Точка зрения

После ужина мы вышли прогуляться по Косому переулку, и тут меня осенило новой идеей. Среды — такие дни недели, по которым я кристально честна и более сообразительна, чем обычно. — Я придумала, как можно выяснить, влюблена я в тебя или нет, — сказала я Сириусу. — Обычно люди понимают такие вещи без каких-нибудь специальных исследований, — ответил он. — Не в моем случае. То есть, мне кажется, что всё внутри меня трепещет, но это может быть и самовнушение. Есть простой способ узнать это наверняка. Давай зайдем к Малпепперу и купим склянку. Через несколько неспешных шагов Сириус ответил. — Как просто. — Скажи что-нибудь грустное, — попросила я чуть позже. Мы сидели на лавочке под густой тенью раскидистой бузины, я — скрестив ноги и повернувшись всем корпусом к Сириусу. — Такое, чтобы тебе захотелось плакать? — спросил он и протянул мне руку. — Уверена? Я кивнула. Сириус вздохнул. — Седрик Диггори, — бесцветным голосом начал он, — Альбус Дамблдор, Аластор Муди, Фред Уизли, Колин Криви, Северус Снейп, Римус Люпин, Нимфадора Тонкс… — Добби, — прошептала я. Сириус коснулся моей щеки. Сверкнуло в заходящих лучах солнца стеклышко. — Есть, — произнес Сириус, убрал пузырек в карман и раскрыл свои объятия. А я и не заметила, как заплакала. Мы сидели, обнявшись, под тихо шепчущей бузиной, и вечер становился всё темнее. — Что будет, — наконец спросил Сириус, — если твои слезы не подойдут для заклятия? — Твоим предкам придется подождать еще, пока мы найдем подходящую девушку, — ответила я. — Что будет со мной, если ты не сможешь меня полюбить целых десять лет? — Осталось всего семь, — утешила я его. Поерзала, устраиваясь поудобнее, положила голову на его колени. Сириус склонился надо мной, и я с потрясением увидела, как помолодело… нет, не лицо, бледность после длительного заточения и мелкие морщины никуда не исчезли. Помолодело выражение лица. — Семь лет, — задумчиво произнес он, — я провел в Азкабане двенадцать. Я дернула его за свисающие пряди. — Ты можешь разнообразить ожидание тем, что будешь меня завоевывать. Как знать, возможно, тебе удастся победить проклятие Кортни Лава, раз уж ты умудрился преодолеть защиту Хогвартса. Ланселот завоевал маленькую Луну тем, что катал её на спине. Большая Луна, возможно, сядет тебе на голову. — Меня пробирает озноб, когда ты говоришь о себе в третьем лице. — Если бы я могла говорить только сама с собой, то это была бы очень странная жизнь. Так что на твоем месте я бы уплотнялась скорее: концентрированный Лавгуд хуже дементора. Пока мы гуляли, гостиничный эльф убрался в нашей комнате — насколько это было реально. Вещи аккуратными стопками лежали в чемоданах и сундуках, магические предметы составлены на столах и тумбочках, всякий хлам, вроде ирисок «вечность» оказался в чашах. — Да уж, — сказала я, оглядываясь, — ничего не найти. Сириус, развалившись на кровати, наблюдал за мной. — Нам нужен дом, — сказал он, — я имею ввиду — нормальный дом, куда бы поместились все твои мантии и… что это, кстати? — Это радужная тыква, которая предсказывает удачу. Видишь эти усики? — Но сначала тебе нужно закончить школу. — Нет! — Да, — глаза Сириуса блеснули, — полагаю, тебе понадобится специальное разрешение Флитвика на то, чтобы привезти с собой особо крупного домашнего любимца. Я плюхнулась на кровать рядом с Сириусом (Сириус подпрыгнул) и уставилась на него: — Нет, дружок, эта шалость тебе не удастся, — сказала я, — Бродяге не понравится Хогвартс без его друзей и без Дамблдора. — А может, обойдемся и без Флитвика, — Сириус словно не слышал меня, — если я останусь по-прежнему невидимкой. — Я отдам тебя Хагриду, — пригрозила я, — будешь за компанию с Клыком бегать по Запретному лесу. — Невидимкой было бы куда веселее. — Сириус Ланселот Бродяга Блэк, — я положила руки на его лицо, заставляя посмотреть на меня. — Да тебе просто нравится оставаться невидимкой. Вот почему ты болтаешься ни там ни сям! Потому что вернуться в этот мир целиком — это же обрести кучу проблем, да? И они запросто могут начаться с заключения в Азкабане. И тебе придется разговаривать с другими людьми, да? Всякий дурак сможет подойти и ткнуть в тебя пальцем: «Смотрите, это Сириус Блэк! Серийный убийца!» Он высокомерно дернул бровью: — Плевать я хотел!.. Как знать, возможно они будут показывать пальцем на тебя и шипеть «Полоумная Луна». Я опустила голову, а когда посмотрела на Сириуса, то глаза щипало от слез. — Никогда не думала, что ты тоже скажешь такое. Гарри Поттер никогда бы не назвал меня «полоумной»… На лице Сириуса проступил всамделишный испуг, но быстро исчез. — Не придуривайся, — хмыкнул он, — степень своего полоумия ты регулируешь в зависимости от своих потребностей. — Иногда я притворяюсь Гермионой, — призналась я, улыбаясь, — когда мне нужно произвести на кого-то впечатление. Особое впечатление, если ты понимаешь. — А, вот что с тобой случилось в тот раз, когда ты покупала у Горбина запрещенную лошадку. Признаться, я и сам оказался напуган твоей суровостью. Думаю, Грейнджер сильно польстила бы твоя версия. — Значит, ты вовсе не трусишь заявить всему свету, что вернулся? Сириус Блэк, последний из мародеров, человек-эпоха. Я так и вижу заголовки «Пророка»: «Трагическая судьба талантливого мага», «Ошибка системы ценою в 12 лет», «Сириус Блэк и Луна Лавгуд объявляют о своей помолвке»… Я вскочила на ноги, закружила по комнате. — На всех будут ярко-желтые мантии, а на столах — только бананы и карамельный пудинг. — У всех двух гостей, которые отважатся прийти на это мероприятие? — спросил Сириус. — Впрочем, если тебе захочется многолюдной банановой оргии, я наверное смогу притащить кое-кого силой. Надо просто запастись веревками покрепче. Кажется, разговоры о свадьбе навели Сириуса на вполне определенные мысли. Он тоже встал и подошел ко мне. Лицо у него стало крайне целеустремленным. — Ой, — произнесла я, моментально как отругав себя, так и похвалив за длинный язык. Кажется, пришло время расплачиваться за всё, что я наговорила ему перед ужином. Я не испытывала никакого вожделения или как там называют это чувство в книгах, мне было просто любопытно и ни на унцию не страшно. Моя мама говорила, что только маглы придают сексу такое сильное значение, настоящие волшебники получают удовольствие от духовных практик. Но тем не менее, Сириус был единственным человеком во всех мирах мира, кто действительно мог прикасаться ко мне, где захочет. Я не имела ничего против. Не то чтобы много людей мечтали меня потрогать, скорее, наоборот, даже собственные родители не злоупотребляли этим делом. Сириус был первым, кто часто обнимал меня. За последние дни я так привыкла и к нему, и к его прикосновениям, и к тому, что я сплю по ночам, убаюканная его дыханием, и к совместным завтракам, и совместным ужинам, что мне казалось: нет ничего такого, что мы не смогли бы сделать вместе. Чтобы точно поняли, о чем я веду речь, замечу: если бы Сириус был легилиментом, то я не стала бы применять окклюменцию. Не было ничего ни в моем прошлом, ни в моих мыслях и чувствах, что я хотела бы скрыть от него. Сириус осторожно снял с меня сначала одну мантию, потом другую, потом третью. Запутался в тесемках последней, небесной, едва слышно пробормотал: — Могу поклясться, что ты это специально. Я осталась в одном легком и очень открытом нижнем платишке, из тех, которые носила в школе. Как и вся моя прежняя одежда, оно было очень ветхим, а на боку красовалась небольшая дырка. Я не сильна в бытовой магии, и штопка не входила в список любимых моих заклинаний. Сириус присел на корточки и погладил прореху на боку. Так гладят старого друга. Потом он поцеловал меня сквозь эту дыру, и с этого момента все полетело кувырком. В первую очередь — мой хваленый здравый смысл. Смылся, как лукоторус от лесничего. Сириус провел руками от моей талии вниз, по бедрам, его ладони достигли края платья, и двинулись вверх, поднимая ткань. Колен коснулось его горячее дыхание. Я невольно сжала ноги, думая о том, что готова открыть ему душу, но могу ли показать трусики? Рука Сириуса замерла, он вскинул голову, ища моего взгляда, и тогда я — отважная и решительная Луна Лавгуд, сама собой горжусь — стянула платье через голову, представ перед ним почти что голой. — Не двигайся, — глухо попросил Сириус, легко поднялся и отступил на пару шагов, не сводя с меня взгляда. — Я запомню тебя такой, — произнес он, — даже если однажды очнусь в Азкабане и пойму, что ты мне привиделась в горячечном бреду, то я все равно буду считать то, что вижу сейчас — единственной реальностью на свете. И тогда я стянула с себя лифчик — ну для того, чтобы его воспоминания были еще красочнее. Едва заметная улыбка тронула губы Сириуса, но его взгляд не поднимался выше моей груди. Не отводя от меня глаз, он дернул воротник своей мантии. Посыпались мелкие пуговки — черный жемчуг, между прочим. Стряхнув с себя собачью шерсть, Сириус оказался невероятным модником. Больше я не могла стоять на месте неподвижно, перешагнула через свои три мантии и положила руки на плечи Сириуса. У него была гладкая прохладная кожа, несколько бледноватая, родинка на плече, которую я сразу поцеловала. Потом подняла голову. Ох! Этот поцелуй уже не был ни нежным, ни осторожным. В этом поцелуе был весь Сириус Блэк, в том виде, в котором он мне достался: здесь была и полынная горечь; и тоска; и невероятная благодарность за все, что мы пережили вместе; и бесконечная жажда жизни — если не для себя, то для меня; и что-то, большее, чем любовь — в обыкновенном понимании этого слова. — Даже если я не люблю тебя по-настоящему, — сказала я ему в губы, — то это всё равно. Потому что с проклятием Кортни Лава или без него, я не смогу ощущать больше, чем ощущаю сейчас. Чем всегда ощущала. — Луна, — простонал Сириус, склоняясь к моей шее, — это не подходящий момент для разного рода заявлений. Он целовал меня — медленно, горячо, в шею, в ключицу, мягкость губ контрастировала с легкой небритостью, лаская и щекоча кожу одновременно. Эта опытная неспешность, даже сибаритство какое-то, рождало во мне страстное желание ускорить ход событий. Просто губ было мало, и просто рук было мало, и пульсировало вовсе не в шее или ключице. Пульсировало или в висках или в низу живота — странно, но я никак не могла разобрать точно. А ведь казалось бы! Мы сплелись воедино — руками и ногами, попытались найти кровать, но потеряли её, и Сириус достал из-за пояса свою волшебную палочку, организовав нам мягчайшее облако прямо здесь же, посреди гостиничной комнаты. Я вырвалась из его рук и упала на спину, раскинув руки. Облако приняло меня с дружелюбием отчего дома. — Теперь ты, — велела я. Моя нагота не смущала меня, потому что она нравилась Сириусу. Теперь я хотела как следует разглядеть его. — И дай мне свою палочку. Сириус кинул её мне и потянулся к поясу своих брюк. Пока он его расстегивал, я напустила целую комнату нелопающихся мыльных пузырей, и они переливались всеми цветами радуги, кружа вокруг. У Сириуса были узкие бедра, плоский живот, тонкие щиколотки и кисти рук. У него были не самые широкие плечи, но горделивая осанка скрадывала это. У него были сверкающие глаза, щетина, короткие ресницы. У него был… У него был член. Ну, а что? Из песни слов не выкинешь. Член определенно был. И он целился в потолок. — Убери палочку, — попросил он, — мало ли что тебе в голову взбредет, когда я… В общем, давай без неожиданных реакций. Я отбросила палочку в сторону. В стороне что-то громыхнуло. А потом всё было очень смутно. Сириус лег рядом, Сириус поцеловал меня, Сириус обнял меня — я точно помню моменты-вспышки, когда его руки коснулись внутренней стороны моих бедер, губы — сосков, когда он развел мои колени в стороны. Знаете, как это бывает? Вы всю жизнь думаете, что не больно-то любите плавать, что равнодушны к воде, что вам и ванны хватит. А потом вдруг впервые видите океан — и понимаете, что ничего о воде не знали прежде. Я ничего не знала ни о Сириусе, ни о чем-нибудь другом — до этой ночи. Утром к нам в гостиницу пришла Гермиона Грейнджер. — Я нашла решение вашей задачки с невидимостью, — заявила она, — только нам нужно в Уэльс. — Да нет же, — возразила я, прыгая на чемодане, — нам нужно в Корнуолл! Пора выпустить на волю парочку озверевших друг от друга призраков. — Корнуолл подождет, — отрезала Гермиона. — Быстрее. Ночной рыцарь ждет нас на улице.