Познавая прекрасное

Встреча с министром оказалась предсказуемо скучной и заняла почти все оставшееся рабочее время. Присутствующие на совещании волшебники единодушно выразили согласие, что посещение магловских мероприятий неимоверно полезно и обязательно должно продолжиться. Правда, с учетом опасностей, в виде проявления стихийной магии или несуразностей, как например, использование нелепой, несоответствующей магловскому миру, одежды. Бесконечно устав от этого занудства, Гермиона смогла оставить министерство лишь в пять часов вечера. Идти домой не хотелось совершенно. Стоял красивый летний вечер, и Лондон казался наполненным расслабленными и счастливыми людьми. Почти все, кто попадался навстречу, шли парами, и романтический импульсы, посылаемые влюбленными, так и витали в воздухе. Гермиона невольно засмеялась, когда слившаяся в поцелуе парочка, чуть не врезалась в нее. Парень с девушкой смущенно хохотнули в ответ и принялись извиняться, но она подняла руку, останавливая их, и двинулась дальше, чуточку завидуя чужому счастью. В эту минуту Гермиона отчаянно нуждалась в его присутствии. Шагая по залитым вечерним солнцем улицам, она вспоминала, как они с Люциусом по ним же шли на ланч и возвращались с него. Вспоминала, как, несмотря на то, что ей приходилось описывать мир маглов чистокровному волшебнику, славящемуся своей надменностью, оказалась поражена тем, насколько просто и естественно чувствовала себя рядом с ним. Задумавшись, она замедлила шаг. Даже если отбросить невероятное физическое желание, которое вызывал Люциус, Гермиона была крайне смущена тем, как легко оказалось общаться с ним, как легко было чувствовать его эмоции, отвечать на них. И все это — о человеке, которого совсем недавно при ней лучше было и не вспоминать. Гермиона не знала почему, но знала, что для нее это уже абсолютно не важно. Его прошлое, свидетельницей которого стала она сама, подозрения ее коллег и друзей — все кричало о том, что их отношения были бы безумием. Это был бы нонсенс! И все же… ни тело, ни душа не могли оторваться от Люциуса Малфоя. Нет, теперь Гермиона жаждала узнать его еще больше. Еще глубже покопаться в этом удивительном, странном и очень сложном человеке, в его мыслях, его душе. Потому что вопреки всему, чего она опасалась раньше — Люциус был открыт и естественен с ней. Свернув в тот самый «их» переулок, она ощутила, как тоска по Малфою охватила ее еще сильней. Здесь они были настолько близки… Так близки, наконец, к тому, чего так долго жаждали оба. «Господи, кажется, я подыхаю без него…» — Гермиона остановилась, как вкопанная. Дыхание внезапно стало тяжелым, и она подняла голову, задыхаясь в тщетной попытке подавить эмоции. — Мисс, с вами все в порядке? Какой-то прохожий приостановился и осторожно дотронулся до ее плеча. Пробормотав извинения, Гермиона продолжила путь и, придя в себя, поняла, что лицо ее промокло от слез. Она быстро достала из сумочки носовой платок, чтобы вытереть их, и медленно побрела дальше. Потом она еще долго шла по мостам, паркам, по каким-то неизвестным улицам, далеким от их дома. В конце концов, когда уже совсем стемнело, вдруг кольнуло понимание того, что там ее уже заждались. «Дома». Это слово впервые показалось пустым и бессмысленным. В эту минуту она не могла не думать об их квартире, как о месте, в котором хотела бы оказаться меньше всего на свете. «И Рон... Рон». В отличие от того, каким увидела сегодня Люциуса, Рон, внезапно, показался ей на редкость неразвитым… «Иногда он бывает просто нестерпимым придурком! — Гермиону ужаснуло, какая злоба дышала в ней сейчас, но отрицать ее сил не было. — Неужели в этой жизни нет ничего, более важного и интересного, чем порядковое место команды в Квиддичной Лиге или новейший воск для метел? Как я могла годами выслушивать все это?..» Она остановилась, оказавшись в шоке от собственных, так внезапно обрушившихся, открытий. «Пора возвращаться… Он наверняка уже волнуется», — привычка заставила почувствовать беспокойство, и Гермиона, развернувшись, направилась в сторону дома. Чтобы добраться до особнячка потребовался почти час. Конечно, она могла бы аппарировать, но боялась, что это напомнит их с Люциусом болезненную и мучительную аппарацию сегодня днем. Открыв дверь, Гермиона сразу же ощутила напряженность. Рон стоял посреди комнаты. Сделав несколько шагов, он остановился и обрушил на неё шквал ругани. — Гермиона! Где, черт возьми, ты была? Я уже не знал, что думать! Я, бл…, уже хотел вызвать Гарри. Собирался попросить у него мантию-невидимку, взять метлу и начать искать тебя по всему Лондону! Услышав и осознав его слова, она испытала небольшое раскаяние. И тут же с ужасом поняла, что и оно почему-то не беспокоит так, как должно было беспокоить. — Прости, — пробормотала Гермиона автоматически. — У нас было безумно долгое и нудное совещание, я ужасно устала и решила немного прогуляться. Чтобы побыть одной. — Прогуляться?! — Рон пришел в еще большую ярость. — Твою мать, ты знаешь, вообще, сколько времени?! Сейчас уже больше одиннадцати! Бл…, я уже не знал, о чем думать! Ругательства Рона никогда не напрягали ее прежде. Она и сама порой использовала их, когда на то была причина (и совершенно очевидно, что сегодня причина была), но сейчас его слова вдруг показались какими-то особенно уродливыми и вульгарными, не добавляя теплоты в ее уже и так сложное отношение к бойфренду. Вспыхнув, Гермиона невольно начала защищаться. — Знаешь что, Рон? Ты можешь быть счастлив сидеть здесь и планировать, как лучше провести очередную тренировку, но есть люди, которым иногда необходимо побыть в одиночестве и просто подумать! О том, что происходит, о каких-то событиях, разложить все по полочкам у себя в голове, и не только в голо... — Да неужели? Разложить по полочкам в голове? Думаю, что это, на хрен, как раз то, что тебе и нужно! Что, бл…, происходит с тобой в последнее время? У меня мозги скоро взорвутся! Ты то бессмысленно трахаешься со мной каждый день, то вообще не видишь меня в упор. Ты ни о чем не говоришь со мной, ничего не рассказываешь. И что, вообще, на хрен, произошло с тобой тогда, в опере?! Почему на следующий день ты была летящей, как воздушный змей, и разоделась, словно шлюха из Лютного переулка?! Что я должен думать обо всем этом?! Эти горькие слова должны были пристыдить, но Гермиону охватил гнев. Схватив плащ, снятый мгновением раньше, она выбежала из квартиры со словами: — Увидимся завтра. И не смей меня искать. Я сама могу позаботиться о себе! Сбежав по лестнице, она выскочила из подъезда, немного удивленная тем, что Рон не бросился за нею следом. Торопливо свернула за угол несколько раз подряд и только потом остановилась. Откинув голову, прислонилась к стене какого-то дома, и это напомнило ей ощущение каменной кладки той, другой стены, к которой прислонялась днем. По венам заструился огонь, и гнев тут же сменился желанием, снова заставляя тело тосковать по другому мужчине. Мужчине, которого сейчас не было рядом. Коротко почувствовав острую боль вины за то, как быстро она забыла о стычке с Роном, Гермиона заставила себя не думать об этом. Сунув руку в карман плаща, достала палочку. «Я знаю, что делаю», — пробормотала упрямо, а потом повернулась и с негромким хлопком исчезла. Аппарация снова заставила пошатнуться. Пытаясь избавиться от головокружения, Гермиона огляделась вокруг и судорожно выдохнула. Прямо перед глазами возвышались ворота Малфой-мэнора. Ее окутала прохладная и тихая, избавленная от постоянного городского гула, ночь. Задрожав от осознания одиночества, Гермиона смерила взглядом огромное здание: башни, зловеще возвышающиеся в залитой лунным светом ночи; окна, пугающие мерцанием неяркого света. Действительность того, где она сейчас, обрушилась почти мгновенно. Сознание снова помутилось, а воспоминания нахлынули с новой силой. Когда она попала в этот дом в первый и последний раз, её связали, мучили и почти убили. От вновь возникших перед глазами картинок того дня в горле медленно поднималась волна тошноты. Гермиона снова услышала собственные крики. И это было ужасно... Покачнувшись, она вовремя схватилась за решетку ворот, которые тут же завибрировали под руками. В прохладном вечернем воздухе раздался громкий металлический лязг. «Мерлин! Что я делаю? Это же неправильно. Все так неправильно!» До Гермионы донесся звук собачьего лая, услышав который, она запаниковала еще больше. Казалось — время повернуло вспять. И она снова была там, в гостиной Малфоев, с направленной на нее палочкой Беллатрикс. Снова и снова в нее бросали «Круцио», и боль... боль... боль… Тело заломило от мучительных воспоминаний, и она, дрожа, тяжело опустилась на землю. Опустилась и забыла — где она; зачем она здесь. Все ее существо сковали ужас и мука. Обхватив себя руками, больше всего Гермиона желала стать маленькой или даже невидимой... лишь бы это остановилось... А потом вдруг почувствовала, как кто-то заботливо, но очень уверенно поднимает ее с земли. И снова этот запах... мускуса и пряностей... Он снова обволакивал и наполнял легкие. «Как тогда!» Не отдавая себе отчет, Гермиона начала бороться с тем, кто поднял ее — била его кулаками, пыталась ударить ногой, кричала, пыталась разорвать одежду, черную, словно уголь. — Все! Хватит! Я не могу больше! Не могу… Но ее держали очень крепко, сжимая талию, а потом Гермиона вдруг ощутила, как на щеку мягко легла большая теплая ладонь. И откуда-то издалека, сквозь собственные крики, расслышала голос. — Открой глаза. Успокойся… Открой глаза и посмотри на меня. «Этот голос. Такой знакомый...» Перестав кричать, она услышала собственное дыхание — отчаянное и рваное. Ее по-прежнему держали очень крепко, но почему-то теперь это казалось залогом безопасности. И хотя запах все так же наполнял измученные криком легкие, сейчас это уже успокаивало и утешало. Открыв глаза, Гермиона пыталась прийти в себя. Голос раздался снова. — Посмотри на меня. Смотри мне в глаза… Дыхание успокоилось, и она почувствовала, как прохладный вечерний воздух остужает покрытую испариной кожу. Подняв голову, Гермиона с облегчением вздохнула и уставилась в глубокие серые глаза. Его ладонь, все еще лежащая на щеке, слегка дрогнула. Малфой ласково погладил щеку большим пальцем и тихо прошептал: — Гермиона... Осознав, наконец, где она и с кем; услышав, как он произнес ее имя, Гермиона вздрогнула. Люциус сказал его с такой нежностью, что это было похоже на бальзам, успокаивающий лихорадочные воспоминания, которыми она захлебывалась. Слезы потекли по лицу, и Гермиона снова вцепилась в его одежду, как вцеплялась уже не раз, снова не отводя глаз, будто боясь, что он исчезнет. Казалось, прошла вечность, а Люциус все гладил и гладил ее щеки, вытирая бегущие слезы, пока дыхание не успокоилось окончательно. Только после этого заговорил: — Нам нужно зайти в дом, — и сразу же ощутил, как она снова напряглась. — Прости, но тебе нужно согреться и успокоиться. Других вариантов нет. Больше с тобой ничего здесь не произойдет. Я не позволю, чтобы в этом доме с тобой случилось что-то плохое. Обещаю. Он говорил так искренне и убедительно, и это настолько отличалось от того, что можно было ожидать от него в прошлом, что Гермиона инстинктивно поверила и согласно кивнула. Попыталась сделать шаг, но ноги тут же подкосились. В следующий миг Люциус наклонился и привычным движением поднял ее на руки, также, как сделал это тем вечером в Ковент-Гардене. Ткань мантии и его необыкновенный аромат были теперь такими знакомыми, что Гермиона почувствовала себя в большей безопасности, чем когда бы то ни было. Машинально обвив его шею руками, она уткнулась лицом в грудь Люциуса. Гравий захрустел под ногами, когда он зашагал к дому по длинной аллее, и Гермиона мельком подумала, что, услышав сработавший сигнал, ему, наверное, пришлось бежать или аппарировать, раз добрался до ворот так быстро. Когда они вошли в дом, Гермиона потихоньку огляделась. Он был знаком и вызывал чувство болезненной неловкости, но присутствие Люциуса, казалось, поглощало боль. Она мало что видела в мэноре той ночью и помнила лишь какие-то детали. Странно, теперь Гермиона оказалась поражена элегантностью и изяществом старинного поместья, его прекрасной отделкой, занавесями и гобеленами. Все было не просто красиво, а изысканно. Старинные часы в холле гулко пробили двенадцать раз. Посмотрев налево, тут же уткнулась глазами в дверь. Ту самую дверь. На мгновение ее кровь заледенела, а кожу снова начало покалывать. Это случилось там. Гермиона заставила себя не думать ни о чем, когда Люциус стремительно свернул направо, и занес ее в очаровательную, но небольшую гостиную, обитую тканью глубокого зеленого цвета. Комната была мягко освещена пламенем камина, а на столе стоял наполовину заполненный бокал вина. Бережно опустив ее на диван, Люциус подложил под голову подушку. — Побудь здесь. Я принесу тебе чего-нибудь выпить. Боясь остаться одна, она тут же приподнялась на локте. Малфой вернулся и опустился перед диваном на колени. — Все в порядке, ничего не бойся. Я буду через минуту. Только принесу тебе кое-что, — тихо, но убедительно сказал он и быстро вышел. Гермиона закрыла глаза и откинулась на подушку. Диван был таким большим и глубоким, что она боялась уснуть на нем сию же минуту, чего так настойчиво требовал уставший и измученный организм. Совсем скоро Люциус возвратился с подносом, на котором стоял стакан воды, еще один стакан и бутылка. Опустив поднос на стол, мягко произнес: — У тебя есть выбор, но я посоветовал бы немного огневиски. Оно поможет расслабиться, — налив, он протянул Гермионе стакан и, благодарно кивнув ему, та сделала глоток. А потом почти сразу почувствовала, как неприятный вкус огневиски обжег рот и пищевод. Да, неприятный, но все же породивший внутри тепло. Жар в крови стал еще сильней, когда она посмотрела в лицо мужчины, снова опустившегося на колени перед диваном. — Спасибо тебе, — смущенно пробормотала Гермиона. — Снова спас меня от обморока… Ничего не ответив, Люциус пристально вглядывался в нее, и нежность во взгляде сейчас столь разительно отличалась от того, что она видела раньше. Внезапно Гермиона снова почувствовала себя глупой из-за того, что притащилась сюда, и снова дала повод подумать, будто она так и не повзрослевшая, инфантильная девчонка. Опустив глаза, еле слышно прошептала: — Извини… Слегка насмешливо приподняв бровь, Люциус ничего не ответил снова. Гермиона продолжила: — Прости, что заявилась сюда так поздно, да еще и переполох устроила. Ты был прав, когда говорил, что мне пора бы и повзрослеть. Не дав ей договорить, Люциус поднялся с колен и, обняв за шею, поцеловал. Это было не так властно, как днем, но и в этом поцелуе было столько страстной нежности, что Гермиона почувствовала, как слезы снова наворачиваются на глаза. Оторвавшись от нее с заметным усилием, он проговорил: — Тебе нужно поспать. Это был серьезный срыв. Сейчас надо дать отдохнуть и телу, и душе. Домовик покажет тебе комнату, — Люциус встал и повернулся в сторону двери. Хотя Гермиона была изумлена и даже немного разочарована, но в глубине души согласилась с ним — как раз таки сон и нужен ей в первую очередь. Она знала, что Люциус поступает так, именно заботясь и беспокоясь о ней. Теперь, когда она оказалась в мэноре, сознание странно расслабилось. «Необъяснимо… Я смогла войти в этот дом, смогла посмотреть на дверь комнаты, где меня пытали. А сейчас даже понимаю, что смогу уснуть здесь…» Тут на пороге появилась домовиха, и волшебница откровенно удивилась, когда Люциус заговорил с той корректно и вежливо: — Тибби, пожалуйста, отведи мисс Гермиону в «Лебединую» спальню. И проследи за тем, чтобы у нее было все, что может понадобиться. Гермиона осторожно поднялась и приятно поразилась тому, что может стоять на ногах. Уже направившись за эльфом, услышала, как Люциус негромко добавил: — Моя комната рядом. Если ночью тебе что-то понадобится, просто позови. Я услышу. Но лучше постарайся поспать… От его голоса по телу снова пробежала дрожь, и, даже несмотря на страшную усталость, в животе что-то екнуло, а кожу начало покалывать. Оглянувшись на него, она прошептала «спасибо» и вышла из комнаты вслед за Тибби. Люциус Малфой остался стоять в дверях гостиной, провожая пристальным взглядом небольшую хрупкую фигурку, поднимающуюся по лестнице его фамильного поместья.