Точка зрения

Призрак юной прабабушки Сириуса Блэка покачивалась в кресле-качалке, высокомерно подергивая красивой туфлей. Призрак его старого прадедушки недоверчиво разглядывал меня. — Сириус всегда был бестолковым мальчишкой, — вынес он наконец вердикт. — Девчонка! Какой прок нам от девчонки? В ответ я молча таращилась на них изо всех сил. Это всегда смущало людей, но на призраков, видимо, не действовало. Или не действовало на Блэков? Мой Ланселот был нетипичным Блэком, Блэком-гриффиндорцем. Его прадед, Эдуардус, тот самый, который сейчас ни за что ни про что критиковал меня, тоже, как и Ланселот, был вычеркнут из семейного древа. Видимо, Блэков-бунтарей так и тянуло ко мне с невиданной силой. Я польщенно хмыкнула, чем ввела Эдуардуса в еще большее негодование. — А какой бы прок вам был от мальчишки? — спросила я с любопытством, после чего сняла шляпку, оторвала от неё гроздь орехов и положила на стол. Потом стянула с ноги туфлю и начала колоть орехи каблуком, предварительно смахнув грязь с каблука с помощью палочки. Марципана Блэк перестала раскачиваться и подплыла поближе прямо в кресле. — Ты сумасшедшая? — спросила она низким, грудным голосом. — Я достаточно нормальная, — пропыхтела я, одновременно пытаясь сохранить достоинство и расколоть орех, — чтобы подружиться с вашим правнуком в то время как он собакой сидел в Азкабане… Рассказывайте, почему он все еще бродит неподалеку и для чего я вам понадобилась? Что-нибудь вроде семейного проклятия? Я должна расколдовать вас? Надеюсь, — заключила я, надевая туфлю, — что в этой легенде будет прекрасный принц. Знаете, я была бы не прочь влюбиться в кого-нибудь сказочного… В этот момент дверь скрипнула, и на пороге появился лохматый мужчина в потрепанной, линялой одежде. В глазах — удовлетворение. — Привет, — хриплым, лающим голосом сказал он. — Я принес бекон и яйца. Прекрати терзать орехи, грохот стоит на всю Тинворт. После этого он подошел ближе — пахнуло дождем и сыростью — и коротко, привычно, ткнулся лбом в моё плечо. Когда мой Ланселот сбрасывал шерсть и вместо лап обретал ноги и руки, я всегда немного робела. Уж больно непривычным было то, что он разговаривал со мной человеческим голосом. И опять же, на загривок ему не залезешь, а в волосы не вцепишься. — Здрасти, — глупо сказала я. — То есть… — набрав воздуха в грудь побольше я продолжила, вспомнив про то, как маленькой девочкой заплетала его шерсть в косички, — почему ты еще здесь, глупый, глупый пёс! Марципана и Эдуардус Блэки переглянулись. — Ты сама вытащила меня из-за занавеса, — отозвался Ланселот, выкладывая продукты на пыльный и грязный стол. Я возмущенно замахала палочкой и запела, наводя порядок и отгоняя от себя его слова. Мне вовсе не хотелось быть виновной в том, что ему все еще приходится околачиваться здесь, в то время, как его место — далеко за занавесом. «Придира» часто писал о таких историях, когда волшебники застревали между мирами, оставаясь не живыми, не мертвыми и не призраками. Папа называл их расщепенцами. Как правило, эти истории заканчивались так душераздирающе, что мне не хватало смелости дочитать их до конца. — Прекрати немедленно! — закричал Сириус Блэк, уворачиваясь от хаотично летающего чайника. В ответ я сменила грустный романс на походный марш гоблинов. И не такому научишься, познакомившись с Крюкохватом. Блэки — все трое — махнули на меня рукой и позорно сбежали из кухни. А я осталась одна, остервенело натирая древнюю посуду до блеска. Я была очень, очень, очень рада встретиться с моим другом снова, и была очень-очень несчастна от того, что превратила его в расщепенца. До позднего вечера мы в две палочки приводили в порядок заброшенный, старый дом. Сириус вставлял стекла и чинил мебель, я воевала с посудой и паутиной. Благодаря нашим усилиям кухня трижды меняла свой цвет, с желтого на серый и опять на желтый. — Прекратите немедленно, — возмутилась я, увидев, как Сириус снова примеривается палочкой в сторону стен, — имитировать вокруг себя Азкабан! В ответ Сириус посмотрел на меня с такой укоризной, с которой иногда смотрел Ланселот, когда я, дурачась, дергала его за хвост. — Простите, пожалуйста, мистер Блэк, — немедленно стушевалась я, как пугалась в детстве, что он перестанет со мной играть. — У вас очень славные колтуны в волосах, и эти лохмотья очень вам идут… Сириус яростно сверкнул горячими, живыми глазами и скрылся в ванной. Я принялась за готовку. — Я настоящий шеф-повар яичницы, — горделиво сообщила я призракам, набирая яйца из корзины. — Лучше, чем яичницу, я готовлю только уху из заглотов. Правда, я никогда не пробовала готовить в квадратной кухне… Я села на колченогий стул, прижала руки к груди и принялась увлеченно рассказывать: — В моем доме — том, который взорвался, была круглая кухня, вся украшенная рисунками цветов и птиц, и насекомых. А сейчас… Что-то мокрое коснулось моей груди: в порыве чувств я раздавила яйца, которые держала в руках. Вышел из ванной Сириус — постриженный и выбритый, резко помолодевший. На нем была светлая, старинная мантия смешного покроя. — Дай сюда, — сказал он, отбирая у меня корзинку. — За то время, пока я безвылазно сидел на площади Гриммо, я научился ловко обращаться с этими штуками. Не больно-то мне и хотелось просить о такой ерунде Кричера… Я смотрела, как он жарит яйца с беконом на огромной, старинной сковороде. Брови сурово сдвинуты, губы поджаты. — Что? — он махнул рукой, словно отгоняя муху — так ему надоело мое пристальное разглядывание. — Как пес вы мне, конечно, гораздо более привычны, — сказала я. — Но и человек из вас вполне симпатичный. Сириус страдальчески вздохнул и пододвинул ко мне тарелку. Призраки дружно захихикали.