Точка зрения

Гарри пришел с Гермионой. Взъерошенный, в скромной рабочей мантии, в съехавших очках, он дикими глазами взглянул на меня. — Что это было, Луна? — спросил он осторожно. — Ты сменила патронуса? — И научилась говорить басом, — кивнула я. Гермиона закатила глаза. — Луна, не потакай ему, — строго сказала она, — у Гарри и без тебя полно самых разных диких идей. — А у тебя есть логическое объяснение, — догадалась я. Гарри и Гермиона сели за стол, дружно проигнорировав стул, на котором сидел Сириус. Сейчас он действительно выглядел мертвым — мало того, что его мучило похмелье, так еще и встреча с Гарри выбивала из колеи. Сириусу казалось несправедливым страдать от перепоя, когда он уже и без того умер. Мне казалось, что страдания испытывают только живые организмы. Под столом я протянула Сириусу руку, и он так сильно стиснул мою ладонь, что я ойкнула. — Прости, — пробормотал страдалец, ослабляя хватку, но не выпуская моей руки. Я улыбнулась ему. Гермиона, внимательно за мной наблюдавшая, немедленно повернула голову туда, где сидел Сириус. И тут же снова посмотрела на меня, не задержавшись взглядом больше, чем на секунду. — Ты улыбаешься пустоте, — безжалостно констатировала Гермиона. — Это мой воображаемый друг Ланселот, — представила я им Сириуса. Было бы невежливо выкладывать про него всё сразу, и я решила, что стану это делать постепенно. Гермиона отчетливо фыркнула. — Луна, — произнес Гарри, и было видно, что он уже проиграл этот бой свой скептической подруге. — Скажи, пожалуйста, чей это был патронус. — Твоего крестного, Сириуса Блэка, — ответила я, верная выбранной тактике поэтапной подачи информации. — Перестань говорить глупости, — рассердилась Гермиона. Гарри смотрел на меня, и в его широко распахнутых глазах вспыхивали искры. Он поверил мне — поверил сразу, безоговорочно, без сомнений, потому что очень хотел поверить. — Но как? — пробормотал он. Сириус вздохнул. Гермиона не повела и бровью, но Гарри каким-то образом уловил этот слабый вздох, дернулся и посмотрел прямо на Сириуса. Он так старался, что его глаза начали слезиться. — Ты видишь? — спросила я. — Нечетко, — ответил Гарри. — Это похоже на очень прозрачное привидение. Я даже не уверен, что это не простое воспоминание. От волнения Сириус вскочил на ноги. Стул с грохотом упал на пол. Гермиона продолжала сурово взирать на Гарри. — Удивительное дело, — сказала я ей, — ты напрочь лишена воображения. — Ты здесь? — спросил Гарри прерывающимся голосом. — Ты правда здесь? Сириус обошел стол и положил обе руки Гарри на плечи. Тот посидел, прислушиваясь к своим ощущениям, а потом совсем по-детски улыбнулся. Зрачки Сириуса стали крупнее — от слез. Они слушали молча: про мои сны и Азкабан, про лохматого черного пса, про то, как я уехала в Хогвартс, а он остался — среди дементоров. Про ночи в подвале Малфоев, когда несвобода бросала меня в прошлое. Про то, как много я тогда думала о Ланселоте — почти все время, и как он вернулся. Я хотела его так сильно, что не оставила ему выбора. Даже Гарри, который мучительно тосковал по Сириусу, мечтал об его возвращении, не верил в необратимость занавеса, даже Гарри во всей остроте своей первой осознанной страшной потери не пробился к своему крестному. А я… наверное, мы просто никогда не уходили далеко друг от друга. Ребенок и собака. Человек и мертвец. Всегда очень странная связка. Я не стала говорить о том, что иногда терзало меня: возможно, Сириус вернулся не таким, каким уходил. Возможно, он пришел, каким нужен был именно мне. Я не знала ответов и не хотела терзать гриффиндорские горячие сердца вопросами. Даже Ровена Рейвенкло, нацепи она на себя хоть сто диадем, не смогла бы объяснить то, что происходило со мной и Сириусом каждый день. Мы придумывали себя — друг для друга. Рисовали портреты, писали романы, облекали фантазии в жизнь. Мы были демиургами друг друга, но такое не объяснить в двух словах ни в чем не повинным людям. Вряд ли мы смогли бы объяснить это самим себе. Я бы точно запуталась в словах, если бы вздумала заговорить об этом. А Сириус бы даже не попытался извлечь происходящее из своего горла. — Расщепенец? — с ужасом повторила Гермиона. — Луна, ты не можешь так беззаботно говорить об этом! — Могу сложить тебе песенку, если проза тебя не устраивает. — Ты не понимаешь, — обреченно сказала Гермиона, — это же очень, очень, очень опасно! — Да он все равно уже умер, — попыталась утешить её я. — Гермиона, — сразу же, влёт, вспыхнул Гарри, — Сириус вернулся, а ты ведешь себя так, как будто не рада! — Но поймите же, — Гермиона едва не плакала от того, что вынуждена нас огорчать. — Это опасно не для Сириуса Блэка. Это опасно для Луны. Сириус и Гарри одинаково оглянулись на меня, и что-то удивительно похожее было в этом синхронном движении. Только выражение лиц у них было разное. У Гарри Поттера — удивленное, сосредоточенное. А у Сириуса — обреченно-упрямое. — Не слушай её, — попросила я, — это же Грейнджер. Она всегда полна мрачных прогнозов. — Неправда, — возмутилась Гермиона. — Вообще-то… — начал Гарри. — Пусть она говорит, — отрывисто велел Сириус. — Сириус сказал, что не хочет тебя слушать, — сказала я Гермионе. — Луна Лавгуд, — рявкнул он. Гарри едва не прядал ушами, пытаясь уловить голос крестного. — Где вы там? — спросила Гермиона звонко, слепо шаря глазами по кафе, — вы меня слышите? — Он ушел, — ответила я злорадно. — Сказал, что у него лопнули перепонки. — Послушайте меня, мистер Блэк, — упрямо продолжила Гермиона, — в книге «Ну я умер, а дальше?», написанной Каспером Серым, было прямо сказано, что расщепенцы утаскивают живых людей за занавес. Человек становится прозрачнее и прозрачнее, пока не тает совсем. Мистер Блэк, вы же не хотите такой участи для Луны. Я подошла к Гермионе и ущипнула её за руку. Она охнула и замолчала. — Я очень плотная, — сообщила я ей. — И вовсе не собираюсь никуда растворяться. Наоборот, я крайне серьезно намерена сделать мистера Сириуса Блэка таким же осязаемым, как эта табуретка. Поэтому настоятельно прошу вас с Гарри Поттером заняться его делами — например, снять с бедолаги обвинение в массовом убийстве маглов. Будет очень неловко, если Сириус появится из ниоткуда, скажет «мне нужна твоя одежда и твой мотоцикл», а ему ответят «конечно, конечно, мы держали за вами вашу камеру в Азкабане». А в качестве собаки он ужасно мил, но скудноват лексиконом. — Ты уверена? — спросила Гермиона и заглянула в мое лицо. Кажется, она действительно волновалась, а не хвасталась тем, что прочла крайне заумную книжку Каспера Серого. — Да, — ответила я. — Послушай меня. Мы будем с тобой встречаться каждые три дня. И если я замечу неладное, мы подумаем, как лучше поступить. Крупный серебристый пес встал перед Гермионой. — Я согласен, — голосом Сириуса сообщил патронус. Гарри протянул руку и коснулся невесомых лохматых ушей. — И всё это без всякой магии, — потрясенно сказал Сириус, когда мы вышли из кино. — Но ведь это невозможно. Это что-то нереальное, как летать в воздухе без метлы! В магловском Лондоне было шумно и многолюдно. Я хоть и сменила мантию на обычную магловскую одежду — пестрый махровый халат — но на меня все равно посматривали. Наверное из-за того, что маглы не привыкли, что люди разговаривают сами с собой. Волшебников такой ерундой было не пронять, разумеется. Я хотела быстрее вернуться в Косой переулок, потому что была страшно голодна, а магловская еда была не приспособлена для употребления — чего стоили только эти непонятные шарики, которые положено было грызть в кино. — Расскажи мне про это ерунду с влюбленностями, — попросил Сириус, привычно подавая мне руку. Мы шли вдоль длинной стены, выбирая нужный кирпичик. — Ну тогдашний Лавгуд захватил остров Мальта, потому что там была его любимая, — сказала я, — это вызвало некоторую международную напряженность, чему правительство вовсе не обрадовалось. Тогда министр магии Кортни Лав заявил, что Лавгуды и без того сумасшедшие, а влюбленные Лавгуды способны уничтожить Европу. «Неизвестно, — сказал он, — что страшнее: темный маг Нап-о-Леоно или же Лавгуд на тропе любви». К тому же, моя пра-прабабушка в это же время сводила с ума великого адмирала, ну того, с одним глазом. И время от времени он переставал воевать, что выводило Кортни Лава из себя. Все беды были от Лавгудов. Мы нырнули через стену в переулок, и я облегченно вздохнула. Здесь дышалось куда приятнее. — Ну и он решил проблемы радикально. Достали мы его как-то все разом, — продолжила я, — Лавгуды должны: а) редко влюбляться; б) влюбившись, воспроизвести как можно меньше себе подобных. Без любви детей заводить тоже можно, но разве нормальный Лавгуд пренебрежет возможностью влюбиться? — И ты? — Это очень сложный вопрос, — нахмурившись, ответила я. — Возможно это случилось — на четвертом курсе, когда… Нет, я не буду тебе об этом рассказывать. С другой стороны — это длилось всего несколько дней. Я хочу сказать, что нельзя же просто решить «эй, ты отличный чувак, давай я в тебя влюблюсь», а через три дня — фьють! И никаких чувств, как не бывало. Даже простуда длится дольше. Жалко бы было из-за этих трех дней потерять целых десять лет. А проверять мне страшно — вдруг пока я проверяю, то снова провороню свой шанс… Сириус вздохнул, как-то особо мученически, и обнял меня. Он был слишком близко, и мое сердце билось прямо об него — так сильно, что я испугалась, не осталось бы на нем синяков. Это было бы смешно — мертвец с похмельем и синяками от моего сердца. — Ты безалаберная девчонка, — процедил Сириус, услышав мое хихикание. — А ты очень мужественно перенес встречу с Гарри, — похвалила я его, — всего один раз заплакал! Ответом мне был раздраженный рык.