Познавая прекрасное

Уже скоро к ней медленно, но верно начала возвращаться ясность сознания. По затихающему где-то вдалеке гулу голосов, по ставшему чуточку прохладней воздуху, она понимала, что спаситель быстро и решительно уносит ее прочь, двигаясь куда-то в глубину театра. Глубокое мерное дыхание человека, несущего ее, странным образом успокаивало, и Гермиона безотчетно прижалась к его груди, тут же услышав звук ясного и неторопливого сердцебиения. Никогда еще она не чувствовала себя так: будто обернутой в некий кокон, и обернутой в него… мужчиной. Осмелившись, подняла голову, чтобы посмотреть в его лицо, и не удивилась, увидев над собой гладкие светлые волосы и кристаллы серых глаз, с черными, как уголь, зрачками. Люциус Малфой продолжал целеустремленно идти вперед, не глядя вниз, и Гермиона, впервые в жизни, могла рассмотреть это лицо вблизи. Отметила изгиб губ: темно-розовых и слегка поджатых. Скулы его казались высеченными из камня, а кожа была, словно мраморная. Бесспорно, Люциус Малфой был самым привлекательным мужчиной, которого она когда-либо видела. Шум зрительской толпы становился все слабее и, когда затих окончательно, Люциус наконец замедлился и остановился. Не отпуская Гермиону, он аккуратно опустился на колени и держал ее так, что она сидела, все еще обернутая его руками. И лишь теперь заметила, что дыхание его стало немного быстрей и тяжелее — всё-таки ему пришлось довольно долго нести на руках взрослую женщину. Это было заметно и по слегка покрасневшим щекам, хотя в целом он оставался таким же, как всегда. Гермиона понятия не имела, где она сейчас, для чего и почему он унес ее так далеко от всех, лишь ощущала, как в далеком уголке сознания бьется мысль, отчаянно пытающаяся внушить ей страх. Но даже эта единственная рациональная мысль испарилась, когда второй раз за вечер она столкнулась с его глубоким пристальным взглядом. «Боже, его глаза! Да он мог бы убить лишь ими, если бы захотел», — подумала Гермиона, в который раз понимая, что не может и не хочет перестать смотреть на этого человека. Она чувствовала, как уже знакомое напряжение обжигает и скручивает внутренности, заставляя дрожать все тело. Ее кожа, казалось, превратилась в кипящую лаву, стекающую по склонам вулкана. Сопротивляться физической и эмоциональной реакции на этого мужчину сил больше не осталось. Она больше не могла… да и не хотела. Все стало неважно. Все забылось. Его завораживающий запах все еще обволакивал и, продолжая глубоко вдыхать его, Гермиона с отчаяньем, но очень внятно осознала, что хочет большего. В это же мгновение его взгляд, по-прежнему не отрываясь, заскользил по ее лицу. Он всматривался, будто изучая; рот, нос, лоб — Люциус Малфой словно пытался запомнить каждую черточку, которую видел перед собой, перед тем, как снова вернуться к глазам и уставиться в них так пристально, как никогда не смотрел до этого. Ни одного слова до сих пор не сорвалось с их губ. Сейчас их лица находились всего в нескольких дюймах, и Гермиона поняла, чего ей хочется. Нет, в чем она нуждается! Похоже, что в воздухе замелькали искры электрических разрядов, когда они ощутили дыхание друг друга, и Гермиона почувствовала, как по волосам скользнула рука. Слегка согнув пальцы, он тихонько поглаживал ее затылок. А когда едва заметный вздох сорвался с невольно приоткрывшихся губ, Малфой сразу опустил на них глаза, и Гермионе еще больше захотелось, чтобы он наклонился ниже, совсем низко. Чтобы расстояние между их лицами исчезло. Полностью. Не отрывая взгляда от ее губ, Люциус слегка приоткрыл рот, и отрывистые короткие звуки его дыхания коснулись лица Гермионы. Медленно, почти незаметно, Малфой склонял голову вниз, все ниже. Ниже… Она не осмелилась закрыть глаза из опасения, что это остановит его. Потом он коротко облизнул губы, и Гермиона невольно почувствовала толчок возбуждения. Она возбудилась. И это болезненное желание, казалось, почти разрывало. Его губы уже почти дотронулись, находясь так близко, так невероятно близко, когда Люциус остановился… Вместо того чтобы прикоснуться, он отстранился, и в ушах Гермионы раздался низкий и глубокий голос. — Вам уже лучше, мисс Грейнджер? Фраза обрушилась, словно холодный душ, и Гермиона испугалась, что в ее глазах можно заметить мучительное разочарование. Желание, охватившее тело, никуда не исчезло, когда она вздрогнула и немного отстранилась. Голос и слова этого человека живо напомнили о том, кем он был, и поразили тем, как быстро исчезла необъяснимая близость, витавшая между ними секунды назад. Отстранившись и отпустив ее, Люциус сильным и быстрым толчком поднялся с колен, и уже в следующее мгновение его высокое мощное тело возвышалось над Гермионой. Изо всех сил пытаясь разобраться во множестве противоречивых эмоций, одолевавших ее, Гермиона поняла, что страх, опасение и ощущение собственной уязвимости снова возвратились. Ее охватило чувство неловкости и гнева одновременно. «Он играет мною, словно игрушкой!» Изо всех сил она пыталась взять себя в руки и постаралась подняться на ноги, как можно уверенней. Малфой стоял в нескольких шагах от нее, прямой и высокий, не подавая ни единого признака того, что собирается сделать дальше. Его лицо было холодно и безразлично, и, как она не старалась, но так и не смогла увидеть в нем ни одной эмоции. Пытаясь понять, где они сейчас находятся, Гермиона огляделась вокруг: в каком-то узком коридоре, по-видимому, достаточно далеком от шумного центра театра. — Куда вы принесли меня? Почему мы здесь? — Вы почти упали в обморок, мисс Грейнджер. И если бы меня случайно не оказалось рядом, то кувыркнулись бы вниз по лестнице. Неужели не помните? — почему-то его голос, спокойный и, как всегда, размеренный, казался сейчас медом. Упрямо отрицая этот факт, Гермиона изо всех сил старалась собраться и не думать об этом. — Да… Хорошо... Спасибо вам... за помощь, — произнесла, как можно спокойней и вежливей. Она пыталась воспринять эту ситуацию отстранено, одновременно стараясь заглушить ту неумолимую жажду, которую вызывал в ней этот мужчина. Собственно говоря, он повел себя, как джентльмен, спасая ее от неловкости, а может быть, и от серьезных травм. Возможно, Кингсли был прав. Возможно Люциус Малфой и, в самом деле, изменился. Гермиона хотела улыбнуться, но не получилось. — О… — зловеще продолжил Малфой, и в его интонациях зазвучала смутная угроза. — Не льстите себе, мисс Грейнджер. Я повел себя так лишь для того, чтобы избавить от проблем магическую Британию. На мой взгляд, вся эта клоунада с походом толпы волшебников в магловский театр — просто фарс. И могу сказать, что некоторые из этих вульгарных кичливых маглов все же заподозрили что-то. Шеклболт ведет себя, как дурак, думая, что подобные авантюры могут сработать: он даже не отдает себе отчет, насколько рискованно сближать наши миры именно таким образом. И я не мог позволить неуклюжей маглорожденной ведьме навернуться вниз по лестнице на глазах у сотни маглов. Это было бы глупо, не правда ли? А вы, мисс Грейнджер, по-видимому, снова и снова пытаетесь привлечь к себе всеобщее внимание. Не кажется, что пришло время повзрослеть? От оскорбления у Гермионы перехватило дыхание. Она почувствовала, как щеки сразу же вспыхнули от стыда и злости. «Какая же я дура! Позволила себе слабость довериться ему, позволила себе даже почувствовать эту странную тоску! Да как вообще можно подумать, что Малфой изменился? Что он способен измениться?! Идиотка!» Люциус двинулся было в ее сторону, но, внезапно, не дойдя лишь шага, остановился, продолжая медленно блуждать глазами по ее телу, будто пытаясь запомнить все, что видел. И еще раз вызывая тем самым у Гермионы мучительную судорогу желания. Только теперь ей стало стыдно за подобную реакцию. В ней вспыхнула ярость к этому мужчине, к его способности так легко управлять ее мыслями, ее душой, ее телом. Лицо Люциуса Малфоя еще сильнее посуровело, когда он заговорил снова. — Хотя, не скрою… Всего несколько лет назад я был бы счастлив увидеть вашу головку, размозженной на мраморном полу фойе; увидеть, как алая кровь, вытекающая из нее, смешивалась бы с такой же алой тканью вашего необыкновенно возбуждающего платья… Боль от этих слов ударила, будто пыточное заклятье, и Гермиона задохнулась, чувствуя, как глаза уже налились горячими слезами. Прежде, чем он увидел бы, что она плачет, девушка повернулась и выбежала из двери, помчавшись по коридорам. Горько и отчаянно рыдая, охваченная непонятными, лихорадочными эмоциями, она быстро оказалась в холле театра, где к огромному облегчению увидела жутко обеспокоенных Рона, Кингсли и Ормуса, уже разыскивающих ее. Подбежав к Рону, она бросилась ему на шею и, задыхаясь от рыданий, с промокшим от слез лицом, смогла кое-как проговорить: — Отведи меня домой, пожалуйста. Я хочу скорее уйти отсюда… Никто из трех волшебников не сомневался, что это — самое нужное и правильное, что они могут сделать сейчас для Гермионы. И, не задавая никаких вопросов, втроем они вывели ее из Королевского Оперного Театра, чтобы быстро найдя подходящий переулок, аппарировать домой. Оставшись один, с выражением странной пустоты на лице Люциус какое-то время не отрывал глаз от места, где только что стояла Гермиона. Потом, неторопливо подойдя к стене, он с силой ударился об нее лбом и закрыл глаза. Глубоко и медленно дыша, Малфой чувствовал, как последние остатки его мучительного нереализованного возбуждения, наконец, исчезают.