Познавая прекрасное

После того, как Люциус ушел, она еще несколько часов оставалась в кабинете. Ничего не делала, просто сидела, уставившись то на его стул; то на место, где он стоял; то на свой стол, где Малфой так… восхитительно дотрагивался до нее… Помня об оргазме, между ног все еще пульсировала нежная плоть, и Гермиона снова и снова проигрывала в памяти их столкновение. Никогда еще она не достигала столь трепетной кульминации лишь от одного прикосновения. Ведь кроме руки Люциуса, никакая другая часть тела не касалась ее. Хотя зажмурившись, Гермиона ясно вспомнила ощущение восставшего, напряженного члена, прижатого к животу. И подумала, как же Люциус, наверное, мучился, не имея возможности взять ее. Отчаянно нуждаясь в нем, в тот момент она не возразила бы ни слова. Гермиона закрыла глаза, чувствуя, как опять охватывает томительное возбуждение. Потребовалось совсем немного, чтобы снова захотеть этого мужчину. «Да что, черт возьми, он сделал со мной?! Ведь не было ничего – ни обнаженных тел, ни прикосновений плоти, ни поцелуев. И, кстати, почему всего этого не было? Решил подразнить меня, продемонстрировать мою слабость?» – расстроенная Гермиона нахмурилась от негодования. Однако, поразмыслив, признала, что Малфой совершенно не думал о себе, несмотря на более чем убедительное свидетельство того, что желал ее с той же силой, что и она желала его. «Господи! В следующий раз я хочу большего! Что? В следующий раз? Как же я доживу до следующего раза?!» Внезапно ее охватила паника. Собирается ли он продолжить эти встречи? Вскочив из-за стола, Гермиона помчалась прямо в кабинет Ормуса. Вошла, даже не постучав, отчего босс с удивлением вытаращился на нее. – Ммм... прости, Ормус... Знаешь, сегодня я виделась... с Люциусом Малфоем... – пробормотала не совсем внятно. – Да, знаю, Гермиона, мы видели, что он приходил. Притащился так нахально рано, правда? Понятное дело, это ж Малфой – он играет по своим собственным правилам. И как? Все прошло нормально? – Д…да, это было... очень познавательно, – изо всех сил пытаясь подобрать слова, она почувствовала, как начинает краснеть. К счастью, Ормус был слишком увлечен работой и, кажется, так ничего и не заметил. Гермиона продолжила: – Я только хотела спросить – он назначил следующую встречу? Мы… забыли договориться. Ормус внимательно взглянул на нее. – Ясно. Конечно же, назначил. Это же он обязан следить за своей реабилитацией. Кажется, Малфой договорился на понедельник. Уточни лучше у Присциллы. Присциллой звали его секретаря, что опрометчиво впустила Люциуса в кабинет. Которая и подтвердила, что мистер Малфой прибудет для следующей встречи в понедельник в три часа пополудни. Новость о том, что он вернется в ближайший рабочий день, заставила вздрогнуть, но Гермиона тут же напомнила себе, что это лишь необходимость, а не его личный выбор. Мысль почему-то причинила боль, а факт, что надо как-то прожить без Люциуса целых два дня только усилил ее. Время тянулось несказанно медленно, и после пяти часов вечера, Гермиона вспомнила, что Рон уже, наверное, ждет дома. Неспешно складывая вещи, она никак не могла собраться с силами и оставить кабинет. Место, где испытала сегодня настолько сильное, настолько невероятное наслаждение с мужчиной, который необъяснимо доминировал над всем ее существом. Его аромат все еще витал в воздухе и вызывал такие яркие воспоминания, что Гермиона пошатнулась и инстинктивно оперлась о стол. Тот самый стол, на котором она еще совсем недавно лежала под ним. Напряженный зародыш между ног ныл от желания быть тронутым снова, и с губ сорвался стон. Этот звук привел ее в себя, а уже в следующий миг сознание вновь заполонил хаос. Перед глазами замелькали картинки: улыбка Рона; омерзительная Беллатрикс, наставляющая на нее палочку; Сириус, проваливающийся за завесу Арки. Потом: Гарри с Джинни, обедающие у них. Горящие красным, бездушные глаза Волдеморта. Нарцисса Малфой, разыскивающая своего сына по всему Хогвартсу. Люциус, отстраненно наблюдающий в гостиной Малфой-мэнора, как мучительная боль заставляет ее корчиться на его ковре... И снова Люциус… его склоненное лицо, когда с такой изощренной чувственностью ласкал ее... Огромным усилием воли Гермиона смогла вынырнуть из пучины воспоминаний. А когда наконец-то пришла в себя, то поняла, что слезы уже текут по лицу, а сама она сотрясается от горьких всхлипов. Обессилено рухнула на пол – ее мысли, душа и тело испытывали муку и желание одновременно. «Почему позволила произойти этому? Как я могла? Именно с ним… Особенно с ним!» Ответов она не знала… Этот мужчина должен (нет! обязан!) олицетворять для нее личное персонифицированное зло. Гермиона боролась с собой, пытаясь убедить себя в этой простой и непреложной истине, и все же понимала, что постепенно, шаг за шагом, начала полностью растворяться в нем. Люциус Малфой словно стал персональным наркотиком, и она знала, что это – лишь самое начало зависимости. «Мерлин, всю жизнь я ставила во главу угла логику и причинно-следственные связи, интеллект и самообладание! А теперь? Получается, я послала все к черту в поисках... чего? Обычного сексуального наслаждения? Нет же! Нет…» Гермиона знала, что все гораздо сложнее. Желание, испытываемое к этому мужчине, выходило за границы нормальной человеческой жажды. Нет, связь между ними находилась за гранью разумного. За пределами понимания. Люциус Малфой по какой-то необъяснимой причине оказался нужен весь – телом, мыслями, душой... Нужен, чтобы познать некую глубочайшую тайну: а кто такая она сама? Какая она? И чего хочет на самом деле? Но что же тогда… с Роном?.. Тот факт, что она по сути дела, обманула его, не беспокоил совершенно. Гермиону удивляло, что она не чувствует ни капли раскаяния, сожаления или вины. В ней вдруг возникли две Гермионы: одна – лежала на столе, наслаждаясь запретными ласками, другая – вот-вот придет домой, сядет ужинать и даже ляжет с Роном в одну постель. Это ощущение пугало и завораживало одновременно. «Интересно, что можно узнать, вывернув наизнанку вас?» – висел в воздухе вопрос Люциуса. «Что ж, сегодняшний день принес много открытий. Но как же хочется еще больше…» Гермионе снова подумалось, что познавая Люциуса Малфоя, познает и саму себя. «И что, спрашивается, теперь с этим делать?» Вспомнив, что уже совсем поздно, она собралась и направилась домой. Войдя в квартиру, увидела Рона, сидящего на диване с обзором квиддичных матчей в руках. Милого, родного Рона, который даже сумел разогреть себе вчерашний ужин, и сейчас радостно приветствовал ее. Коротко кольнуло чувство вины, но почти сразу прошло. Гермиона чмокнула слегка недоумевающего бойфренда в макушку и направилась в спальню, переодеться. А раздеваясь, снова вдруг почувствовала запах Малфоя, и воображение тут же подбросило картинку: Люциус склонился над ней и чувственно дотрагивается, пока она почти кричит от наслаждения. Живот тут же скрутило судорогой желания. Она откинулась на кровать и быстро опустила руку. Вставила два пальца, как можно глубже, будто в бреду осознавая, что совсем недавно в этом сокровенном месте находилась именно его рука. Лицо Люциуса тут же возникло в голове, и, опустив вторую, нашла клитор. Отчаянно стремясь к пульсирующей кульминации, Гермиона иступлено ласкала себя двумя руками одновременно. Да! Блаженная эйфория уже совсем скоро охватила тело, и лицо Люциуса, как обычно стояло перед глазами, когда она выгибалась и дергалась на их с Роном кровати, снова не ощущая ни стыда, ни вины за происходящее. Лишь чистое незамутненное блаженство… То, что она делала со своим телом, могло дать лишь короткую отсрочку, и Гермиона знала, что этого катастрофически мало. Она уже в который раз задала себе вопрос: как же дожить до понедельника? Ненадолго успокоив тело, ведьма подумала о самом главном открытии сегодняшнего дня: Распределяющая Шляпа могла отправить Люциуса Малфоя в Гриффиндор. Сей факт был совершенно непонятен, но Гермиона осознавала его невероятную важность. В конце концов, тогда Люциусу было всего одиннадцать. И даже если мысль лишь мелькнула в процессе распределения, то Шляпа, должно быть, что-то увидела в том мальчике, что-то храброе и благородное. «Благородный Малфой? Мда… звучит почти смешно». Гермиону охватила глубокая печаль, когда подумала, что этот человек прожил жизнь истинного слизеринца. Совершенно далекую от духа факультета Гриффиндор. «Что же произошло с ним? Когда и почему утратил юный Люциус ту крохотную искорку, увиденную Шляпой? И осталось ли еще хоть что-нибудь от этой искры?» Утверждение Кингсли, что Люциус Малфой сильно изменился, казалось похожим на правду. «А что насчёт моих выводов?» Гермиона глубоко вздохнула, противоречивые мысли и чувства, испытанные сегодня, порядком утомили. Несмотря на моральную и физическую насыщенность их первой встречи, стало ясно, что загадка по имени Люциус Малфой не разгадана ни на йоту и стала еще сложней… Она медленно поднялась с кровати. Пора было возвращаться в обычную жизнь. Выходные шли, и Гермиона лишь удивлялась, как ей удавалось поддерживать некую ауру нормальности в отношениях с Роном. Изнывая от постоянного, горячечного до боли возбуждения, она даже занялась с ним любовью. Как оказалось, напрасно… Так ничего и не испытав, Гермиона впервые ощутила отвращение к его телу. Молча лежала, глядя, как он одевается, и мысленно сравнивала его с обнажённым Люциусом, каким представляла его себе. Сравнения оказались не в пользу Рона… Как же она надеялась, что тот ничего не заметил. Часто прячась в эти выходные, Гермиона снова и снова удовлетворяла себя, и имя Люциуса снова и снова срывалось с губ. В голове постоянно гудело от противоречивых мыслей и вопросов, ответов на которые не было. И не только тело жаждало этого человека. Казалось, интеллект испытывал похожее волнение: хотелось общаться с Малфоем, спорить с ним, узнавать его... «Господи, сделай так, чтобы понедельник, наконец, наступил!» – она не заметила, как произнесла это вслух. На работу Гермиона торопилась, словно на праздник. На лице сияла улыбка, а в душе царила весна, только потому, что этот день, наконец, настал. Проносясь мимо Присциллы в свой кабинет, на ходу спросила: – Моя встреча с Люциусом Малфоем все еще в три часа? Та дернулась от неожиданности: – Ой, нет... в одиннадцать, мисс Грейнджер. Он только что прислал сову с просьбой перенести время. Надеюсь, это не страшно? Ваш ежедневник, кажется, пуст. В животе что-то екнуло – Люциус перенес время? Она повернулась к секретарю: – Спасибо, Присцилла, если у меня и в самом деле на одиннадцать ничего нет, то все в порядке, – Гермиона понимала, что невольно улыбается от одной лишь мысли о встрече, что состоится намного раньше. «Меньше, чем через час он будет в моем кабинете…» Оставшееся время Гермиона провела, составляя новую порцию вопросов. Несмотря на мучительную физическую тоску по этому человеку, сегодня хотелось узнать его еще больше. Попытаться найти ответы хоть на какие-то сумбурные вопросы, возникшие во время их первой беседы. Она планировала расспросить о том, как его воспитывали, о его родителях, семье, и очень надеялась, что Малфой будет так же откровенен, как и на прошлой неделе. Ровно в одиннадцать она подняла голову. Люциус стоял в дверном проеме кабинета. Он пристально смотрел на нее вниз горящим взглядом, и угольная чернота его мантии пару раз блеснула серебристыми бликами. Глотнув с трудом, Гермиона попыталась сохранить самообладание, хотя и представления не имела, как же вести себя, учитывая обстоятельства, при которых они расстались в прошлый раз. – Доброе утро, мисс Грейнджер. Надеюсь, сегодня вы впечатлены моей пунктуальностью? Она подавила желание с сарказмом отметить, что пришел он, конечно, вовремя, но снова именно в то время, которое сам же и установил. Но затем просто махнула рукой, приглашая присесть. Закрыв за собой дверь, Малфой повесил мантию на вешалку и неторопливо опустился на стул, скрестив перед собой ноги. Глядя прямо на Гермиону, томно протянул: – Итак, что же у нас в меню на сегодня? Уставившись в серые глаза, она не моргала и не отводила взгляда, изо всех сил пытаясь выдержать их пристальный гипноз. Малфой иронично поднял бровь, и уголок его рта слегка дернулся. Это было единственное подтверждение того, что произошло между ними в пятницу, и Гермиона удивлялась собственной смелости. Потом, внезапно вздохнув, она опустила голову, вернулась к подготовленным вопросам и почти сразу начала. – Расскажите мне о вашем раннем детстве, еще до Хогвартса… И снова Люциус удивил ее, когда откровенно и без тени иронии начал вспоминать детские годы. – Все свое детство я провел в Малфой-мэноре. Как и упоминал раньше, у меня был наставник, обучавший всем принятым в чистокровных семьях волшебным навыкам и дисциплинам. Я был уже достаточно осведомлен о многом, когда наконец поступил в Хогвартс. Мой отец был чрезвычайно бдителен во всем, что касалось моей учебы, и постоянно следил за тем, чтобы по всем предметам у меня была оценка «Превосходно». Не помню, чтобы хоть раз он был недоволен мной в этом отношении. – В этом отношении?.. – в голосе Гермионы мелькнуло удивление. – Да. В учебе у меня всегда были исключительные результаты. Это было не совсем то, что она имела в виду, но Гермиона почувствовала, что он не станет отвечать на ее скрытый вопрос. Затем Малфой продолжил. – Еще, как каждый волшебный мальчишка, я был неудержимо увлечен квиддичем. Впрочем, это осталось юношеским увлечением, и хотя я гордился достижениями Драко в спорте, но былого наслаждения от квиддича уже давно не испытываю. Квиддич – спорт для оптимистов, а его-то я как раз подрастерял за последние годы. Тем более что в наши дни опытных тренеров практически не осталось, – Гермиона поняла, что это камешек в огород Рона, но никак не прореагировала. – Кроме квиддича, я всегда наслаждался фехтованием. Оно – одно из немногих спортивных занятий маглов, которое позволяют себе чистокровные волшебники. Ну… и играл на виолончели… – На виолончели? Но ведь все музыкальные инструменты созданы маглами? – Безусловно. Но думаю, вы согласитесь, что музыка стирает все границы, мисс Грейнджер. – Хорошо, конечно, соглашусь… Просто поражена, что именно вы согласны с этим… Слегка наклонившись вперед, Люциус проговорил медленно и немного зловеще: – О... Я уверен, что могу поразить вас еще многим… Внутренности резко кувыркнулись, но Гермиона продолжила: – Вы до сих пор играете? – Нет. Жизнь сложилась так, что стало не до того. Тем более что Драко и Нарциссу всегда раздражала эта страсть... Гермиона ясно слышала в его голосе сожаление. Сегодня он был каким-то другим. Холодное высокомерие стало почти незаметным, и Люциус разговаривал с ней как никогда спокойно. Она предположила, что их пятничная почти что близость, должно быть, имела какое-то отношение к этому. Но было и что-то еще, что-то, чего она не могла понять. И нет… Конечно же не ощущалось ни малейшего намека на опасность, которая могла исходить от этого человека. Решив оставить болезненную для него тему, Гермиона прибодрилась и вернулась к разговору о школьных годах, задав, как она думала, абсолютно невинный вопрос. – А ваша мать тоже следила за успехами в Хогвартсе, как и отец? В кабинете вдруг повисла долгая пауза, и Гермиона увидела, что он опустил глаза. В конце концов, ответил пустым и холодным тоном: – Мама умерла, когда мне было четыре. И я почти не помню ее, – Люциус снова замолчал. Растерявшись, Гермиона не знала, что сказать. А потом внезапно он заговорил снова, не глядя на нее и так задумчиво, как никогда раньше: – Я лишь помню, что она была очень красивой. Помню лицо, склонявшееся надо мной перед тем, как засыпал. Длинные волосы падали и щекотали меня. Светлые волосы и глубокие серые глаза. Это – все… – он остановился. Гермиона не могла произнести ни слова. Она ощущала, как слезы наворачиваются на глаза и не только из-за чувств, что он выражал, но еще и из-за того, кто говорил сейчас все это. Никогда в жизни она не думала, что Люциус Малфой может вспоминать о ком-то с такой нежностью. Стало ужасно неловко, что вынудила его заговорить о таком… личном. И Гермиона смогла пробормотать лишь то, что казалось пустым и банальным в тяжелом воздухе, повисшем между ними: – Мне очень жаль… Малфой услышал в ее голосе сожаление и внимательно взглянул на нее. – Как же это мило, мисс Грейнджер! В который раз убеждаюсь в широте вашей гриффиндорской души, – в голосе снова зазвучал сарказм, но Гермиону уже не заботило это. Она знала, что это был его собственный способ справиться со своей откровенностью. И потому перешла к теме, которая, как она надеялась, была для него менее эмоциональной. – А друзья? С кем вы дружили до Хогвартса? – Малфой-мэнор – достаточно уединенное поместье. Поблизости никогда не жили другие волшебные семьи, и поэтому было трудно регулярно общаться с волшебниками моего возраста. Но иногда некоторые чистокровки навещали нас и приводили детей, с которыми я и общался. Хотя, назвать это дружбой было бы сложно. – Вы сожалеете о том, что в детстве вам не хватало дружбы? – будто почувствовав что-то, Гермиона попыталась копнуть глубже. – Сожалею? Мисс Грейнджер, в моем словарном запасе отсутствует этот глагол… – иронично усмехнулся Люциус. Да… Об этом она тоже хотела бы поговорить, но, подумав, решила вернуться к прежней теме: – Был ли еще кто-нибудь, с кем вы общались в детстве? Надолго задумавшись, он помолчал, но потом все же ответил: – Когда я был маленьким, еще мальчик с девочкой, брат и сестра, я смутно помню их. Они жили неподалеку. Мы часто играли в лесу около поместья, – казалось, что сейчас слегка остекленевшим взглядом Люциус смотрит в самого себя… в того, каким был в детстве. Прошло несколько мгновений, и он тряхнул головой, отгоняя воспоминания. – Это было очень давно. – Они жили неподалеку?– Гермиона ощутила, что что-то здесь не так. – Да, думаю. Неподалеку. Где-то же они должны были жить? – Люциус слегка нахмурился, и в его голосе зазвучали недовольные нотки. Она поняла, что стоит на пороге еще одного открытия и чуточку нажала: – Но вы же сказали, что никаких волшебных семей рядом не жило? – Правильно. В кабинете воцарилась звенящая тишина. – Они были маглами!.. – этот факт поразил Гермиону так, что она почти прокричала. Это был не вопрос, а утверждение, которое она прокричала… и теперь напряженно ждала его реакции. – Какая же вы редкая умница, мисс Грейнджер… Можете быстрей бежать к министру и рассказать ему, как сумели добиться от меня подобной откровенности! Похвастаться, насколько вы умная и исполнительная девочка! А потом можете понестись домой к своему рыжему Уизли и рассказать, затаив дыхание, как качественно проделали порученную работу. Сто баллов Гриффиндору. Браво! Его сарказм больно ударил Гермиону, перебивая гордость открытия. Но она понимала, что все-таки значит для него что-то, раз смог поделиться… таким. И это не могло не вызывать уважения. – Могу вас уверить, мистер Малфой, что любая информация, полученная мной в ходе наших бесед, является строго конфиденциальной. Министра интересуют лишь ваши успехи в изучении мира маглов. И я не собираюсь ему рассказывать о том, что узнаю от вас. Что же касается Рона… – она затихла. – И что?.. – иронично усмехнулся Люциус. – Он даже не знает, что мне поручили работать с вами. Я… не хотела говорить ему… об этом. Слабая улыбка скользнула по губам Малфоя, когда он пристально взглянул на нее. И впервые за это утро сосредоточенная на беседе Гермиона, почувствовала, как желание близости с ним снова пробуждается, сводя внутренности судорогой. Сейчас это произошло почти мгновенно, и она уже ощущала, насколько влажной становится с каждой следующей секундой. Поэтому поразилась, когда внезапно он заговорил. Посмотрев на золотой брегет, Люциус раздраженно нахмурился: – Простите, я и не заметил, что уже так поздно. Боюсь, что должен попросить вас закончить наш диалог прямо сейчас. У меня запланирована встреча с адвокатом. Гермиона оказалась так потрясена этим внезапным заявлением, что все внутри содрогнулось от чувства немыслимого разочарования. Казалось, будто ее только что ударили в живот. Малфой резко поднялся и подошел к двери. Заметив его сосредоточенно нахмуренную бровь, Гермионе стало интересно, что в их беседе могло ускорить его преждевременный уход. Но затем Люциус внезапно остановился и быстро повернулся к ней – напряженность потихоньку спадала с его лица. – Я могу пригласить вас на ланч во время нашей следующей встречи, мисс Грейнджер? Кажется, нам будет полезно сменить обстановку, как думаете? Предложение потрясло Гермиону. Она не была уверена, что готова показаться в компании Люциуса Малфоя на глазах у всех. – Думаю, это вовсе не обязательно, мистер Малфой. – О, возможно не обязательно… но очень желательно... Хм… Соглашайтесь же. «Черт!» Гермиона не могла противиться медовым ноткам, так соблазнительно и мягко ласкающим слух, и потому, наконец, кивнула: – Хорошо, но… я не хочу идти в волшебный ресторан. – Как ни прискорбно, тут я с вами согласен. Это может создать трудности для нас обоих. Что ж… В таком случае, отведите меня в магловский. Уверен, вы знаете какие-нибудь из них. Кстати, если что-то смущает, можете относиться к этому, как к одному из направлений моей реабилитации. Ей снова послышалась в его голосе саркастическая насмешка, но взглянув на Люциуса, не обнаружила в его лице ничего подобного. А он продолжил: – Отлично. Тогда буду ждать вас на углу, напротив телефонной будки у входа в Министерства, в половине первого в среду. До среды, мисс Грейнджер, – Малфой очаровательно улыбнулся, слегка наклонив голову, и забрал мантию, чтобы выйти из кабинета. Чувство необъяснимой потери охватило Гермиону, как только за ним закрылась дверь. Все тело, казалось, изнывало от тоски по нему, но при этом она чувствовала себя до смешного взволнованной. Мысль о том, что они пойдут куда-то вдвоем тайком ото всех (как пара!) безумно волновала. Гермиона поразилась тому, что он сам предложил пойти в магловский ресторан, и надеялась, что желание Люциуса находиться рядом не уступает ее собственному. Этим вечером Рон был на матче, и она тихо радовалась одиночеству, снова и снова прокручивая в памяти подробности встречи. Сегодняшняя его откровенность поразила до глубины души. «В детстве Люциус Малфой дружил с магловскими детьми! Знал ли об этом его отец? Как он относился к этой дружбе? И как это общение повлияло на самого Люциуса?» То, что она услышала сегодня, вызывало вопросов гораздо больше, чем ответов, и Гермионе не терпелось узнать об этом человеке еще и еще… Знакомая жажда осталась сегодня нереализованной, и она крепко задумалась, почему на самом деле он так поспешно удалился. «Действительно ли у него была назначена встреча? В принципе, он казался откровенно обеспокоенным, когда увидел, который час. Или же это было уловкой, чтобы не повторилось то, что произошло в пятницу? Может, он играл со мной?» – вздохнув Гермиона поняла, что неспособна ответить на эти вопросы. Лежа тем вечером в кровати, когда лицо Люциуса оказалось единственным, что она видела перед собой в тяжелой давящей темноте, Гермиона ощущала, как ноющая боль нереализованного возбуждения и тоски по его запаху и рукам сильней и сильней скручивает тело. Понадобилось совсем немного времени, чтобы успокоить себя, простонав его имя в самый главный момент. Потом же она тихо уснула, мечтая об их встрече в среду и позволяя сновидениям об этом завладеть собой. Вторник прошел мучительно, но без происшествий. Вечер она провела, разбираясь с документами и планируя следующий день. Вернувшись, Рон заметил не только ее сосредоточенность, но и стойкую нехватку сексуального аппетита. Бедняга снова заснул разочарованный, а Гермиона снова пробыла в ванной дольше, чем необходимо. Утро среды тянулось мучительно медленно, но полдень, наконец, настал, и было уже четверть первого, когда она отправилась в дамскую комнату – убедиться, что внешность для столь желанной встречи – безупречна. Рассматривая своё отражение в зеркале, Гермиона улыбнулась, вспомнив, как это делал Люциус тем вечером в опере. Как блуждал его взгляд по ее телу и лицу, не в силах оторваться. Она была довольна тем, что видела сейчас, и надеялась, что это оценят. Мельком взглянув на часы, Гермиона тихо охнула и понеслась из министерства прочь.