Набросок

      Набросок — так всё и началось. В последний год старшей школы по вечерам я подрабатывал натурщиком в Школе Изобразительных Искусств в Манхэттене. Мне неплохо платили, учитывая, что я был молод и работал лишь два часа в неделю, но тот факт, что студенты колледжа снова и снова делали схематичные наброски моего тела, определённо добавлял несколько долларов к зарплате. Вначале было жутко неловко: ощущение на себе глаз, прожигающих в теле дыру, заставляло извиваться, и было сложно стоять спокойно. Несколькими неделями позже, когда я сделал свою первую татуировку — едва различимое «Hope» на груди, — дело пошло на лад. Она заставляла чувствовать себя менее обнажённым и более уверенным, и я уже перестал вечно заливаться краской.       Он был студентом и каждый вечер творил схематичные эскизы моего тела, тайком пристально оглядывая все потаённые участки кожи, которые только мог узреть. С каждым разом привыкая позировать, я начинал поднимать глаза и оглядывать многих студентов, и так выходило, что взгляд часто задерживался на нём, встречая его взор, которым руководила дикая страсть, пока угольный карандаш, а иногда и острая, как игла, ручка в его руках вырисовывали линии на бумаге, лихорадочно что-то исправляя. Он делал не совсем набросок. Для него это был не просто скетч — это были детали.       Я никогда не видел эскизов студентов, но однажды вечером, во вторник, он подошёл ко мне после занятия и попросил взглянуть на один из своих рисунков. К тому времени я уже надел джинсы и футболку, а после добавил ко всему этому и свитер, почувствовав, что начал замерзать в почти что опустевшей комнате, а затем проследовал за ним к парте. Он улыбнулся, и наши пальцы соприкоснулись, когда он вручил мне не просто набросок, а завершённую картину, которая была так похожа на меня, что я просто не мог поверить своим глазам. Я спросил, разве они не должны были просто набросать основные детали моей фигуры, а он попросту ответил, что было куда сложнее и интереснее нарисовать того, кто менял позу каждые десять минут. Я улыбнулся, согласившись с ним, и протянул ему рисунок. Он же сказал, что я могу забрать его, если я поужинаю с ним на следующий день. Он подразумевал, что это будет свидание, но я не знал этого, так что я просто вновь согласился перед тем, как покинуть здание со своим портретом в руке. Я даже едва ли заметил его руку, чуть касающуюся моей поясницы.       Когда он забрал меня следующим вечером, я чувствовал себя идиотом, поняв, что я действительно был одет неподобающе: всё в ту же одежду, в которой я ходил в школу — порванные джинсы и старый худи с Misfits. Он же, напротив, выглядел так, будто часами колдовал над своей внешностью: на нём были тёмные джинсы в обтяжку, белая рубашка, застёгнутая до самого горла, и чёрная куртка. Его чёрные, почти до плеч волосы были выпрямлены, в самый раз немного взлохмачены, и на них было идеальное количество лака; они обрамляли его бледное лицо, на котором выделялись тёмные глаза, подведённые карандашом. Его губы переливались розовым из-за блеска, и он мило, но, тем не менее, уверенно улыбался, когда протянул руку, чтобы взять ею мою ладонь. Я принял её, почти что чувствуя, как моя рука исчезает в его большой мягкой ладони, и я задумался над тем, во что, чёрт возьми, я ввязался. Он был хорош собой и всё такое, но меня никогда, вообще никогда не привлекали парни. Позирование было лишь работой, неплохим способом подзаработать на новый гитарный усилитель, который я всё хотел купить.       Мы вышли к его машине, дорогой на вид BMW, и, как только он отпустил мою руку, я убрал её за спину. Он сел в автомобиль, и я последовал его примеру, а мои мысли всё метались в поиске того, что я должен был делать. Было бы хорошей идеей просто сказать ему, что я не был заинтересован в нём в том самом смысле, или и без того всё было достаточно очевидно? Он совершенно ничего не сказал насчёт этого и не говорил до тех пор, пока мы не добрались до ресторана. На вид он выглядел таким же дорогим, как и машина, которая, как он рассказал мне, была подарком его отца на день рождения — своеобразным подкупом, чтобы он занялся чем-нибудь не таким смехотворным, как искусство. Он улыбнулся мне и сказал, что никогда не упустит возможности нарисовать или изобразить нечто прекрасное, тем самым вогнав меня в краску.       — Ты ведь не думал, что это свидание, я прав? — он взглянул на меня, делая глоток воды. Мы сидели за столиком для двоих. От его взгляда, которым он меня одарил, мой желудок забурлил так же, как и его вода, и я понятия не имел, почему так произошло. Он, очевидно, был другим. Парень, сидевший напротив меня, был совершенно не похож на тех, с кем я привык общаться.       — Прав, не думал, — я опустил глаза в свою полупустую тарелку, думая, к чему он вёл, подняв эту неловкую тему, и желая, чтобы он не начал развивать её. Он взглянул на меня своими завораживающими глазами, и я стал всё больше понимать все ответы на вопросы, которые вихрем носились у меня в голове этим вечером.       — Это круто. Должно быть, тебе странно сидеть здесь с тем, для кого ты обычно позируешь. В смысле, это мне странно видеть тебя в одежде, — он усмехнулся, заставляя меня всего тремя предложениями сначала расслабиться, а затем снова напрячься.       — У тебя такое красивое тело. Словно смотришь и рисуешь настоящее чудо, — мечтательно произнёс он, и я невольно покраснел. Затем на его лице отобразилось задумчивое выражение. — Твоя татуировка, что она означает? Я имею в виду, стоит ли за ней какой-то более глубокий смысл, нежели просто «надежда»? Она на самом деле отлично выглядит.       — Эм, спасибо. Думаю, она, скорее, означает веру в будущее, понимаешь? — Он кивнул, и я поднёс стакан колы к губам, не желая больше есть. Какое-то время мы оба молчали; он завершал свою трапезу, а я попивал колу, погрузившись в свои мысли, но всё ещё не сводил глаз с парня, сидевшего передо мной.       Я вернулся в реальность, когда он заговорил:       — Знаю, это прозвучит странно, особенно учитывая то, что мы только что заключили, что это не свидание, но... Ты бы не хотел поехать ко мне? — он замолк, и я недоумённо посмотрел на него, не совсем понимая, что он хотел, чтобы я или же мы там делали. — Просто мне так хочется рисовать, а ты просто сказочный мотив, даже мой любимый, если уж быть честным, — он улыбнулся, и в его сияющих глазах пробежала игривая искорка.       — Я не знаю... — я не был уверен, как ответить, не понимая, чего именно он хотел от меня. Он пригласил меня на свидание, осыпал комплиментами и, казалось, был искренне во мне заинтересован, но всё же, если я поеду с ним и по собственному желанию сниму одежду, он сможет сделать всё, что угодно.       Будто прочитав мои мысли, он сказал:       — Я не изнасилую тебя, я просто хочу тебя нарисовать. Я даже заплачу тебе, если проблема в деньгах, — неожиданно он перегнулся через стол, аккуратно беря мою руку, которая минутой ранее покоилась рядом с тарелкой, и моя ладонь снова окунулась в тепло его нежной кожи.       — Хорошо, я согласен, но не плати мне, я не шлюха, — он улыбнулся и кивнул, но всё же настоял, что заплатит за ужин, учитывая, что он сам привёз меня в дорогой ресторан, подразумевая под этим свидание. Я не стал отнекиваться и остался доволен бесплатным блюдом.       Мы ушли после того, как он заплатил; его рука снова покоилась на моей пояснице, но мне было всё равно: я пытался увидеть в этом покровительственный дружеский жест, а не что-то ещё. Он довёз нас до своего дома, который, как я подозревал, был ещё одним подарком или же подкупом от отца, чтобы тот бросил колледж. Он рассказал мне, что просторная квартира была идеальным местом для искусства и живописи, и что при всём желании его будет сложно выдворить из этой квартиры, а его будущее, связанное с искусством, — из его головы. Когда мы подъехали к многоквартирному комплексу, он припарковал машину на подземной парковке, и мы поднялись на лифте на седьмой этаж. В воздухе повисла слегка неловкая тишина; я взглянул на него, заметив робкую улыбку, что задевала лишь уголки его губ. Двери открылись, и я вышел из замкнутого пространства, ожидая, что он поведёт меня в направлении своей квартиры, и, в конце концов, мы подошли ко второй двери слева.       Когда он отворил дверь и легонько толкнул её передо мной, у меня буквально перехватило дыхание от её размера. Он сказал, что квартира «просторная», и я не мог не согласиться, оглядывая необычайно высокие потолки и открытую планировку. Клянусь, весь мой дом поместился бы в одной лишь гостиной.       — Можешь пока осмотреться, если хочешь. Пойду принесу всё, что нужно, — он улыбнулся, и в моём животе взметнулось целое облако бабочек, и я начал нервничать в полную силу. Я собирался позировать голым перед парнем, который, очевидно, был геем, да ещё и без партнёра. И было что-то в этом парне, что заставляло меня испытывать неясные чувства. — Туалет дальше по коридору. Ты ведь не сорвёшься с места, когда мы уже начнем, — сказал он перед тем, как испариться в направлении комнаты, которая, как я полагал, служила ему студией, потому что она была попросту необъятной.       Я пошёл по коридору, заглядывая в разные комнаты, пока не нашёл туалет. Его спальня определённо привлекла моё внимание: кровать была почти что в два раза больше моей собственной спальни, в которой я жил на протяжении практически восемнадцати лет. Я продолжил свой путь, и вскоре нашёл туалет, который был довольно-таки большим для маленького туалета для гостей — таким же большим, как и всё остальное в сравнении. Сделав своё дело, я помыл руки, а затем плеснул освежающей холодной водой на лицо, пытаясь успокоиться.       «Чёрт возьми, он просто собирается меня нарисовать!»       Прокручивая эту мантру в голове, я вышел и направился обратно в гостиную, раздумывая над тем, где мы обустроимся. Что, если он хотел меня в своей спальне? Но паника испарилась, когда я нашёл его, раскладывающим простынь и подушки на полу, а на кофейном столике его уже ожидали бумага и карандаш. Он отбросил куртку на спинку дивана и закатал рукава рубашки до локтей, отчего он выглядел ещё более профессионально. Он взглянул на меня, и та же восторженная улыбка появилась на его лице, когда он встал и подошёл ко мне.       — Прости, я просто немного нетерпелив. Я просто отойду и... даже не буду подглядывать, — он мило залился краской и отошёл к огромным окнам, в которые светила луна, повернувшись ко мне спиной. Глубоко вздохнув, я стянул футболку через голову, а затем расстегнул ремень и ширинку вместе с пуговицей, позволив джинсам соскользнуть на пол, после чего снял боксёры.       Я скрестил руки на груди, но они едва ли закрывали то, куда он смотрел, повернувшись ко мне лицом.       — Эм, где ты хочешь? В смысле, чтобы я позировал, — я покраснел, но он лишь указал на простынь и подушки, что располагались так, что лунный свет падал прямо на них.       — Сядь сюда, лицом к окну, подтяни ноги к груди, а руки положи на колени, — я сделал в точности, как он попросил, опустив голову на руки, укрываясь от яркого лунного света, но вскоре почувствовал его руки на обнажённой коже. — Не сутулься, просто смотри прямо на луну и выпрями спину, — я подчинился, покрываясь мурашками, когда его мягкие пальцы пробежались по моей спине, а дыхание опалило шею. Я даже не заметил, что он присел, но вскоре почувствовал его руки, легко и плавно скользящие по моим бёдрам, которые продолжали подбирать правильную позу.       — Так... так нормально? — его руки остановились на моих ключицах после того, как ещё немного согнули мои колени, и я почувствовал его опаляющее дыхание на своей шее, когда услышал шёпот в ответ.       — Да, просто расслабься. Ты не замёрз? — он убрал руки, затем обошёл меня и присел передо мной. Я едва заметно покачал головой, и он взял в руку моё лицо, немного приподнимая подбородок, чтобы я взглянул на него.       — Не нужно так бояться, — прошептал он, и с моих губ слетел дрожащий вздох, когда он поднялся с пола и отошёл, усевшись в нескольких шагах с угольным карандашом и бумагой в руках.       До моих ушей донёсся царапающий звук карандаша по бумаге, и я вздрогнул, будто чувствуя, что он всё ещё продолжал водить кончиками пальцев по моей коже. Я украдкой взглянул на него и заметил знакомую искорку страсти в его глазах. Он улыбнулся, уткнувшись в лист бумаги, когда заметил, что я смотрю на него, и продолжал ежесекундно смотреть на намечающийся рисунок, а между тем снова встречал мои глаза. Я выглянул в окно, когда время начало тянуться безумно медленно, а комнату всё так же заполнял лишь звук скользящего по бумаге карандаша; на самом деле, моя поза была совершенно неудобной. Спина с задницей болели, глаза закрывались, но я и понятия не имел, сколько времени прошло в действительности, и даже не понял, что снова положил голову на руки, позволяя себе прикрыть глаза.       — Фрэнк, — услышал я его голос, но был слишком уставшим, чтобы обратить на него внимание. Я слышал, как он встал, и вскоре снова почувствовал его руки на собственной обнажённой коже, но что действительно заставило меня проснуться, так это ощущение его губ на своём плече и тихий шёпот на ушко:       — Я почти закончил, просто дай мне ещё пять минут. Пожалуйста? — я почувствовал в волосах его пальцы, а затем он аккуратно убрал пряди с моего лица, и я со вздохом поднял голову, чтобы взглянуть на него. И снова мы были настолько близко, что я был уверен, что он поцелует меня, но этого снова не произошло. Он одарил меня улыбкой, к которой я уже привык, и поднялся, возвращаясь на своё место, к бумаге и карандашу.       Прошло пять минут, и как только он отложил все свои принадлежности и встал, я облегчённо выдохнул, откидываясь на подушки позади себя и потягиваясь, даже не переживая о том, что был перед ним полностью обнажён.       — Сколько сейчас времени? Мне нужно домой, — я поднял на него глаза; он стоял прямо рядом со мной, и я схватился за его руку, когда он вытянул её, чтобы помочь мне подняться.       — Сейчас... Половина второго, — сказал он, посмотрев на огромный экран телевизора позади меня, и снова поймал своими ореховыми глазами мой взгляд, продолжая: — Может, тебе стоит остаться? Я не хочу, чтобы ты шёл до дома в такое время, — он подошёл на шаг ближе, преодолев крошечное расстояние между нашими телами, а затем одной рукой легко приподнял мою голову в то время, как другая, словно змея, обвила мою талию, а затем устроилась на пояснице.       — Не думаю... — начал я, но вскоре меня перебили его губы, скользившие по моей шее и посылавшие мурашки вдоль моего уставшего позвоночника. Я схватился за ткань его рубашки, невольно откидывая голову, чтобы дать ему доступ ко всем потаённым уголкам. Он прикусывал чувствительную кожу с одной стороны в то время, как рукой поглаживал другую сторону и шею сзади, и я уткнулся лицом в его плечо, вдыхая запах его волос.       — Ты такой прекрасный, твоё тело... Я хочу тебя, — прошептал он куда-то в мою шею, а рука, что минутой ранее её обвивала, направилась южнее. Столько чувств проносилось в голове и сквозь всё тело — чувств, которые я никогда не думал, что испытаю, даже когда ощущал себя абсолютно потерянным... Лишь держа его руку и ощущая её там... Там, где она и должна была быть. — Я хочу стать твоим первым.       — Джерард... Я... я не... — моё тело, кажется, не слушалось моих слов, а пальцы сами собой стали цепляться за пуговицы его рубашки в то время, как с губ начали слетать тихие стоны.       — Тогда я хочу быть твоим единственным, — его рука слегка сдавила мой сосок, отчего я хныкнул куда-то в его волосы, а мои пальцы стали усерднее бороться с пуговицами его рубашки. Когда мои ладони впервые коснулись бархатной кожи его груди, я нерешительно прижался губами к его шее, вскоре начав страстно целовать и посасывать нежную кожу. Я стянул рубашку с его плеч, застонав, когда его руки всего лишь на секунду оторвались от моего истосковавшегося по теплу тела, а затем его ладони продолжили терзать моё разгорячённое тело.       С моих губ сорвался тихий стон, его губы, язык и зубы были повсюду, и я попытался вернуть его расположение, чтобы он помог мне справиться со следующей проблемой, — пряжкой его ремня, чтобы он остался таким же обнажённым, как и я сам. Как только я провёл рукой по его всё ещё скрытой от меня промежности, у него изо рта вырвался шумный вздох наслаждения, и он обратил внимание на мой постепенно встающий член. У меня вставало на парня. Я отмёл все мысли на задворки сознания, сосредоточившись на его джинсах и на том, что скрывалось под ними. Я справился с его ремнём, а затем торопливо расстегнул пуговицу и ширинку, после чего резко стянул джинсы вместе с боксёрами настолько низко, насколько смог. Окончательно он выбрался из них уже сам и сразу же, оторвавшись от моей пылающей кожи, прижался к моим губам.       Теперь вместо того, чтобы мне стоять обнажённым перед ним, мы оба были открыты друг перед другом, и это было удивительное чувство. Он крепко обнимал меня, а его руки путешествовали по моему телу, равно как и мои по его, в то время как наши языки страстно переплетались в диком танце, а с наших губ слетали стоны каждый раз, как мы сталкивались возбуждённой плотью. В то время как мы всё ещё стояли прямо посреди гостиной, наши тела освещал лунный свет, его руки спускались всё ниже, приближаясь к моим ягодицам, то есть куда ниже, нежели когда они покровительственно покоились на моей пояснице. Я захныкал прямо во время поцелуя, когда его палец скользнул между моих ягодиц и погладил мой вход перед тем, как войти в меня. Я вскрикнул в его губы, почти что отстранившись от него, когда ощущение дискомфорта превратилось в настоящую боль.       — Прекрати! — я ещё немного отстранился, шепча практически ему в губы и всё ещё стараясь сдержать навернувшиеся от боли слёзы. Он убрал руку и другой дотронулся до моей щеки; его чувственные ореховые глаза внимательно смотрели прямо в мои.       — Ты ведь хочешь этого, так? — я кивнул, а его рука всё ещё покоилась на моей щеке. Ещё никогда до этого я не чувствовал себя настолько возбуждённым, настолько нужным, и всё, чего я хотел, так это чтобы он управлял мной, говорил, что мне делать, и овладел мною. — Будет больно, этого не избежать, — я вновь кивнул, и вскоре его губы снова накрыли мои, а сам он, в свою очередь, не отрываясь от ласк, начал аккуратно вести меня по коридору.       Мои руки упали на его бёдра, чтобы сохранить равновесие, пока он вёл меня спиной вперёд, но вскоре я осознал, что наткнулся на необъятную постель, которую я заметил ранее. Я тяжело дышал после долгого поцелуя, а предчувствие и страх одолевали меня, когда я залез на кровать, пока моя голова не коснулась многочисленных подушек у изголовья. Я поднял голову; он стоял возле кровати, и мы не сводили друг с друга глаз, а когда он подкрался ко мне, то проложил дорожку из поцелуев от самых кончиков пальцев до коленей, а затем и до бёдер. Мой член заметно дёрнулся, когда я почувствовал на нём горячее дыхание, и он прекрасно ухмыльнулся, продолжая прокладывать дорожку вплоть до лица.       — Эй, — выдохнул он в мои губы перед тем, как легко поцеловать меня, — не пугайся так. Наслаждения будет куда больше, чем боли, — мои пальцы переплелись с прядями его волос, а затем погладили его по щеке в то время, как он продолжал медленно, нежно и любяще целовать меня... Его руки снова заскользили по моему телу, поглаживая каждый квадратный сантиметр кожи, который проходили, пока снова не добрались до ягодиц. Я позволил ему раздвинуть мне ноги, чтобы удобнее устроиться между ними и иметь лучший доступ ко мне, но я не смог не сжаться и не захныкать, когда почувствовал вновь проталкивающиеся в меня пальцы.       — Фрэнк, — прошептал он и отстранился. — Возьми подушку и подложи прямо под поясницу, — я послушался, и он слез с кровати на секунду, а когда вернулся в прежнюю позу, в руках у него была какая-то бутылочка и презерватив. — Это смазка, так будет проще, — я кивнул, когда он открутил крышечку, выливая большое количество на ладонь, а затем размазывая его по пальцам. Я громко сглотнул, и он нагнулся, чтобы легко поцеловать мою грудь, а затем начал входить одним пальцем внутрь меня, срывая с моих губ всхлип в то время, как по щекам потекли слёзы. Другая его рука нежно поглаживала мои бёдра, пока его губы порхали над моей грудью, а мои пальцы вплетались в его тёмные волосы, пока он, в свою очередь, делал круговые движения одним пальцем, но затем добавил второй, отчего из глаз покатилось ещё больше слёз, а с губ сорвался стон.       — Д-джерард, — мой голос дрожал. — Больно, — простонал я, когда он начал ножницами раздвигать два пальца, определённо слегка разрывая кожу.       — Ты такой узкий. Обещаю, станет лучше. Только сначала наоборот — будет хуже, — прошептал он, проталкивая третий палец, заставляя меня громко вскрикнуть и сильнее схватить его за волосы, так что он застонал в ответ. Рука, что ранее поглаживала мои бёдра, стала медленно двигаться вдоль моего члена, чтобы убедиться, что возбуждение не пройдёт из-за боли. Что-то, думал я на протяжении всего испытания, я чувствовал тогда что-то ещё, что-то помимо боли, но это ощущение было настолько слабым и кротким, что за волнами боли, накатывающими на меня с каждым раздвиганием пальцев, я не мог то уловить. Я попросту позволил слезам катиться по щекам, пока не перестал вообще что-либо чувствовать, а затем он вытащил пальцы, утверждая, что я был достаточно растянут. Я же был с ним абсолютно не согласен, потому что его член определённо был в разы больше, чем его пальцы, даже несмотря на то, какими художественно-прекрасными и сильными они были.       Он вытер пальцы о простыни перед тем, как надеть презерватив на свой огромный вставший член, при этом вздыхая, перед тем, как обмазать его той же смазкой. При этом он застонал, и мне не мог не понравиться этот звук и его вид: его тёмные вьющиеся волосы спадали на глаза в то время, как его губы были лишь тонкой линией и издавали прекрасные стоны. Я тяжело беспорядочно дышал, а когда он навис надо мной, меня стало бить мелкой дрожью; мои ноги были неудобно согнуты и прижаты к груди. Он встретил мой полный ужаса взгляд и снова вытер ладони о простыни перед тем, аккуратно взять меня за руки и успокаивающе-крепко дотронуться рукой до моей щеки.       — Расслабься, плохая часть уже совсем скоро закончится, просто расслабься, — он легко поцеловал меня, его губы мимолётно соприкоснулись с моими, словно пёрышко, отчего мне сразу захотелось большего. Его губы метались по моей шее: он хотел отвлечь меня, но ничто не могло унять моей боли, которая пронзала меня насквозь. По моим щекам лились слёзы, и никакие ласковые нашёптывания не могли заменить их, равно как и трепет его губ на моей шее.       Потом я отключился, моё тело всеми силами пыталось избавиться от боли, но только её я и чувствовал. Я почувствовал его в себе, он оставался совершенно неподвижным, а затем ощутил, как по щекам сбегают солёные капельки. Я почувствовал, как он стал двигаться, и даже несмотря на то, что очень медленно, мне по-прежнему было больно, но вскоре всё прошло. Он тихонько застонал, а затем его губы накрыли мои, и с моих губ слетел всхлип. Спустя несколько минут, как он вошёл в меня, боль исчезла, и мне просто нравилось ощущение его во мне. Нравилось то, что он обнажён передо мной, а не наоборот.       — Фрэнк, — прошептал он, выходя из меня, чтобы затем войти с ещё большей силой, — тебе хорошо? — Я почувствовал, как он целует мою шею и прикусывает ещё более чувствительные точки, которые сотворил ранее, и мой тихий стон послужил исчерпывающим ответом. Он убрал руки с моих, начав блуждать по моему телу, исследуя те места, которые он никогда прежде не видел, запоминая новые детали для следующей картины. Никаких примитивных набросков — только тщательно проработанные портреты.       Я обнял его руками и ногами так сильно, как только было возможно, прижимаясь к его разгорячённой коже; мы оба застонали, когда он немного задел ту самую точку внутри меня. Когда он вошёл в меня ещё сильнее, чем раньше, меня посетило то же чувство, что и прежде, но только в разы сильнее, и я думал, что кончу прямо здесь и сейчас. Он ускорялся, всё сильнее задевая мою простату, и вскоре я кричал в экстазе, впиваясь ногтями в его кожу и оставляя там отметины. За всю свою жизнь я никогда не чувствовал себя лучше, и учитывая всю силу, с которой он вбивался в меня, я думал, что меня разорвёт пополам, но это было лучшее чувство в моей жизни — боль давно ушла и была забыта. Он тяжело дышал над моим ухом, его губы не отрывались от моей кожи, и каждый раз, когда с них слетало моё имя, я выгибал спину, вжимаясь своим телом в него и приближая нас обоих к оргазму.       Его ловкие пальцы медленно двигались по моему члену, и вот тогда-то я и потерял самообладание. Ещё несколько сильных толчков, несколько возгласов его имени и шёпота моего, и я кончил мощнее, чем когда-либо. Всхлипнув, я уткнулся лицом в его шею, в то время как он продолжал двигаться. С его губ слетали стоны, и он приглушённо вскрикнул, кончив внутри меня. Я отпустил его, пытаясь не замечать боли во всём теле, особенно в заднице, когда он вышел и слез с меня, позволяя мне перевернуться, и уже в следующую секунду я забылся сном.       Следующее утро было самым странным утром в моей жизни: я проснулся всё на той же кровати, а затем заметил, что он сидел поодаль и рисовал меня. Я застонал, пытаясь сделать хоть какое-нибудь движение, так как всё моё тело болело, а он лишь улыбнулся мне, не отрывая руки от бумаги, на которой изображал меня. Он был одет: на нём была футболка и спортивные штаны, в то время как меня даже не укрывала тонкая простынь — она лежала смятой на полу там, где он оставил её после того, как обнажил меня, чтобы запечатлеть. Запечатлеть — не нарисовать эскиз. Не сделать набросок.