Недетские игры

VI       Просто поразительно, думал Мана, как сильно могут измениться человеческие отношения, как может измениться — всё. Когда-то он мог появиться с Кайей на публике, и никакой шепоток за спиной не вывел бы его из равновесия. Теперь же… О, люди могли думать, что угодно, говорить, что угодно, но им ни к чему знать, что происходит в действительности. И если бы только это! Пока они гуляли по улицам или сидели в кафе, Кайя болтал без умолку, и, казалось, ему даже неважно, слушает ли его Мана. Теперь все переменилось! Кайе нужно было, чтобы говорил Мана. Если они по каким-то причинам долго не виделись, Кайе непременно нужно было знать, скучал ли по нему Мана, сильно ли, думал ли. После же того, как Мана однажды в порыве нежности прошептал: «Я тебя люблю» и услышал в ответ: «Я тебя тоже», разговоры о чувствах получили первостепенное значение. Кайе нужно было постоянно слышать, что его любят и как любят. Мана в этом плане был довольно косноязычен; ему большого труда стоило привести речевой аппарат в соответствующее слову «люблю» положение, а уж развивать тему он, тем более, был не способен. Любовь, думал он, не терпит лишних словоизлияний. Все эти бессмысленные речи только мешают. В конце концов, языку можно найти более интересное занятие. Мана пытался донести эту мысль до бой-френда, но безуспешно. Кончилось все тем, что он начал раздражаться.       — Оставь меня в покое, — говорил он, и в голосе его слышалась усталость.       Кайя обиженно и демонстративно ложился спать на диван в гостиной. Правда, ближе к рассвету Мана просыпался оттого, что кто-то обдавал горячим дыханием его шею и жалобно всхлипывал на ухо. В предрассветных сумерках было видно, как дрожат мокрые от слез ресницы. Мана притягивал любовника к себе и целовал в губы. Подчеркивая свою обидчивость и неприступность, Кайя не сразу отвечал на поцелуй. Но рано или поздно сдавался. Мана стискивал его в объятиях. Кайя изгибался под ним и даже не стонал, а как будто шипел, впиваясь ногтями ему в спину. Его щеки еще были мокры от слез, но обида уже проходила, и он полностью и безраздельно отдавался…       Причины такого поведения были для Маны загадкой. А между тем… Жгучая ненависть сменилась любовью; все в одночасье изменилось, и это пугало Кайю. Он боялся, что Мана однажды отвернется от него, разлюбит. Страх терзал его ежеминутно. Даже в самые счастливые моменты не исчезало щемящее чувство, что все может рухнуть в любую секунду. Ему нужно было слышать, знать, чувствовать, что он нужен и любим. Он не мог спать, если Маны не было рядом, боялся сделать что-нибудь не так и потерять его навсегда. И не будь Мана так неразговорчив, когда дело доходило до душевных бесед, Кайя бы все ему объяснил; но он немел под холодным взглядом, молча проглатывая обиду. Иногда они серьезно ссорились. Кайя плакал. Мана, видя его слезы, только больше злился. Ссора кончалась хлопаньем дверью и швырянием (в нее же) первого попавшегося тяжелого предмета. Кайя с замиранием сердца ждал звонка от Маны, не выдерживал и звонил первым. Они мирились. И никогда Кайя не чувствовал себя так хорошо и спокойно, как во время примирения, лежа рядом с любовником в постели и прислушиваясь к стуку его сердца. Мана чувствовал на себе пристальный взгляд, открывал глаза, Кайя еще сильнее прижимался к нему и шептал, жарко выдыхая ему в лицо слова: «Я люблю тебя…» Мана улыбался в ответ и тянулся губами к его губам. «Я знаю, — шептал он. — Я тебя тоже…»       Конечно, так было не всегда. Ссоры были, в общем-то, редки. Был сонный, со слипшимися после сна глазами, Кайя, сладко потягивающийся и улыбающийся во весь рот. Были все те же кофейни, и Кайя, все так же сжимающий чашку. Только теперь Мане приходилось бороться с желанием взять его руку и поднести ее к губам. Но он сдерживался и потом, когда они шли домой, в каком-нибудь безлюдном переулке мягко, едва заметно касался губами его губ. Поцелуй был мимолетный, но даже так Мана успевал заметить, как прикрывает Кайя глаза, и тень от ресниц падает на его щеку. И совсем потом, когда они оставались одни, он брал его лицо в ладони и целовал его, нарочито медленно, даже как будто лениво. Кайя пытался спровоцировать его на более активные действия, но Мана не торопился. Поцелуй длился так долго, как только возможно. Потом он целовал его шею — тоже очень медленно — и плечи; рубашка летела на пол. Кайя выгибался под ним, поддаваясь сначала неторопливым, а потом все более настойчивым ласкам. Мана замирал от нетерпения, когда горячие сильные руки пробирались под его блузку. Он чувствовал, как напрягается под пальцами позвоночник, дыхание перехватывало от желания. А потом Кайя оказывался на полу, стоя перед ним на коленях. Он был очень хорош в том, что называется французской любовью. Мана просто с ума сходил. Каждое движение языка и губ Кайи отзывалось в теле фейерверком ощущений.       Кайя довольно улыбался, облизывал губы. Он прижимался к Мане всем телом. Мана гладил его по волосам и лицу. Кайя довольно щурился и улыбался. Он знал, что скоро получит свою порцию удовольствия.       Он был прекрасен, податлив, ненасытен. А главное — это был его, только его Кайя… его — целиком и полностью.