Большой Босс

Прилетев с Мальты, мы мгновенно погрузились в работу, расхлебывая накопившееся и хватая начинающееся. Если во время отлета я думал, что отдохнул и готов к подвигам, то уже к следующей пятнице взвыл – синяки вернулись на место, руки тряслись от недосыпа, а расшатанные нервы заставляли срываться на всех и каждого. Проще говоря, ничего не изменилось, вот честно. Хотя нет, вру, теперь побудка Бродского доставляла мне не только моральное удовлетворение. Все вышло, как он и сказал. Мы не могли съехаться или рассказать кому-то, держали все в строжайшей тайне и продолжали пахать на благо конторы. Так что у нас оставались эти восхитительные моменты утром, когда мы могли побыть наедине, и аська, которую приходилось вычищать каждый день. Ну так, на всякий случай. Я не ныл и не просил большего, знал, что сам на это согласился и подписался под каждым пунктом. Впрочем, лучше хоть что-то, чем совсем ничего. Катя, как и обещала, выскочила замуж через два месяца. На самом торжестве мы напились, покидали дротики в наиболее мерзких клиентов и станцевали джигу-джигу Безумного Шляпника перед тем, как заснуть под столом. А еще через месяц началось это. Волей случая ли, стараниями Влада ли, но Смоленская получила вражеского лазутчика в свои беззащитные пути к матке, и неожиданно оказалась беременна. Вы не подумайте, мы были рады за нее, да и сама Екатерина полюбила многозначительно улыбаться своему новому положению. Дело было не в этом. Предприимчивый главнюк в тот же день, как узнал, стал подыскивать ей замену. Четыре раба и никак не меньше – говорил он. Катя там чего-то верещала, что уйдет только в сам декрет, на жалких четыре месяца, но Антон Олегович провел с ней мозгопромывательный разговор, и вопрос был решен иначе. Уходила от нас Смоленская со слезами на глазах… Впрочем, я решил, что это все гормоны, и крепко обнял ее на прощание. Она еще пошутила, предложив стать мне крестным мамой. Ха. Ха. Претенденты на место помощника Босса по большей части походили на стюардесс, стриптизерш и библиотечных серых мышек. Не думайте, если бы дело было только во внешности, мы бы и бровью не повели, на меня посмотрите. Просто почему-то у людей сложилось впечатление, что помощник руководителя – это тот, кто носит кофе, записывает встречи в график, вовремя подает документы на подпись и только. Лица мелькали перед глазами, сливаясь в одно, и я почти перестал следить за новыми и новыми участниками этого ток-шоу, пока не понял, что вижу одну и ту же темную макушку третий день подряд. Юлия Кроткова была красива, умна и полна энтузиазма. Она не гнушалась ни выносить мусор, ни мыть чашки с застарелой плесенью, всегда была готова к труду и обороне и нередко засиживалась до глубокой ночи, вникая в дела. Это было именно то, что нужно. Я ведь даже увидел в ней себя. Такая же упорная, трудолюбивая, она всю себя посвящала делу. Насколько мы похожи, я понял немного позже. Юля была из тех девчонок, которых называют пацанками, - ходила на работу в драных джинсах, закатывала рукава до локтя, курила, плевалась на дальние дистанции и блистала сарказмом. Нельзя сказать, что ей не шел этот образ. Она была невысокой, с полной грудью и миндалевидными синими глазами, жгучей брюнеткой, и неординарное поведение выделяло ее среди остальных. Кроткова ходила за мной хвостиком, записывала любую изреченную мудрость, даже носила с собой ручку и блокнот для меня, так что я, можно сказать, получил собственного протеже. Пожалуй, она доставляла всего одно неудобство – невозможность побыть наедине с Антоном лишние полчаса на работе. Не то, чтобы мы занимались чем-то таким на работе, минет же не считается, верно? О, Боги, забудьте, я вам ничего не говорил, ок? В общем, я был доволен. Ровно до того момента, пока как-то, оставив ее в одиночестве в опустевшем гараже, не решил отправиться домой. Хоть убейте, не помню, почему вернулся тогда, наверное, бумаги какие-то забыл. В нашем кабинете Юли уже не было, я еще посмеялся, что она не выдержала и ушла домой, но… Из кабинета главнюка неожиданно донесся приятный женский смех. Ну, смеялись и смеялись, я-то тут при чем? Черт дернул меня приоткрыть злосчастную дверь. В тот день Юля была особенно хороша, в белой рубашке, смешном клетчатом галстуке, коротенькой школьной юбке и с длинными, развратно распущенными локонами. Она стояла прямо у его кресла, почти присев на стол и опираясь руками позади себя, рассказывала нечто очень смешное. Антон улыбался. Мои любимые глаза светились мальчишеским озорством, руки, что ласкали мое тело каждое утро, расслабленно лежали на столе прямо возле ее ягодиц. Люди – это все же животные, потому как в тот момент я не увидел, но почувствовал на уровне инстинкта их обоюдное желание. Они будто играли, тянулись друг к другу на грани фола, и я тихонько закрыл дверь. Мы с вами взрослые люди, так что мне оставалось только горько вздохнуть и почувствовать, как сердце сжимается в болезненных спазмах. Не утруждайте себя поиском любви, господа, любить, на самом деле, очень больно. Бродский – взрослый мужчина. Состоятельный, красивый, властный. Совершенно понятно, почему Юля обратила на него внимание. Но и она сама привлекательная молодая девушка с большим будущим, так что ничего удивительного в том, что Антон уделял ей внимание в том самом смысле. Я не хотел за ними шпионить, просто что-то все время заставляло меня возвращаться и через маленькую щелочку двери наблюдать. Наверное, я – мазохист. Надо было просто смириться, так что руки опустились без особых помех, как и всегда. Только в самом конце на мгновение сжавшись в кулаки – предсмертная конвульсия, не иначе. Он непонимающе хлопал глазами и тянул ко мне горячие ладони каждое утро, когда я приходил, обижался, встречая отказ раз за разом, и никогда не говорил о ней. Переписка в аське тоже закончилась. Все имеет свойство заканчиваться, и моя сказка про Золушку также подошла к концу. Напившись до свинячьего визга в ту пятницу, когда сил терпеть больше не было, я, по старой русской традиции, позвонил Камиле. Существует теория шести рукопожатий, согласно которой любые два человека разделены лишь пятью уровнями знакомых. Оказывается, чертовка Каштанова время от времени принимала в гостях незабвенного Тихонова, о чем совершенно позабыла рассказать мне. К тому же, как и любая женщина, Камила была несколько… Болтлива. Юрец, который, несмотря ни на что, души во мне не чаял, как наиболее общительный борец за справедливость начал потихоньку прессинговать Кроткову. Может, в воздухе витало что-то такое, может, Оля соскучилась по рекэтским замашкам, но вскоре она присоединилась к осаде, не утруждая себя объяснениями или добрым, понимающим тоном. Ксюшенька, душа нашей коллегии, случайно перепутав на совещании документы, неожиданно попалась под горячую руку Юле, которая в последнее время, по понятным причинам, была в стрессовом состоянии. Отрада наших глаз, а если конкретно, секретарша Большого Босса, по-прежнему обладала удивительной способностью давать прозвища всему и вся. Только если раньше она делала это спонтанно и не со зла, то назойливое «Урсула», невольно наводящее мысли о не самом приятном персонаже мультика «Русалочка», было придумано специально и тщательно. Кем мыслила себя сама Ксюша, было неведомо, но день ото дня их противостояние становилось все серьезнее и навязчивее. Чтоб вы понимали, секретаршу главнюка любили все. Абсолютно и безоговорочно. И чем больше времени проходило, тем злее на весь белый свет становилась Юля. Это было совершенно понятно. Очевидно же, что, если давить на сильного человека, он ответит своим козырем – той самой силой. А у Кротковой был стержень внутри. Но, почему-то, вместо настоящего отпора, Юленька по ночам жаловалась на всех Бродскому, выделяя меня, как единственного человека, протянувшего ей руку помощи. Антон не был терпеливым или добрым, он был главнюком с кредиткой на несколько цифр с нулями и хозяином своей маленькой вселенной. Не мудрено, что именно меня он пожелал вызвать на ковер. В плохом смысле. - Что происходит? Я понимал, что он понимает, что я понимаю. Мы могли играть в эту игру вечно, потому что именно Бродский научил меня ей. Мне было все равно, если честно. Работы меньше не становилось, особого трепета перед ним я уже не испытывал, травля Кротковой сидела в печенках, а сердце осталось погребено под литрами крови, его же покинувшей. - Это же из-за тебя, - он как-то устало вздохнул, но я лишь пожал плечами и, наконец, приземлил свою пятую точку в кресло для посетителей. Раньше я всегда стоял позади него, разминал уставшие плечи и ловил губами его губы, когда Антон закидывал голову. – Вась, что происходит, черт возьми? - То, что я не участвую в заклании невинного ягненка, не обозначает, что я в этом замешан. Мне просто все равно, - это было чистой правдой. Никогда не развлекался тем, что выживал кого-то с работы или пускал дрянные сплетни. Мне, правда, есть чем заняться. Но и останавливать ребят я не собирался. Это было неправильно, просто мне хотелось, чтобы Юле тоже было больно. В идеале лучше бы троллили Босса, только это уже за гранью фантастики. - Не хочешь говорить, да? – он горько усмехнулся и спрятал глаза за челкой, подхватывая какую-то точилку со стола. Дурацкая привычка. – Скажи, что я сделал не так? Все! Ясно тебе? Ты все сделал не так! Поднял меня на ту высоту, откуда больнее всего падать. Я – не птица, у меня нет крыльев, ты, ублюдок! - Не думаю, что Вы имеете к этому отношение. Просто Кроткова у нас с характером, так что… Маленькая еще, ей бы научиться держать себя в руках. - Зато ты демонстрируешь идеальное хладнокровие. - Мне было у кого поучиться. Впервые на моей памяти, Антон зажмурился, закрыв лицо руками. Он выглядел так обреченно, что мне стало стыдно. Нужно было взять ситуацию в свои руки, пока не стало поздно, разрулить конфликт, поговорить с Юркой. Я повел себя непрофессионально и подвел своего любимого человека. Любимого, несмотря ни на что. Обойдя стол, он потянулся взять меня за руку, но я только вздрогнул и отодвинулся, не позволяя дотронуться. Бродский хмыкнул как-то совсем тихо, все же схватил мою ладонь, крепко сжав, и, вытащив меня из кресла, подхватил на руки. Пока я рассуждал, стоит ли начинать сопротивляться, он уже сел на диван, устраивая мою тушку у себя на коленях, и уткнулся носом в мои волосы. - Тяжело все это, да? Не видеться сутками, не ходить на свидания, не иметь зубной щетки в чужой ванной… Я знал, что все так и будет, но все равно не смог тебя отпустить. Какой же я дурак… То ли лыжи не едут, то ли и вправду лето на дворе. Это он так объясняет, чем отношения между мужчиной и женщиной лучше, чем между двумя парнями? Как будто я этого не знал, вчера только родился. Только вот… - Причем тут Юля? - Да плевал я на Кроткову. Вы взрослые люди, сами решите, с кем работать, - он потерся щекой о мою макушку и чуть сильнее сжал руки, как будто боялся, что я убегу. – Мне без тебя одиноко. Я уже открыл рот, чтобы ляпнуть несусветную глупость, но, слава Богу, он успел накрыть мои губы ладонью. - Не говори ничего, ладно? Давай просто немного так посидим. Решительно ничего не понимая, я замер. Его тепло было ласковым, привычным и убаюкивающим, а запах, который не шел из головы, все так же легко проникал в легкие, заполоняя собой все пространство. - Мне жаль, что все так вышло, - да, мне тоже. Ты даже не представляешь как. – Без тебя все из рук валится, в голове сплошная каша. Не представляю, как все это время жил, не зная, что ты ходишь по тем же дорожкам, а ведь я очень и очень старый. - Ты не старый, - я коснулся его волос. Что-то дрогнуло внутри от его слов. Сейчас Антон был похож на отчаянно влюбленного и разбитого человека. Я не думал, что он – робот, но предполагал, что такие чувства для него чужды. – Тебе всего тридцать с хвостиком. - Ага, - он невесело усмехнулся, - змеиным. Тридцать и один сплошной хвост. Вась… Что я сделал не так? Ты устал от меня? Надоело скрываться? Я все думаю об этом, кручу мысль в голове так, что она уже за другие извилины запуталась, но никак не могу понять, почему ты ушел. - Ю… Мои губы почти выдохнули короткое «ля», когда я внезапно понял одну простую истину. Он любил меня. Любил так сильно, что ломался под тяжестью этого чувства. Не мог полностью довериться мне, потому что не умел. И как все мужчины, хотел доказать свою независимость самым проверенным методом. Проблема была не в Кротковой. Множество женщин ежедневно улыбались ему, целовали в щеку, касались невзначай руки, просто именно Юле не повезло. Антону действительно было плевать на девушку, он просто использовал ее в своих целях. - Ты не мой, - я взял его лицо в свои ладони и, медленно открыв глаза, уперся в него требовательным взглядом. – Я могу пережить Мецлера, твоих старых знакомых, важных клиентов, но, когда ты сам, именно ты, оставляешь меня… Я не хочу, чтобы было так. - Ты видел, да? – Антон по-детски закусил губу и отвел глаза, как напрудивший кот. - Как ты клеил девчонку? Видел. Не один раз. Думаешь, нам есть еще, о чем говорить? Я медленно встал и отряхнул брюки. Время было уже позднее, а на следующий день опять рано вставать. На двенадцать был назначен суд по делу, которое вел я. - Я ее и пальцем больше не коснусь. Злосчастная ручка двери его кабинета будто притягивала беды на мою голову. Не коснется? Значит… Иногда лучше не знать некоторых вещей. Мне было больно до слез. - Ты знаешь! Знаешь, как я люблю тебя, и платишь вот так?! – так и не обернувшись, я закричал. Противная пелена сгустилась перед глазами и руки мертвой хваткой вцепились в чертову дверь. – Ты был моим первым! Моим единственным, черт возьми! Я для тебя, помнишь, ты, сука?! Молодец, Бродский, всех в жизни устроил. - Вась… - Думал, по вечерам ей будешь член совать, а по утрам мне? Какая же ты мразь, Антон… Какая мразь… Не думая, я метнулся к его столу, выхватил листок и ручку, сметя часть документов, быстро, без лишних движений записал единственную мысль, стучащую в голове, и кинулся к нему. - Подписывай! - Нет. - Подписывай, сказал! По щекам катились слезы, из горла вырывались тихие хрипы, и все тело дрожало. Наверное, я выглядел жалко. И, если честно, все это было унизительно. Никто в этом мире не умел бить сильнее, чем Бродский. - Вася! - Пошел ты нах*й! Слышишь, нах*й! Видеть тебя больше не хочу. В тот день я впервые понял, каково это упасть от боли на колени. Я работал сутками напролет ради его похвалы, я был забавной комнатной собачкой, если он хотел, и все время, всегда все прощал. А теперь сидел у его ног, умоляя меня отпустить. Открыть эту дверь из его жизни, из его фирмы. - Прости, - и он упал рядом, прижимая мое вздрагивающее тело к себе, перебирая мои волосы, осыпая лицо поцелуями. Только кому теперь они были нужны? – Пожалуйста, прости меня. Мой хороший, мой маленький, прости. Умоляю тебя, только прости меня, мой мальчик, мое сердце… Его подлые губы все шептали и шептали, голос, не переставая, лился, заполоняя собой все пространство. Я любил его. Мои родители развелись, когда я еще был маленьким, потому своего отца я не знал и, как и все дети, оказавшиеся в подобной ситуации, считал крутым летчиком-испытателем или супермэном. Почему-то меня не особо интересовало, куда он делся, в детском садике и в начальной школе я просто придумывал ему очередную работу, связанную с риском, и с упоением рассказывал всем, у кого было желание послушать. Только однажды, когда мне было лет пятнадцать, я спросил маму, почему они развелись. Моя мать мудрая женщина, воспитавшая почти приличного ребенка в одиночку. В тот день, поглаживая Мистера Мяу за ухом, она, не отводя взгляда от окна, поделилась со мной вселенской мудростью. Предавший однажды, предаст дважды. Мама тогда выглядела так задумчиво, что я не решился спросить, сколько это «дважды» было у отца. У нее были и хорошие воспоминания о нем, много ярких картинок, но… Ложь она гораздо гуще и темнее всего самого светлого и закрашивает хорошие воспоминания на раз. Я хотел поверить его словам, но мама была мудрой женщиной. - Подпиши. - Ты… - он уже и сам тяжело, надсадно дышал, крепко прижимая меня к себе. – Так тебе будет лучше? Без сил я кивнул. Мне еще не скоро станет лучше. Неужели твое эго стоило того? Стоило каждого момента, нашего смеха, поцелуя, касания? Он кивнул в ответ, не поднимая головы. - Хорошо, я… Я подпишу. Только дай мне кое-что сказать. Я никогда в жизни не забуду, как увидел тебя. Ты бежал в порванных кроссовках по лужам и прикрывался пакетом от дождя. Грыз бутерброд на ходу, смешной такой. Маленький, худенький человек бежал в своей нелепой желтой куртке, забрызгивая прохожих грязью. Я все смотрел на тебя и думал, почему же он такой тоненький? Глупо, да? Ты работал курьером у Натана и первым выхватывал задания, никогда не ныл о дальности получателя, всегда первым приходил и последним уходил. А когда я начал к тебе приглядываться, то понял, что таких красивых глаз еще ни у кого не видел. И дело не в цвете, не в разрезе, в самом взгляде. Ты почему-то думал, что неудачи идут по твоим шагам, но никогда не пасовал перед ними и не боялся. Не боролся только. Я взял тебя к себе и оглянуться не успел, когда ты стал частью моей жизни, моего сердца и меня самого. Я люблю тебя, Вася. Очень люблю. Я подпишу, но, прошу тебя, не ставь крест на своей карьере из-за меня. Хочешь, и пальцем не прикоснусь, только не делай себе хуже… В тот день тоже шел дождь, и я уже никуда не бежал. Брел по мостовой, вглядываясь в темное небо, думал о том, как же все так вышло, и до боли в руке сжимал папку с подписанным заявлением.