Твоя корона — моя победа.

      Ночь того дня длилась и впрямь бесчисленное количество часов, но с наступлением зари я уже расстался с мучительными сновидениями: приблизительно в шесть утра я уже струной вытянулся около окна, безмятежно наблюдая за дивными, красочными птицами, приземлявшимися на хрупкие ветви деревьев и распевавшими незамысловатые мелодии. Я по-прежнему трусил в глубине своей души: складывалось впечатление, будто произойдет что-то не запланированное.       Нечто такое, способное затянуть меня в пучину разнообразных страданий, мольб о пощаде — да все, что угодно, вот-вот, но могло случиться. И мне это чувствовалось всем нутром. И я погрязал в сием фальшивом пространстве, не имя возможности сыскать себе спасения. «Да обернется мир во мглу ночную, предохранив нас от напастей чужеземных...» — заключил я, коснувшись кончиком пальца холодного оконного стекла, которое, отреагировав на данное прикосновение, сменило свою прозрачность на мрачный, буро-серый оттенок с выгравированными на его поверхности символами. — «Сохранит же людские жизни письменность предков наших — германцев древних...»

***

      В течение продолжительных двадцати пяти минут все задачи, связанные с бесподобным фасоном парадного костюма, обсуждений всяческих правил королевского образа жизни и этикета, я успел раз триста пожалеть о том, что меня вообще провозгласили «Аделиной Второй». Представляться на людях в облике девушки — хм, ну, наверное, и впрямь не особо повседневное занятие, тем более, когда ты – здоровой лоб, коему давненько стукнуло за двадцать.       Тем не менее, я продолжал маршировать по, дословно, «облепленному» всяческой сверхъестественной техникой, коридору, ведшему меня к вестибюлю: глухо позвякивая, невысокие каблуки майора отчеканивали собой неуловимые взором вмятины в полу, изготовленном из черного опала — спустя сотни лет сей камень явно обесценился, явившись причиной для реставрации внутренней отделки замка. А может, у королевы просто был извращенный вкус. «Так серьезен...» — как же тошно признавалось, но при одном взгляде на Димитрия мои колени подгибались, жалостливые стоны спутывались меж собой в вязкий, тугой комок – где-то в беспросветной глубине моего существования, да жажда вновь оказаться впечатанным его ладонями в стену и, в безмерном удовольствии, переплетать друг с другом наши языки, возрастала до безграничности целой галактики, и даже сильнее. — «Гхм...» — Рад приветствовать, — блондин фыркнул, скрестив на груди руки, и надламывая суставы бледных пальцев, зашагал мне навстречу. — Ваше Высочество, — узрев подобное, я готов был самолично лечь под гильотину, наблюдая за тем, как резко пав на колено, Пройсс покорно прижал к груди широкую ладонь, тем самым выражая преданность и уважение к правителю – то бишь, ко мне. — Первые выстрелы со стороны Великобритании наносились в период с тридцати по сорок минут, в четвертом часу утра. Его Святейшество Людвиг Эшфорд бредит исключительно о Вас и требует подчинения. Соответсвенно, если мы не посмеем повиноваться ему, Германию разгромят в пух и прах. Меня, словно ток шибанул — пребывая в состоянии невесомого шока, я прижал указательные пальцы к вискам: что, эдак, за предугадывание будущего-то..? — Боеприпасы вражеских сил?.. — процедил я, за шиворот хватая парня и намертво отцепляя его от поверхности, на коей мы оба крепко стояли. — Отвечай!! — Пехота, состоявшая из двух ста солдат-англичан, атаковала южные земли за счет пулевого шквала и самонаводящего выстрела, явившегося причиной разрушительного хаоса в Штутгарте, Мюнхене и Нюрнберге, — тотчас четко выдал майор, все также повисая в воздухе и не проявляя особо желания к сопротивлению – я удовлетворенно приподнял уголок губ, опустив Димитрия наземь, а сам, с помощью встроенного в мраморную колонну гаджета, наладил связь с имевшимися во всем помещении лауд-спикерами. — Немедленно созови маршала и генерала ко мне в кабинет, — разжав пальцы и лишив кареглазого своей стальной хватки, я оглянулся, в надежде, что ничьи любознательные взгляды не косились в наши стороны. — Димитрий... «С чего бы это миролюбивой Англии переходить на тропу войны..?» — Слушаюсь, Ваше Превосходительство, — и вот, снова уловив без устали гремевший во мне торнадо сладостного отчаяния, я притянул Фойгта к себе, в этот раз возвышаясь над ним, беспардонно опаляя ему ключицы пламенным, отрывистым дыханием, аккуратно, и в то же время дерзко, по-хозяйски касаясь его бедер своими перстами и вминая его подсознание в полное подчинение моему Величеству. — Вы обещаете... Уберечь Германию и оставить ее честь незапятнанной..? — Можешь даже не сомневаться... — я сократил расстояние между нами до самого минимума, однако, поспешно опомнившись, остолбенел с широко распахнутыми веками. — Гх...       Отпрянув от юноши, я ринулся прочь из вестибюля, напоследок приглядевшись: густые локоны, переливавшиеся светло-пшеничными тонами, невесомо колыхались на свистящем сквозняке, рассыпаясь по широким плечам майора и скрывая собой его ошалевшее лицезрение.       Димитрий напоминал мне Феникса, возродившегося из горстки золы. Напоминал художника, с детства обожавшего колеровать бесценные картины, расписывать их кистями. Напоминал гениального поэта, умевшего созерцать просторы флоры, фауны — но все это по-своему. — Отныне ты – моя правая рука!! — торжественно заявил я, притормаживая у сенсорных врат и оборачиваясь. — Я возлагаю на тебя огромнейшие надежды, подчиненный.       Светловолосый учтиво поклонился, и не вернул своей осанке прежнюю четкость до того момента, пока в динамиках не зазвенел протяжный вопль тревоги. «У меня к Вам будет просьба», — нахмурившись, Пройсс кинулся к выходу, вынимая из ножен шпагу и обнажая ее раскаленный клинок. — «Но она, быть может, приведет нас к унижению...»