Отцы и сыновья

Айше Две недели прошли спокойно. Ну как… почти. Будучи няней, я имела много свободного времени, и проводила его вместе с маленьким шехзаде. Я ещё ни к кому не привязывалась так сильно. Словно он мой сын. Возможно, из-за такого отношения он упорно называл меня мамой, хотя я и отговаривала его от этого. Если об этом узнает его отец, мало не покажется. Кстати, о нём… Осман часто заставлял меня идти в сад – там я и проводила большую часть времени, слушая ребяческие щебетания. Почти каждый день таким же образом с ним прогуливался и шехзаде Мустафа, лишь изредка удостаивая меня взглядом. А я не могла заставить себя отвернуться, не смотреть на него сквозь полуопущенные для приличия ресницы. Я и не представляла, что в человеке могут уживаться две такие разные стороны характера. Помню, как он разговаривал тогда с Габриэлой – само хладнокровие, жёсткость и невозмутимость. А когда общался с сыном он словно излучал свет и тепло, как солнце. Я привыкла чётко и неотступно делить людей на друзей и врагов, почти неосознанно. Может, он так же? Однако все эти философские размышления возникали уже после этих встреч, ибо тогда, когда они происходили, я совсем ни о чём не могла думать. В глубине души против воли появилось странное чувство… и в те редкие моменты, когда он смотрел на меня своими невероятными глазами, я ощущала себя так, будто мне на секунду подарили весь мир. Маленький шехзаде то и дело норовил взять в руки настоящую саблю, хотя пока что не мог поднять даже деревянную. Шехзаде на это лишь улыбался, говоря, что всё это будет, нужно лишь немного подождать. Но Осман, которому не хватало практики, решил, так сказать, познакомиться с теорией, беззастенчиво втянув в это и меня. Спрятавшись, мы с ним тайно наблюдали за тренировками шехзаде Мустафы. И каждый раз у меня перехватывало дыхание. Видел бы это кто-нибудь! Он бился со скоростью торнадо, при этом как-то умудряясь никому не причинить вреда. Сердце замирало и пускалось в галоп от этого завораживающего зрелища, но я боялась признаться в этом даже самой себе, корила себя за глупость и безволие перед накатившими эмоциями. Я не имею права в него влюбляться! Это бессмысленно и больно. Такой, как он никогда не обратит на меня внимания. Да и не я ли сама говорила не так давно, что он вообще навряд ли способен воспринимать женщину как человека, у которого есть душа? И разум твердил, что я была права тогда – иначе и быть не может. Но сердце шептало: «ты судишь предвзято. Быть может, он совсем не такой?» И однажды причина моих размышлений застал нас с Османом на месте преступления… … Осман с видом нашкодившего котёнка виновато опустил головку. Рядом с ним, примерно с тем же выражением лица стояла та девушка с волшебным голосом. - Что вы здесь делаете? – Немного удивлённо рассматривая их, спросил Мустафа. - Мы… мы просто… - неуверенно пролепетала девушка, опустив глаза. - Это я попросил её, папа, - ответил маленький шехзаде, - мы просто смотрели, как ты сражаешься. Я тоже так хочу! - Ты вырастешь ещё лучшим воином, мой львёнок, - улыбнулся Мустафа, ласково потрепав кудрявую головку сына, - Хочешь, сегодня вечером я научу тебя правильно держать саблю? Глаза малыша расширились от восторга, он быстро закивал. Хатун не смогла сдержать лёгкой улыбки, которая осветила её милое лицо необычайным светом. - Хорошо, тогда ступай, вечером я за тобой приду. Уведите шехзаде в его покои, - приказал он двум девушкам, что следовали за маленьким шехзаде повсюду, как тени. Певунья тоже хотела было уйти, но шехзаде остановил её. - Останься. Всё это время он почему-то часто думал о ней – не мог выбросить из головы почти мистический образ: хрупкая девушка в белом, овеянная, будто ореолом, отблесками заката, поющая, как сирена, заставляющая рыдать бездушные струны инструмента. Она казалась музой из греческих мифов. В ней, такой ранимой и нежной на первый взгляд, плескался океан боли. И к Осману она относилась так трепетно, словно бы он её сын – успокаивала, развлекала, пела колыбельные, радуясь его успехам. После того разговора, когда она рассказала о своём детстве, Мустафа ещё несколько раз случайно видел её в саду. Она либо гуляла с Османом, либо сидела у того же куста с белыми розами, либо у фонтана, рядом с таким же кустом алых роз. Она то играла какую-нибудь незатейливую мелодию, то пела, или же писала что-то, забавно закусив губу. И в те моменты, когда он видел её, не понимал сам себя: почему он останавливается, со странным восторгом любуясь ею? Многие из тех гурий, что приводили к нему, были в тысячу раз красивей. А эта хатун совсем обычная – увидев такую однажды не обернёшься вслед. Тогда почему? Задавая себе этот вопрос, он ловил себя на одной мысли, которая вовсе не давала на него ответа: «в ней что то есть»… Сейчас же она стояла, опустив голову – словно бы совсем не отличаясь от других. Уж не приснилась ли ему та муза? Эта покорная хатун казалась лишь её серой тенью. - Как тебя зовут? – Спросил он, изучающе глядя на девушку. - Айше, господин, - ответила она, всё так же не поднимая взгляда. Сейчас это его почему-то раздражало. Хотелось увидеть вновь её красивые, бездонные чёрные глаза. - Ты всё время рядом с Османом, - продолжал он, - это хорошо. Но почему он зовёт тебя мамой? - Ну… я очень его люблю, - не удержавшись, девушка подняла на секунду взгляд, сияющий тёплой улыбкой, - хотя я и просила не называть меня так, шехзаде и слышать ничего не желает. Мама, и всё! - Пусть, ничего страшного, - ответил шехзаде, - я слышал, ты каждый вечер поёшь ему колыбельные. Красиво. Он сам не понимал – зачем говорит ей всё это? Она же просто рабыня! - Спасибо, - Засмущавшись, девушка слегка порозовела, но осмелилась-таки поднять голову. Сейчас её глаза сияли сапфировой синевой, а уголки маленьких, аккуратных губ чуть приподнялись в извечной лёгкой улыбке. Айше словно впитывала этот момент, который вдруг стал необычайно важным и прекрасным просто потому, что сейчас она могла смотреть прямо в глаза шехзаде, и он даже не упрекнул её за это. Почему это стало чем-то волшебным? Ведь это просто взгляд. Да, конечно, шехзаде и всё такое, но не это сейчас имело значение. Что-то другое. И это «что-то» пугало и волновало одновременно… - Хорошо, можешь идти, - развеивая колдовство, сказал шехзаде. Послушно склонившись, девушка пошла в сторону дворца, с непонятным, приятным трепетом чувствуя, что её провожают взглядом…