Райдер

Саша бросил шлем на многострадальный бежевый ковер, пересек длинный коридор. Свернул налево, закидывая костюм в сушилку. Освободил себя от сноуборда, оставленного там же, и устало выдохнул. Почему-то болела голова. Он завернул в ванную комнату, выполненную по безумной прихоти Злачехи в черных тонах, и, не поднимая глаз на зеркало, открыл холодную воду. Некоторое время созерцал, как она вытекает из плоского носика краника, сворачивается в прозрачную спираль и дробится на решетке слива. Затем вытянул вперед руки, увитые сетью вен, выступающей благодаря частым тренировкам, встряхнув ими под водой. Брызги сверкнули в свете лампы и разлетелись в разные стороны испуганными осколками. В висках что-то стучало. Саша надавил на них ледяными от воды пальцами, но пульсация не остановилась. Он мазнул рукой по крану, закручивая его, и обернулся к треугольной ванне, спрятавшейся в углу комнаты. Парень стащил с себя кроссовки, оставив в них носки, и прямо в одежде залез внутрь. Босыми ногами собрал пару задержавшихся капель, подойдя к крану. Опустился на колени, подставив под носик крана голову, и напряженно замер, не решаясь открыть напор. В прошлый раз не помогло. Как будет в этот? Острый поток жидкого льда лизнул в меру короткие латунные волосы, заставляя человека рвано вздохнуть. Стало проще. Вода словно смысла боль, унося ее в сток и прощально хлестнув холодом по ногам. Одеждой Саша никогда не дорожил. Песочного цвета джинсы пропитались влагой, приобретая устойчивый оттенок жженой умбры. Саша закрыл кран и встал, поежившись от того, что капля попала за ворот футболки. Позвоночник словно отследил ее движение, выгибаясь на местах, где она касалась кожи. Саша быстро провел по мокрым волосам взад и вперед руками, позволяя брызгам осесть на ванной. Затем встал, улыбнулся тишине в мыслях и перепрыгнул край ванной. Тут же стащил промокшие штаны и футболку, прошествовал обратно в сушилку и бросил их на гладкие железные прутья, отмокать. В дверном замке скрипнули ключи, изучающие механизм,и дверь быстро открылась. В вошедшем Саша без труда узнал Злачеху. На пол упало что-то шуршащее, затем тонкий женский голос принялся ворчать. Она всегда приходила обвешанная пакетами и покупками как новогодняя ель, куда заботливые родители прячут огромное количество подарков для всей семьи. Затем она всегда пропихивала пакеты по полу, толкая вперед каблуком ноги, сваливала то, что еще оставалось, в огромную кучу в прихожей, насилу захлопывала дверь и с облегчением вздыхала, принимаясь причитать по мелочам. Такой уж у нее был характер: мусорный, мелочный. Она любила поворчать попусту, роняя слова в никуда, но на большие скандалы ее не хватало. Саша даже придумал тогда Злачеха - Злая мачеха. Причем сложно было вспомнить, откуда это взялось. Вроде так было всегда, и Сашка уже не помнил, чтобы было иначе. - Кто дома? - прощебетала Злачеха после традиционного монолога. Саша ухмыльнулся. Он подошел к ящику в сушилке, тихо снял с него вечно стоящий там фонарь. Затем распахнул скрипнувшую дверцу. Что-то упало на пол. Ну и ладно. Так даже забавней. - Кто тут? - уже несколько напряженно пискнула Злачеха, очевидно, снимая со своих плеч норку. Саша уставился на блок питания и, не долго думая щелкнул выключателем. Темнота ударила по зрачкам. Злачеха вскрикнула. - Саша, это ты? - хмуро прозвучало из коридора, и парень выронил фонарик. Вот черт. Папа. Он мигом нащупал ящик, быстро включая свет и недовольно морщась. Аккуратно поставил фонарик на место и выскочил в коридор, готовясь встретится взглядом с вечно хмурым Олегом Аристарховичем. Странно, что он его не услышал. Обычно, открывая дверь, отец замирает на пару минут, вслушиваясь в тишину квартиры, и лишь после резко ступает внутрь. В этот раз, очевидно, за шумом Злачехи разобрать этого не удалось. Светло-серые, как и у сына, глаза зло сощурились. Русые волосы, тщательно уложенные, обрамили голову светлым ореолом. Олег Аристархович хмуро оглядел сына: - И ты считаешь, что тебе позволительно разгуливать по дому в таком виде? - мрачно уточнил он. - Да как ты смеешь так себя вести? Саша только сейчас понял, что стоит в одном нижнем белье. Он чуть заметно улыбнулся, цитируя исковерканную, но милую сердцу фразу: - Я смею все, что смеет человек. Кто смеет больше - тот не человек, - и обнажил зубы в улыбке. Отец наигранно неодобрительно фыркнул: - В оригинале звучит "Я смею то, что смеет человек. Кто смеет больше?.." - ... нет таких, - кивнул Саша. Шекспира отец любил в оригинале. Получив его одобрительный взгляд, парень перевел глаза на миловидную Злачеху, которую природа если и не всеми своими дарами наградила, то эстафету переняла медицина. На загорелом лице в форме сердечка, обрамленном каре с устойчивым оттенком белого золота, почти доведенным перекисью и дорогими красками до латунного цвета Саши, вздергивался милый курносый носик, готовый ежечасно морщиться, нежно розовые от помады губы, часто капризно кривящиеся, голубые глаза, сверкающие линзами. Что-то было свое, а за что-то пришлось доплатить. Злачеха обожала линзы с орнаментом. Сегодня от ее зрачка по лазуриту глаза ползли минутная и секундная стрелки, тянущиеся к своему циферблату. Стрелки удивленно воззрились на Сашу. Тот закрыл глаза, припоминая, что не так, и, наконец, осознал что пора бы найти хотя бы штаны.