Познавая прекрасное

Нервно перетасовав бумаги, лежащие перед ней на столе, Гермиона слегка откашлялась. Теперь, когда Малфой находился уже не столь близко, она пришла в себя и упорно старалась сфокусироваться на предстоящей задаче. Но прошлое вдруг снова навалилось тяжеловесной глыбой. Как никогда остро Гермиона ощутила, что он не только присутствовал, а даже был фактически причастен к ее пыткам в своем собственном доме. Почему-то последние несколько недель она и не вспоминала об этом факте, но в эту минуту реальность снова обрушилась всей своей мерзостью. Да, ужас, что испытала в момент встречи с ним в книжном магазине, оказался заслонен интересом и тайной, которую она собиралась раскрыть. Но… не в этот миг. Конечно же, Гермиона не боялась Малфоя, но разум и тело снова вспомнили агонию, в которой она билась на полу его гостиной от проклятий бездушной садистки Беллатрикс Лейстрендж, бросаемых снова и снова. «Господи… Но почему? Почему тогда так странно, так абсолютно необъяснимо я реагирую теперь на человека, который безучастно присутствовал рядом, когда его свояченица наслаждалась моими мучениями?» Стряхнув с себя воспоминания, Гермиона постаралась сосредоточиться и вернуться в настоящее. Как никогда хотелось разобраться: откуда берется хаос, вносимый Люциусом Малфоем в жизнь. Она глянула на него. Малфой сидел совершенно спокойно и смотрел на нее с легким любопытством. Когда глаза их встретились, он выжидающе приподнял бровь, и Гермиона, наконец, обрела дар речи. – Мистер Малфой, моя задача состоит в том, чтобы «познакомить» вас с миром маглов. Но думаю, было бы глупо броситься в это с головой. Для начала нужно кое-что уточнить. Я хотела бы выяснить, каковы ваши основные жизненные принципы и убеждения, перед тем, как начать знакомить вас с вещами и фактами, на которые вы можете отреагировать неблагоприятно. Таким образом, я планировала немного расспросить вас о юности и детстве, о том, что вы любите и не любите в волшебном мире, чтобы на основании полученной информации мы могли приступить к следующему этапу нашей совместной работы. Она не осмеливалась смотреть на него, опасаясь реакции, но когда поглядела, то увидела, что лицо его, как обычно, бесстрастно, хотя и показалось, что в уголках рта скользнула легкая улыбка. Не получив отрицательного ответа, Гермиона приободрилась и положила перед собой список вопросов, подготовленных в тот же вечер, когда Кингсли только озвучил свое предложение. Кашлянув еще раз, продолжила уже уверенней. – Расскажите мне о том, как впервые оказались в Хогвартсе и как жили до этого, – она не могла заставить себя посмотреть на Люциуса, поэтому замолчав, ждала, кажется, целую вечность… И когда уже почти отчаялась, услышала его глубокий, звучный голос. – Мой отец был членом попечительского совета, и еще до поступления я приезжал с ним в Хогвартс несколько раз. До школы у меня был личный наставник, поэтому я практически не сталкивался с миром маглов, в отличие от многих других ведьм и волшебников, которые иногда даже учились в начальных магловских школах. Я был готов к поступлению, и, единственное, о чем жалел, это о том, что нельзя поступить раньше одиннадцати, – спокойно и без единой толики сарказма произнес Люциус. – Поступив в школу, вы уже знали кого-то из своих однокашников? – Естественно. У многих наших знакомых чистокровных семей были дети моего возраста. И все они поступали именно в Хогвартс. Полукровок и маглорожденных в тот год было гораздо меньше, чем нас. Он сделал это снова; назвал таких, как она – маглорожденными. Гермиона не смогла удержаться от комментария. – Маглорожденных? – Да, – коротко ответил Малфой. – Полагаю, вам хорошо известно, о ком речь. – Конечно. Но почему бы вам не использовать более привычное название для таких, как я? Недавно в опере вы тоже назвали меня маглорожденной, – Гермиона невольно покраснела, вспомнив подробности той их встречи. Глядя прямо на него, она ждала ответа. Малфой не издал ни звука. Гермиона заговорила снова. – Почему бы не сказать «грязнокровок»? – даже само слово звучало для нее отвратительно; живот скрутило от боли, когда проговорила его с ядовитой злостью. Так, чтобы было понятно, что оно – оскорбление. Люциус помолчал, а потом спокойно и размеренно ответил, уставившись ей прямо в лицо: – Этот термин запрещен законом, мисс Грейнджер. – Неужели? Раньше вас это как-то не волновало, мистер Малфой... – Ах... раньше... Боюсь, это слово я услышу от вас еще не раз. Гермиона с достоинством выдержала его пристальный взгляд, осознавая, что больше никакого ответа не получит, и уже хотела вернуться к составленному списку, как вдруг удивилась, насколько личный вопрос сорвался с губ. – Это правда, что ваша жена училась в Хогвартсе вместе с вами? – спросила она, не смея поднять глаз, и после бесконечного молчания, услышала. – Да. Гермиона почувствовала, как сердце забилось быстрей, но остановиться уже не могла. – И как же она относится к тому, что вы собираетесь изучать со мной мир маглов? В воздухе снова повисла тишина. Гермиона по-прежнему не осмеливалась поднять глаза. – Моя жена не знает о нашем небольшом соглашении, мисс Грейнджер. Она больше не живет в Малфой-мэноре. Мы видимся лишь тогда, когда возникают вопросы, касающиеся Драко. Эта искренность поразила Гермиону, и она даже подняла голову, тут же натолкнувшись на твердый и абсолютно спокойный взгляд. Слегка приподняв бровь, Люциус будто пытался акцентировать сказанное, а потом отвел глаза. Несмотря на то, что она получила такое желанное подтверждение их разрыва, Гермиона почувствовала подлинную острую боль сожаления. Ей всегда казалось, что, несмотря ни на что, Малфои были исключительно близкой и крепкой семьей. Покачав головой, она смущенно произнесла: – Извините за бестактность. Мне очень жаль. Глубоко вздохнув, Люцус проронил, будто про себя: – Ну, конечно же, истинная гриффиндорка не может не сокрушаться по поводу чьих бы то ни было неприятностей, – он сделал паузу. – Не стоит жалеть о том, что моя жена больше не является членом нашего интереснейшего уравнения... хм, – приподняв бровь, Малфой иронично ухмыльнулся. Вспыхнув от этого замечания, Гермиона опустила голову и вернулась на знакомую территорию первоначальных вопросов. – Какие отношения сложились у вас с профессором Дамблдором? И удивилась, когда сразу же услышала ясный ответ: – Я был блестящим студентом. Прискорбно, что Дамблдор всегда имел слабость к клоунам, например, таким, как Поттер, но все же, он не мог не уважать мой интеллект. Я не только отлично учился, но был еще дисциплинированным и собранным. На последнем году обучения я был признан лучшим Старостой Школы. Гермиона не смогла сдержать улыбку от подобной предсказуемости – высокомерие Люциуса Малфоя было непоколебимо. И, ободренная его относительным многословием, продолжила: – Что вы почувствовали, когда попали в Слизерин? Малфой снова усмехнулся: – Никто и не сомневался, что меня распределят в Слизерин. Моя семья училась на этом факультете на протяжении десяти поколений. По-другому и быть не могло. – Вы не ответили на мой вопрос. Резко взглянув на нее, он будто хотел сказать «Вас это не касается», и Гермиона начала жалеть, что подняла эту тему. Но, не успев произнести ни слова, услышала его вновь. – Естественно, был восхищен, но не удивлен. Я уже сказал, это было неизбежно. – А это действительно было целиком и полностью неизбежно? – Гермиона была слегка озадачена своей бравадой и совсем не уверена, что именно заставило спросить об этом. С явным удивлением на лице, Люциус пристально взглянул на нее. Помолчал, прежде чем ответить, но потом все же вознаградил ее щенячью смелость. – Как вам должно быть известно, мисс Грейнджер, Распределяющая Шляпа может... предлагать первокурснику несколько вариантов, прежде чем примет окончательное решение. Это нормально, и я уверен, что с вами произошло то же самое. Но, на мой взгляд, это никоим образом не влияет на конечный выбор. Гермиона оказалась поражена тем, что слышит, и нажала сильней. – Значит… Распределяющая Шляпа допустила, что вы можете учиться не только в Слизерине? – не верилось, что когда-нибудь она сможет произнести такое. – Нееет, – горько прошипел Малфой. – Ее конечное решение всегда неизменно. Уверен, это просто была часть процесса. – Но Шляпа же, действительно, думала об этом, – мысли Гермионы забились от волнения. – Думала, не так ли? – в кабинете повисла долгая пауза. – Смутно припоминаю, что на мгновение она и впрямь задумалась о другом факультете, – он остановился. Гермиона почувствовала, что начинает задыхаться, когда Люциус заговорил снова, медленно и протяжно. – Мисс Грейнджер, думаю, мы уже довольно долго обсуждаем этот вопрос. Не перейти ли нам к следующему? – без сомнения, сейчас его голос уже дышал знакомой неприветливостью. Но Гермиона ощущала, что вот-вот она может узнать нечто очень важное об этом человеке. – О каком факультете, мистер Малфой? – на нее уставились уже совершенно ледяные глаза, и Гермиона почувствовала, как холод пробежал по телу, напоминая об их встрече в книжном магазине. Но эмоции просто зашкаливали. – Я спрашиваю: какой еще факультет предлагала вам Шляпа? Их глаза не отрывались друг от друга, и Гермиона понимала, что сейчас он вполне может вытащить палочку и проклясть ее: такая ярость горела в его зрачках. Но, тем не менее, выдержала этот пристальный взгляд, почти не веря, что удалось. И снова заговорила, чувствуя волну какой-то необъяснимой, опьяняющей власти. – И хочу знать ответ на свой вопрос. Глаза Люциуса вспыхнули, а потом сузились. Она видела и слышала, как дыхание его стало рваным. Ни звука не раздавалось в тишине кабинета, и Гермионе начало казаться, что сейчас он вообще встанет, развернется и уйдет. Но вскоре снова услышала спокойный размеренный голос. – Факультет, столь близкий вашему собственному сердцу, мисс Грейнджер. Открытие поразило, словно удар молнии. – Гриффиндор… – прошептала она. – Вас могли распределить в Гриффиндор? Тишина, повисшая в воздухе после его откровения, была почти осязаема. Неверяще уставившись на древесину стола, Гермиона чувствовала, что поражена не только природой его признания, но и тем, что удалось заставить Люциуса ответить. А скоро он сам нарушил тишину, томно промурлыкав: – Так, так… Мой маленький исследователь… Неужели все наши беседы будут похожи на эту? Внезапно испугавшись, что Малфой может отказаться от программы, Гермиона вскинула голову. И с облегчением вздохнула, увидев, что он, не двигаясь, продолжает сидеть, насмешливо разглядывая ее. Испытывая желание отложить оставшиеся вопросы на следующий раз, она встала, неуверенная, что сделает дальше. Но не желая проявлять слабость, смело возразила ему: – Решение ответить было принято вами, мистер Малфой. И, как вы верно заметили, вряд ли окончательный выбор Шляпы был бы другим. Малфой поднялся со стула и медленно двинулся к ней. В воздухе снова повеяло ледяным холодом. – О, но я знаю, о чем думаете вы, мисс Грейнджер, – ловя ее взгляд, он уже не растягивал слова. – Думаете, каким я был бы, если б Шляпа приняла другое решение? Хм, не так ли? Рассвирепев, Гермиона поняла, что в состоянии принять вызов, и, выйдя из-за стола, двинулась в его сторону. Остановилась в паре шагов и вызывающе посмотрела на возвышающуюся над собой фигуру. Аромат Малфоя уже дурманил, но Гермионе удалось проговорить спокойно и сдержанно, практически подражая его собственному сардоническому тону: – Да, думаю. Но вот в чем вопрос, мистер Малфой, сами-то вы когда-нибудь думали о том, каким бы стали в этом случае? Когда-нибудь задумывались... за все эти годы, поступая так, как поступали, а правильное ли решение приняла тогда Шляпа? В следующий миг Люциус оказался рядом. Прежде, чем Гермиона успела что-то сообразить, он, тяжело и быстро дыша, с яростью схватил ее обеими руками за плечи. Его дыхание обожгло, когда Малфой толкнул ее назад к столу. Пытаясь как-то сохранить контроль над ситуацией и самой собой, Гермиона все же почувствовала, что снова начинает задыхаться. Она знала, что зашла слишком далеко и его реакция не стала неожиданностью. Сердце билось, как сумасшедшее, но все же, несмотря на очевидный гнев Люциуса, не опасность пугала сейчас, а уже знакомое чувство возбуждения. Даже в таком уязвимом положении, схваченная, она чувствовала, как триумф экстаза от власти над этим мужчиной стремительно несется по венам. Прижимая Гермиону к столу, он наклонился еще ниже. Заведя обе ее руки за спину, Люциус одной схватил сразу оба запястья, а другой обхватил тонкую шею. Гермиона почувствовала, как крупная мужская рука ощутимо сжимает горло. Испугалась на секунду, но сразу же заметила, как та расслабилась, а большой палец медленно и чувственно начал поглаживать шею. И это прикосновение тут же отозвалось обжигающим толчком в самой ее сущности, Гермиона ощутила, как становится влажной. Горящим от ярости взглядом, Малфой уставился ей в глаза. Продолжая обжигать дыханием, он упорно не отрывал взгляд от ее лица. Казалось, прошла целая вечность, но Гермиона понимала, что не может и не хочет избавиться от стального капкана, в который поймал ее этот человек. Наконец, он заговорил. – Кто вы, мисс Грейнджер? Что в вас такого? Почему спустя всего несколько минут, вы выворачиваете меня… наизнанку, заставляя говорить о том, что лучше оставить похороненным в самом глубоком омуте памяти? – лицо Малфоя было сейчас всего в нескольких дюймах, и коктейль из его дыхания и аромата заворожил окончательно. Он продолжил, будто пытаясь взглядом проникнуть в ее душу: – Я безумно заинтригован, мисс… Интересно, что можно узнать, если вывернуть наизнанку вас… это тоже может оказаться чем-то невероятным, не правда ли? Гермиона оставалась зажатой между ним и своим столом. Его ноги с силой прижимались к ней, и девушка не могла не заметить, насколько длинными и сильными они были. И не могла не ощутить, как между их прижатыми животами уже пульсирует нечто твердое и жесткое – свидетельство его собственной жажды. Не имея возможности двинуться, Гермиона отчаянно хотела оказаться еще ближе к этой пульсирующей твердости. Не отрывая ладони от шеи, Люциус продолжал большим пальцем гладить ее, посылая дрожь удовольствия сквозь каждую клеточку кожи, до которой дотрагивался. Глаза Гермионы невольно закрылись, не в состоянии выдержать жар, все нарастающий между их телами, мыслями, душами… и голова откинулась назад. Сил выносить то, что происходило сейчас между ними, не осталось. – Пожалуйста… – сорвалось с губ едва слышно. – Что это было? – притворно удивляясь, чуть насмешливо протянул Малфой. Ответом послужил лишь судорожный выдох – единственное, на что она оказалась способна. – Пожалуйста… – смогла выдавить, наконец, снова. И, не удержавшись, вскрикнула, когда он сильней сжал запястья своей сильной рукой и дернул назад, заставив упасть поперек стола. Склонился над ней. – Пожалуйста, что? – чувственно прошептал прямо в ухо. Гермиона смогла только низко, гортанно застонать, как не стонала никогда в жизни. И немедленно почувствовала, как желанная твердость толкнулась к ней. Она выгнулась ему навстречу, заставляя простонать в ответ. Происходящее было настолько эротично, что Гермионе казалось, она сможет кончить от одного его голоса, но нет, Господи, как же хотелось прикосновений. Кожа горела, а внутренности будто превратились в лаву. С трудом прошептала. – Пожалуйста, дотронься до меня… Люциус… прикоснись ко мне. – Как скажешь, девочка, – шепот обжег ухо. Все еще не открывая глаз и не думая ни о чем, она почувствовала, как правая рука оставила шею. Потом опустилась – и вот уже Гермиона ощущает ее на своем колене. Пальцы, осторожно поглаживающие кожу, заставили дернуться снова. Медленно, очень медленно его рука двигалась по бедру, поднимая юбку, и добираясь до нижнего белья. Гермионе казалось, что сейчас она умрет. Все существо сосредоточилось на этих пальцах, которые, дразня и мучая, двигались туда, где в них нуждались. Гермиона мучительно застонала, пытаясь толкнуться им навстречу. Она все еще чувствовала его восхитительную твердость и не сомневалась, что Малфой сейчас также безумно желает близости. Его самообладание поражало и волновало, но она уже не могла сосредоточиться ни на чем, как только на том, что с ней делает его рука. Потому что сейчас пальцы, наконец, коснулись ее складок и раздвинули их. Гермиона резко вздохнула. Господи, она знала, что это будет быстро – несколько прикосновений к ее так долго томящемуся, жаждущему зародышу, и ей конец. Внезапно, Люциус неожиданно вставил палец глубоко во влагалище, тут же присоединив к нему второй. Чувственный шок заставил Гермиону выгнуться на столе, слыша, как он зашипел над ней. Но, прижавшись еще сильней, даже не пытался сделать хоть что-нибудь для себя. Пальцы начали двигаться, заставляя стенки влагалища сжиматься и пульсировать вокруг них. Ее стоны, похожие на рыдания, были сейчас единственными звуками в кабинете. Она сжала мышцы, умоляя подарить то, в чем так отчаянно нуждалась. Наслаждение оказалось почти болезненным, и Гермиона подумала, что не сможет вынести большего, когда его пальцы выскользнули, медленно проведя по сгибам, и умело нашли истосковавшуюся сердцевину. Потребовалось всего несколько страстных и сильных прикосновений, чтобы Гермиона поняла, что летит. Ее голова запрокинулась, а рот открылся в бессвязном экстазе. Напряженность, которую чувствовала внутри себя так долго, рухнула, и тело, охваченное невероятным чувственным удовольствием, задрожало. Невольно громко выкрикнула: – Люциус! Прошла целая вечность, когда он медленно, нехотя убрал руку и отступил назад. Гермиона была рада, что лежит сейчас на столе, потому что иначе просто сползла бы на пол. Постепенно она пришла в себя и подняла голову, чтобы посмотреть на него. Малфой встретился с ней взглядом и, хотя она так и не смогла разобрать, что именно видит в его глазах, одно не подлежало сомнению – прежний жар и прежняя жажда все еще оставались в них. Не произнося ни слова, они, не отрываясь, смотрели друг на друга еще очень долго… А потом, глубоко вдохнув, Люциус поправил на себе мантию, повернулся и вышел из кабинета.