Твоя корона — моя победа.

«Со мной в действительности творится нечто безумное», — опомнившись, я скоротечно отключил подачу воды из крана, щелкнув пальцем; выдох безысходности паром осел на банном зеркале. — «Загвоздка заключается исключительно в одной слишком не признаваемой мною аксиоме...»       И какой же являлась эта «бесспорная истина» в дарованном мне воображении? Да ничем особенным: я просто напросто чувствовал привязанность к Димитрию, да боязнь однажды очнуться со звенящим в ушах оповещением – о его гибели на службе, к примеру. Соответсвенно, вывод был также очевиден и легок, как и все меня окружавшее: я был в него влюблен, старательно выдавая свою симпатию за первоклассную ненависть. Но порой мне казалось, что все это лишь иллюзия моего, так называемого, обмана: будто я никогда и не знал, кто такой этот Фойгт, кем он мне приходился и как же гадко пользовался моими чувствами на самом деле.       К тому же, меня через чур колебала причина гибели Ее Высочества: так халатно отнестись к собственной болезни, откровенно отказаться от одной лишь вакцины и не произвести на свет здорового наследника? Гхм, обидно признавать, но на такое и впрямь была способна истинная шалава — но при данном печальном факте, что она кувыркалась в своем ложе с десятком дворецких, Бернхард в действительности избралась народом не зря, и с каждым новым днем, преобразовывая Германию во все более и более неподражаемую, а также могущественную монархию, также идеализировала метод своего правления.       И я по ней тосковал — по этой смазливой девчонке, которая, в одиночестве расхаживая по технологически-обустроенным винтовым лестницам замка, то взором заигрывала со слугами, то вообще жаловалась на стеснявший ее движения бюстгальтер — хуже некуда: это и порождало бурные вздохи и всплески эмоций слуг, кои мчались к своей госпоже ради одного единственного шанса коснуться застежки ее нижнего белья, и, если повезет, завладеть на считанные секунды каждыми из тех упругих, сдобных грудей.       Хе, если исключить ее гулящий характер, да похотливый нравы, то Королева славилась своим врожденным добродушием, – вечный гвоздь программы, и просто отличная напарница, – не побоюсь этой громкой фразы. Она вечно устраивала грандиозные празднования, на ходу обдумывая все детали, какие только можно было воплотить в жизнь, никогда не вешала на шеи прислужников все возможные и невозможные проблемы — Ее Высочество на протяжение всех этих лет была добра ко всем нам, и мы приходились ей по-настоящему близкими людьми. Помнится мне, когда период междоусобиц накатывал свои волны на Германию, настоящий лик госпожи Бернхард никто не мог разглядеть — то была суровая, строгая, четкая во всех отношениях, хладнокровная правительница, что, в конце концов, подчинила себе всех противников и заключила договоры, обернувшиеся ей в пользу.       Тогда я и подумать не мог о ее похождениях: даже мыли о столь необдуманном поступке со стороны воистину рассудительной девушки казались мне такими же заоблачными, как и... Как и, эм... «Согласие с чувствами, живущими в душе моей?..» — покинув пределы ванной комнаты, я с интересом кинул взор в область, где величественно располагался портрет королевы: ее похоронили скромно и без особой громкости — при замке, в земле, поверх коей гордо колыхались алые тюльпаны, и прочие ее излюбленные цветы. — «Пройсс... Поймешь ли ты мои муки..?» Последние мои воспоминания о госпоже Бернхард — так это то, что она и крошки в рот не брала в течение двух недель, вечно отсиживалась у себя в комнате и виделась с одним лишь Димитрием. А затем скончалась от иммунодефицита.

***

— Ваше Королевское Высочество!! — ворвавшаяся к тускло-освещенный тронный холл, хрупкая девушка рухнула на колени, кланявшись и уперевшись лбом о мраморный пол. — Что же... Как же Вы поступите..?!       Темные стены, выкрашенные в густой кроваво-лиловый оттенок, скопившиеся в потолочных углах поддельные паутинные нити, на самом деле являвшиеся оголенными проводами, по коим тек ток, более двадцати тысяч ампер, внушающие человеку ужас картины полумертвых нелюдей — все это способствовало возникновению шока и ломке нервной системы. А само это помещение являлось... — Аделина Бернхард подчинится нам, я обещаю!! — стянув с головы капюшон и многозначительно распахнув плащ, брюнет окинул служанку задорным взглядом истинного циника, лихорадочно мнящего себя кем-то, кто мог бы завладеть всей планетой, возглавить целую вселенную. — Ведь я король, и вся Великобритания подчиняется лишь одному Моему Величеству!! И если мне только вздумается очнуться в двадцать первом веке — мир обязан будет перевернуться и воплотить мое требование в реальность.       Его звали Людвиг Эшфорд, и он — правитель Английской монархии, давным-давно влюбленный в госпожу Бернхард. Однако, разрабатываемый им план в течение пяти лет удачно рухнул в совершенного неподходящий для него период, ибо, не имея понятия о коронации некогда бывшего генерала королевской стражи, то есть – меня, он заверил себя же в стопроцентном успехе. — С завтрашнего дня объявляем военное положение, Клэри, — его приказ, разгромивший безмолвие, словно шторм средь бела дня, мгновенно вынудил девчушку подскочить на ноги и ринуться вон из холла, напоследок кивнув головой в знак согласия. — Наступление начнется с южных земель!! Подготовить армию к нападению и немедленно вызвать маршала ко мне!! — Есть, Ваше Святейшество!! — след служанки, перепугавшейся с подобного громогласного заявления, так и простыл, а ее неразборчивые шаги уже эхом доносились откуда-то из глубины коридора-лабиринта.

«Германия, тебе несдобровать...»