как последний раз перекусывали. Оглянувшись на меня, брат вздохнул: – У того дерева, там удобнее сидеть. Пять минут. – Десять! И мне надо в туалет. – Ладно, – нехотя согласился он. Вернувшись из кустов я только обрадовалась, что Ширк задремал, и мы, наконец, нормально отдохнём, как глаза у него открылись и стали лениво всматривался в противоположную сторону дороги. И не удивительно: с этого дня мы оба будем настороже во время каждого привала, и не только. – Ещё одна причина ночевать в трактире, – подтвердил мои мысли Ширк. Всю дорогу до трактира мы почти не говорили – просто не могли – тяжело и часто дышали от быстрой ходьбы, и несмотря на шарф, от холодного воздуха заболело горло, приходилось часто сглатывать. Солнце уже успело закатиться за гору, а Ширк всё пёр и пёр, как баран, не обращая внимания ни на свою, ни на мою усталость. Стараясь держаться близко к брату, иногда вздрагивала от шороха или шума, в тёмном лесу чудились горящие глаза или бродившие в забытье люди. – Лис, какой идиот будет бродить ночью по лесу рядом с дорогой, если можно просто пойти по ней? – Может, он заблудился, – не унималась я. – А вдруг и мы заблудимся? – А что? Трусишь? – усмехнулся он. Я угрюмо молчала. Конечно, трушу! Неужели не видно? И сердце время от времени ухает в пятки. Что тут сказать, воображать я умела, а дракон с хорошим воображением – вещь очень опасная, Ширк сам когда-то так говорил. – Не боись, на этот раз тебя в обиду не дам. Ну, накосячил один раз, учёл ошибку. К тому же, я неплохо вижу в темноте. Вырастешь, также сможешь. Я открыла было рот, чтобы поправить, что накосячил он вовсе не один раз, например, когда пошёл купаться зимой в ледниковой воде, или разбудил раньше времени Бурную Реку, но промолчала. Похоже, Ширк сам не подозревал, что собственная аура выдавала его с головой. Жалко, я не могла понять, что именно он сейчас чувствует, но одно знала точно: как бы не старался брат выглядеть бодро и самоуверенно, как бы не тёр сопливый нос, насмехаясь над моими ошибками, неприятные холодные и тревожные цвета то и дело пробегали рябью по его спине. Интересно, с чего он вдруг стал скрываться? Раньше, если ему что-то не нравилось, говорил до обидного резко и прямо. Что изменилось?

***

Хозяин трактира «Последний приют» любезно сдерживался, чтобы не послать нас, куда подальше. Ширк продолжал настаивать на том, что люди мы очень чистоплотные, в номере не оставим и соринки, так ещё и готовы помочь с уборкой во всём трактире или по хозяйству на ферме. Я валилась с ног, но ощутила радость и облегчение при виде деревни, затем заборов с козами (по запаху определили), и широкого двора с крыльцом, ведущим в деревянный трёхэтажный дом, так уютно и безопасно льющий на снег квадраты жёлтого света. Всё это разбудило невероятное нежелание спать в холодном и мокром лесу. К тому же, завтра мог начаться дождь. Поэтому я действительно была готова перемыть всю посуду и надраить полы, лишь бы позволили остаться здесь хотя бы на одну ночь. Ширк с хозяином спорили так долго, что я села прямо у стойки на ковёр, упала на неё спиной и задремала: тепло разморило. Разбудил Ширк, тряся за плечо, а затем весело позвенел ключами. – Всего несколько шагов, и ты уже в кровати. Было слишком хорошо и сонно, чтобы радоваться и удивляться, поэтому я молча приняла на руки чистое постельное бельё и медленно поднялась за Ширком наверх по лестнице. Пока я отчаянно цеплялась за кровать, Ширк стаскивал меня вниз за ноги. Говорил, что с такой чумазой заразой спать в одной постели не будет, заставил воспользоваться остывшей в тазике водой и почистить зубы. Только после этого позволил лечь спать. А уснула я быстро, и больше меня ничего не волновало. Просыпаться утром в уютной постели было так приятно, что вставать совершенно не хотелось. Я с удовольствием потянулась и обнаружила, что Ширк спит ко мне лицом. Точнее, лицом к груди, будто сжавшись немного в комочек. Ой, блин, я ж почти всё одеяло на свою сторону перетянула. А он, дурак, вместо того, чтобы меня будить, укрылся сверху своим полушубком и спрятал там свой нос. Я настолько этому удивилась, что сонливость как рукой сняло. В последнее время Ширк совсем перестал быть собой. Я встала на колени и потрясла его за плечо. – Ширк, мне больше не нужно одеяло, можешь забрать. – Мм... – он недовольно поморщился, закрываясь от меня краем полушубка. – Не "мм", а отцепляйся от своей шубы и бери одеяло! – сказала уже в полный голос. – Ладно-ладно... – недовольно проворчал он. – Только дай ещё часик поспать. В общем, несмотря на то, что говорил, Ширк всё ещё спал, поэтому шубку я с него стянула сама и укрыла одеялом. Упёрла руки в бока, довольно смотря на то, как он разгибается из клубочка и расслабляет лицо. Бесконечно можно смотреть на три вещи: огонь, воду, и как спит растрёпанный Ширк. Будто его взрослая сторона окончательно уходит, оставляя такого, какой он на самом деле. Безобидный, спокойный, уверенный, добрый... Воды в тазике уже не было, наверное, Ширк вчера умылся и вылил. От нечего делать померила ногами пол вдоль и поперёк. Хотела ещё немного помотаться из угла в угол, но Ширк сказал, чтобы я не скрипела. Поэтому решила выйти за дверь и обследовать трактир. Хозяин не спал, куда-то направлялся, а когда заметил меня, окликнул: – Эй, девчонка! Брат твой свою долю отработал, твоя очередь. Иди на кухню, вон за той занавеской найдёшь кухарку, она скажет, что да как. Точно, деньги же у нас украли... – Это ж какую маленькую помощницу мне прислали! – улыбнулась на моё неловкое появление худощавая женщина, даже почти старушка, с морщинами у глаз и рта. – Здрасте, – буркнула я. – Доброе утро. Что ж ты встала спозаранку в такую темень? Могла бы ещё отдохнуть. Посуда никуда не убежит. Гостей нынче немного. – Как проснулась, так и встала, – пожала я плечами, боязливо оглядывая кухню. – Ширк – так вообще соня. Тут вкусно пахло овсяной кашей, было много полок над столом и ящиков с овощами – под столом. – Котелок ищешь? Вон твоё добро стоит. – Кухарка обтёрла руку о фартук и указала тонким пальцем на пол. Котлище весь был облеплен липкой жёлтой кашей, да ещё и снизу пригорел, а внутри покоился такой же липкий половник. – Значит, одеваешься, выходишь на улицу и подходишь к окну, я подам тебе котелок и покажу, где мыть. – Хорошо, – шмыгнула я носом.

***

Вечером горы было плохо видно, а все звёзды на небе закрывали облака, поэтому было ещё темнее. Но сейчас. Сейчас меня окатывали с головой смешанные чувства. Рукам было холодно и немного тяжело нести почерневший от сажи котёл, ботинки за ночь не просохли, только остыли, поэтому я переминалась с ноги на ногу. А сердце радостно щемило. Горы, когда-то казавшиеся такими далёкими, возвышались совсем близко. И хоть их закрывал высокий каменистый холм, при виде парящих снежных верхушек, солнце из-за которых не спешило подниматься, сердце замирало от какой-то тревоги. Хотелось туда пойти, прикоснуться к вершине, добраться до цели, которая в один миг перестала существовать, как страшная сказка. Я дракон, и я иду в паломничество. – Я дракон, и я иду в паломничество, – тихо сказала вслух и повторяла ещё много раз. Когда закончила отдирать проклятую кашу со дна большого котелка, воздух вокруг успел налиться холодным синим предрассветным цветом. Коровы то и дело мычали, козы блеяли. А ранние, незнакомые мне путники неспешно сели на лошадей и отправились в путь. Вот из-за кого я котелок сейчас мою! Вокруг было спокойно, что совершенно не вязалось с моим внутренним состоянием. Зато овсянку я драла так яростно, что грусть превратилась в злость, и сразу стало теплее. Кухарка рассмеялась, глядя на моё лицо и велела умыться там же, где чистила котелок, а потом чтоб я позвала своего брата – она разогрела для нас остатки с ужина. Всё равно к вечеру мясо могло испортиться. – Такой упрямый твой брат, всё сделки всякие мне предлагал, мол давайте я ещё дрова наколю, а вы нас утром покормите. Ты, говорит, всё равно много не съешь, а он вообще готов обойтись орехами, которые у вас остались. Я всё больше расширяла глаза. Нет, Ширка точно подменили. – Он колол дрова? – удивилась я. – И колол, и укладывал. Сразу видно, к такому он не привык, дело шло медленно, не знаю, сколько он провозился, но я уже не стала следить, спать пошла. Я лишь покачала головой, озадачиваясь всё больше. Зачем же он так себя измотал, если можно было просто поспать на этот раз в лесу, как раньше? Настолько сильно хотел ночевать в тепле и уюте? А сам шубой укрывался! Не понимаю. – Он не только дрова колол. Колол он за еду, а картошку носил за ночлег. – Картошку носил?! – снова в неверии переспросила я. – Ага, вон сколько ящиков от соседей переносил, – хмыкнула женщина и пнула ногой один из ящиков под столом. – Так что зови его скорей, а то мясо остынет. Ты, может, и обошлась бы орехами, а парню мясо нужно, глядишь вырастет, а то макушка-то его мне по брови. Сказала и рассмеялась. Судя по всему, Ширк ещё спал. Я заглянула в коридор на верхнем этаже и, не открывая дверь, обнаружила его размытую спокойную ауру на кровати. Дверь я всё же осторожно приоткрыла и увидела в щёлочку, как сладко он сопит и дышит... Нет, не могу.

***

– Можно я ещё что-нибудь сделаю? – встала перед кухаркой, как солдат: руки по швам и голову наверх. – Иди кушай, чудо лохматое! – возмутилась женщина. – Где брат твой, не просыпается? Я помотала головой. – Он же вчера работал за еду и ночлег, а я хочу ему поработать на горячую воду. Можно? Ширк очень любит мыться. – Кому надо мыться, так это тебе, – вздохнула кухарка, закатив глаза к потолку. – Я же сказала тебе лицо от сажи отмыть, и что, помылась ты? – Да... – растерянно ответила я. – А это что такое? Костлявая рука с длинными пальцами потянулась к мутному заляпанному зеркалу, сняла его с полки и буквально ткнула мне им в лицо. Ох, лучше бы она этого не делала, лучше бы я закрыла глаза, чтобы спать по ночам. На лбу остались недотёртые чёрные полоски сажи – это я волосы грязными руками убирала. А голова... не голова это была, а гнездо какое-то, ведь с утра я так и не переплелась. В тихом омуте черти водятся именно такие. – Что глаза вылупила, как рыба? Вот что, ты сейчас поешь, а я пока придумаю, чем вам с братом на горячий таз с водой заработать. – Спасибо! – обрадовалась я. – Чего лыбишься, работяга? Куртку-то сними и иди за стол, нечего на кухне такой грязнуле делать. Работа была в удовольствие. Паренёк, работавший на ферме, которая принадлежала гостинице «Последний приют» только диву давался, как ловко я лажу с животными, и как легко подхожу к тем, кусачее которых не найти. Руки ещё помнили, как доить коз и коров, и итогом моих трудов стала треть ведра. – Что? Мало? – испугалась я, глядя на то, как расширяются глаза смуглого мальчишки. – Они так много зимой никогда не давали! – в восхищении посмотрел он на меня. – Сарделька так вообще упрямая была раньше, а сейчас как выдала больше всех! Знал я, что она из вредности копит, зараза такая. – Просто коз надо любить, и тогда они полюбят тебя, – наставительно ответила я, делясь знаниями. В Галарэне жизнь шла лениво, всё можно было купить на рынке и в лавках, я думала, что успела отвыкнуть от сельской рутины, но мама всему меня научила. А соседи делали большую скидку на молоко за то, что я доила их коров и коз – они знали, у меня почему-то получалось больше всего молока. Кухарка такому количеству молока удивилась не меньше мальчика, она забрала ведро и просунула нам в окно полстакана. Выпив половину, остальное отдала парнишке. А потом заметила Фрихиту. Она вышла на улицу в наспех накинутой шубе и стала с довольным видом осматриваться по сторонам. Её взгляд остановился где-то на верхушках гор, куда мне самой смотреть совершенно не хотелось. Позвав её по имени, радостно побежала навстречу. – Эгей! Кто это у нас тут? – подняла она в удивлении густые рыжие брови и в который уже раз засмеялась тем скрипучим грубым смехом. – Что я говорила, к утру вы в таком темпе придёте! Я покачала головой и эмоционально начала рассказывать как всё было, и как Ширк трудился, и что делала я. Гномка ответила, что нас неодооценила, думала, мы неженки городские, а оказались прямо-таки рабочими пчёлками. И предложила зашить мне варежки. Я попробовала отказаться, но Фрихита настояла на том, что в горах, куда мы идём, погода непредсказуемая. Временами бывает так холодно, что пальцы отморозить проще простого. Это на меня подействовало. Вит рассказал, что мне ещё повезло тогда, когда замерзла одна на уступе скалы, что мои пальцы остались живы, а могли умереть. Клетки в них могли умереть. Конечно, магия всё исправила бы, но сейчас такое вряд ли будет доступно. Когда мы вернулись в трактир, Фрихита, обещав, что вскоре варежки будут, как новенькие, и прослужат минимум год, принялась за работу. А я снова пошла наверх проверять Ширка. Может, я смогу ещё поспать хоть пять минуточек... Сейчас, когда я наработалась, поняла, что на самом деле не выспалась.

***

– Здорова ты дрыхнуть! – улыбнулся Ширк, перестав трясти меня за плечо. Я протестующе замычала, закрывая глаза и на ощупь пытаясь найти одеяло, чтобы натянуть себе на голову. – Что? Солнце в глаз попало? А знаешь почему? Хоть представляешь, сколько времени сейчас? Уже двенадцать, Лис! Вставай и умойся, нам таз тёплой воды принесли, представляешь? – Угу, – лениво ответила я. – Считаю до трёх, – Ширк был не из тех, кто уговаривает, и такой его тон обычно не предвещал ничего хорошего, поэтому вскочила после цифры один. Брат перестал подбрасывать на руке снежок и расстроенно наклонил голову. – Какая ты зануда, вечно веселье портишь. Не состоявшийся мокрый шарик полетел в окно, так и не начав снежную битву. – Кстати, ты что, опять во сне гуляла? Что с лицом? – палец указывал прямо на мой нос. – А? Я думала, что смыла... – Странная ты... Ладно, спускайся на завтрак, как умоешься. Можешь особо не кутаться, сегодня тепло. Весенняя капель, птички поют, – начал приторно сладким голосом и закончил мрачно: – грязь, слякоть, мокрый лёд. Чувствую, весёлое у нас будет восхождение. И ушёл, захлопнув дверь, прежде чем я успела сказать, что недавно завтракала. Да, от утреннего тумана и холода не осталось и следа. Надеюсь, сегодня мы распрощаемся – Ширк со своим полушубком, а я с длинной пуховой курткой, – навсегда. За столом у нас вышел спор. Ширк, вспомнив, как я могу голодать, если захочу, решил проследить за тем, чтобы я съела хотя бы половину порции, что нам дали. Вернее, он думал, что дали именно нам на двоих. Я вроде выспалась, но в сон всё равно клонило, поэтому отбивалась, как могла, то есть спрятала голову на руках и сказала, что в домике. Тогда Ширк сказал, что не будет есть, если я не поем. – Нет, это тебе надо поесть. Я не хочу! – в который раз ответила я, двигая тарелку обратно к Ширку. – А придётся, иначе мы никуда не уйдём. – Да не хочу я! Я не голодная. – Сейчас не голодная, а как выйдем, сразу ныть начнёшь! – Я не буду ныть! – Ты всегда так говоришь, а потом ноешь. Быстро взяла и съела пять полных ложек! – Не хочу! – Ешь! Мы бы долго так препирались, если бы не громко ударившая о стол ладонями кухарка, которой надоело смотреть, как мы балуемся с едой. Тарелка остановилась чуть ли не у края, когда я её отпихнула. – Так! Ты ешь и радуйся, а от девчонки отстань. Она ела час назад точно такую же порцию, ты же не хочешь, чтобы она лопнула? Ширк, похоже, гнева кухарки испугался, недовольно и медленно засунул в рот ложку с мясом, наблюдая за тем, как кухарка передаёт мне уже целые, крепко зашитые варежки. – Вечно тебя надо есть заставлять, – грустно вздохнула я, деловито примеряя варежки. Ширк поперхнулся.