Недетские игры

XIII       Мана опаздывал. На важную встречу. И как только он умудрился проспать? Он уже собирался покинуть квартиру, но, открыв дверь, обнаружил на пороге того, кого не видел уже несколько дней и видеть не хотел. Мана невольно отступил, пропуская Кайю в прихожую, хотя и не собирался этого делать.       — Мана… — Кайя жалобно посмотрел на него.       Прикрыв на секунду глаза и сосчитав мысленно до трех, Мана сжалился:       — У тебя три минуты. Я и так опаздываю. Ну?       Все эти несколько дней, что они не виделись, Мана пребывал в каком-то странном состоянии. Вернувшись в то утро домой, он проспал почти весь день. Когда проснулся, почувствовал, что в нем как будто что-то умерло. Ему больше не было больно. Было — никак. Когда он увидел Кайю на пороге, в нем ничего почти не шевельнулось. Даже удивиться получилось не сразу.       — Прости меня, — промямлил Кайя.       Теперь Ману вдруг охватила злоба.       — Простил. Теперь убирайся. У меня нет времени.       — Мана!..       — Я сказал: уходи.       — Мана! Неожиданно Кайя упал к его ногам, вцепился побелевшими пальцами в его юбку так, что ткань опасно затрещала.       — Мана… Пожалуйста! Я…       Его красивое лицо перекосилось от рыданий, голос срывался, слова давались ему с трудом. Мана слышал только невнятно бормотание и всхлипывания. Кайя ревел, как ребенок. Мана почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Вся эта сцена была отвратительна. Мокрые щеки, перекошенный рот, болезненный румянец на лице Кайи вызывали самое настоящее отвращение, какое испытываешь при виде червяка на асфальте. Мана с силой оттолкнул Кайю.       — Прекрати!       Кайя от неожиданности упал (хотя, как думал Мана, ниже ему падать было уже некуда), разрыдался еще сильнее.       — Посмотри на себя, ты же отвратителен! — Мана презрительно скривил губы и отвернулся.       Он не знал, чего в нем сейчас больше: жалости или отвращения.       — Встань уже, — холодно бросил он.       Кайя с трудом поднялся на ноги, вытер тыльной стороной ладони слезы. Он весь дрожал и был похож на побитую собаку. У Маны вдруг возникло желание хорошенько пнуть его ногой — настолько он был жалок сейчас. Мана мог бы раздавить его. Но он подавил этот порыв. Вынул из сумки платок и протянул Кайе.       — Я никогда не смогу этого забыть, — сказал Мана.       Кайя тупо уставился на него.       — Ничего не было, поверь, — слабым голосом произнес он.       Вот теперь, впервые за эти несколько дней, Мана не просто рассердился, а пришел в ярость. Бешенство, ярость, злоба, гнев — все сразу овладело им. Он сам не верил, что говорит все это, но не мог остановиться.       — Ничего не было?! Ничего? Ты думаешь, я идиот? Я не верил ничему, что о тебе болтают. Ты хоть представляешь себе, что про тебя говорят! Пока сам не увидел, ничему не верил! Но ведь я же вас застал! Не лги мне! Не смей оправдываться! Дрянь! Шлюха! Мелкая грязная шлюха! Я мог бы простить твою привычку строить глазки всем подряд до официантов включительно! Но тебе надо было еще и трахнуть кого-то у меня на глазах. Убирайся вон! Дрянь! Гадина! Вон! Видеть тебя не хочу! К черту! Убирайся к черту!       Впоследствии Кайя так и не смог понять, что его спровоцировало: оскорбительные слова, которые из уст Маны, губы которого в принципе не могли изрыгнуть слова типа «шлюха» и «трахнуть», звучали еще более ужасно, осознание собственного унижения или что-то еще, или все сразу. Так или иначе, он вдруг с силой толкнул Ману в грудь. Тот отлетел к приоткрытой двери, ударился об нее головой, а потом стал медленно оседать на пол. Кайя, словно в замедленной съемке, видел, как Мана оседает на пол, рефлекторно поднимая руку к голове. Ему понадобилось еще несколько секунд, которые он тупо глядел на распростертое на полу тело, чтобы осознать, что натворил.       — Мана! — Кайя не узнал собственного голоса. — Мана! О боже!       Он попытался приподнять его голову, и пальцы почувствовали мокрое.       — Боже… — простонал Кайя. — Мана…       «О Господи, я его убил!» — пронеслось у него в голове.       — Мана, пожалуйста, не умирай… ***       Потом была скорая. А больше Кайя ничего не помнил. Только то, что Мана, когда открыл глаза, даже не посмотрел на него. И собственный дикий страх перед случившимся.