Тайны мироздания, вторая серия

Начал я с простого: договорился погулять с Витой. Но тут вдруг оказалось, что она совсем не подходит. Во-первых, у нее уже была бурная личная жизнь с каким-то преподом в универе, и второй парень, хоть и фиктивный, ей был ни к чему, а во-вторых, она постриглась налысо и покрасила брови фиолетовым. Ей-то, конечно, шло, но для роли мой первой официальной девушки это было слишком экстремально. Зато она пригласила к себе в гости подругу и представила меня братом. До того, как она постриглась, мы, кстати, правда были похожи. И не только по характеру. Так что я решительно пригласил эту Таню в кино, особенно не переживая и не стесняясь, потому что она меня совершенно не впечатлила. Еще и старше на пару лет, хотя Таню это тоже не смутило, раз она сразу охотно согласилась. Ну офигеть, как все просто оказалось! Окрыленный своей внезапной уверенностью, я притянул ее для поцелуя прямо в кинозале. Жизнь была прекрасна и удивительна! Настолько прекрасна, что я, не ожидая подвоха и чувствуя себя крутым мачо, погладил ее по груди. Фатальная ошибка, если судить по пощечине, которую Таня мне отвесила. Но эта неудача внезапно компенсировалась интересом одноклассниц. Точнее, некоторые одноклассницы в принципе вели себя довольно странно этой зимой, кое-кто даже дрался из-за своих интриг, а я просто оказался в центре всеобщего временного помешательства. Но начиналось все вполне мило: что-то переосмыслив в своей жизни, Аня Романова захотела извиниться. В своей манере подкинув записку с просьбой встретиться после уроков в недостроенном бассейне. Конечно, у меня сразу появились подозрения, и я твердо решил послать дуру подальше, но на литературе Лена Нагаева мимоходом заметила, что Романова всю перемену ревела в туалете, и я не смог. Окончательно меня убедил еще и Саша, когда потребовал не гулять по мрачным развалинам на морозе, а сразу идти домой. Так что к бассейну я отправился из принципа, хоть и с опозданием, потому что Татьяна вдруг загрузила стенгазетой. По литературе! Чем едва не сломала мне мозг. А когда я, наконец, свалил, то застрял в гардеробе, потому что куртки на вешалке не оказалось. Там вообще висел только камуфляжный пуховик Зарина, хотя он точно должен был давно уйти, как и все остальные. Или это какая-то новая фишка, которой он решил теперь парить мне голову? После беседы с Татьяной по поводу изображения в стенгазете лирических посылов серебряного века, тайный смысл обмена куртками меня совсем не впечатлил. Если бы он хотел, чтобы я никуда не ходил, просто спер бы, не оставляя свою куртку? Или Зарин вообще ни при чем? Но нет, я почему-то был уверен, что еще как при чем. Так что я надел его куртку, потому что на улице было градусов двадцать мороза, а она еще и пахла так приятно… Меня даже кольнуло легким ностальгическим ощущением, но как-то отстраненно. Подумаешь, буду еще млеть от прокуренного пуховика, нет уж, второй раз не прокатит, спасибо… С такими философскими мыслями на тему «в одну реку не войдешь дважды» я запрыгнул в проем недостроенного здания из красного кирпича, прошел по темному коридору вглубь, и слегка прифигел, споткнувшись обо что-то мягкое и мычащее. Глаза, кстати, после этого привыкли к темноте моментально, и я прифигел вдвойне, когда охватил всю картину целиком. Передо мной, зажимая под странным углом руку, полулежал чувак с окровавленным лицом, а в центре бетонной ямы, которой так и не суждено было стать лягушатником, пытался встать на четвереньки еще один побитый тип, над которым в позе палача с занесенным над головой обломком швеллера стоял Кибенкин. Причем на лице у него было самое зверское выражение, которое только можно было представить. И оно не оставляло никаких сомнений, что Кибиш пришел убивать. Это было ясно не только мне, а и типу, пытающемуся уползти на карачках, и еще двум парням позади, которые в этот самый момент ломились через забитое досками окно, и Ане Романовой, которая прижималась к Зарину у дальней стенки. Причем Зарина в сумерках я сразу не узнал, но не заметить мою собственную ярко-оранжевую куртку было сложно. Все это я успел осознать за какие-то доли секунды, словно нырнул в прорубь с разбега, и точно знал, что кому-то в следующее мгновение переломят позвоночник. Или череп размозжат, как повезет. Но Кибенкин мельком глянул на меня исподлобья и тут же вздрогнул, узнавая. Он опустил швеллер и, растерянно оглядываясь, отступил на шаг от парня на карачках. Потом, немного ссутулившись, отбросил железяку в сторону. «Спасенный» тут же резво вскочил на ноги и побежал прочь, едва не сбив меня с ног. Кто-то глухо выругался из дальнего угла, и я поспешил туда, бессознательно обходя Кибенкина по большой дуге. Зарин вытирал кровь со своих полных губ, черные в темноте следы испачкали кислотно яркую ткань вместе с пылью и грязью. Саша тяжело дышал, опираясь на Романову, которая все это время шепотом причитала «прости меня пожалуйста, ты же знаешь, я не хотела, прости, прости», потом она посмотрела на меня с ненавистью, и вот оно, открылось истинное лицо Ани! - Это ты во всем виноват! Ненавижу! - Ты как? – Я склонился к Саше. - Да ничего. Ногу чуть ушиб… - Прости, Саш, прости, я такая дура! Ты же видел, я пыталась их остановить… - ...блин, вот у него башка крепкая, я кажется, мизинец на ноге сломал, - закончил Зарин. - Об голову? – Переспросил я. - Саша их всех почти отпиздил, сам! – Воскликнула Романова, снова обращаясь ко мне. – Если бы не этот придурок шизанутый, он бы справился… Я оглянулся, внезапно испытав острую тревогу, но в бассейне кроме нас уже никого не было. - Да не, вряд ли сломал, - пробормотал Зарин. Потом выпрямился и, вытерев о джинсы ладони, расстегнул молнию. - Извини за куртку, не ожидал, что так получится… Влетит от родителей? - Отмою, - я забрал свой многострадальный пуховик и, заметив дырку на локте, мысленно добавил еще и «зашью». - Тогда ладно. - Только больше не надевай. - Ага. Заботливая Аня помогла Саше одеться, и я почувствовал себя лишним. Прямо как раньше, тысячу раз такое было рядом с Зариным – то ли он ждет, что ты свалишь поскорее, то ли это у меня в голове… И я сам себе все придумываю, а он на самом деле… ждет, что я сам приму решение? Хорошо, что мне больше не нужно в этом разбираться, решил я, и отправился домой проводить на куртке химические опыты. Примерно на той же неделе соседка по парте Лена Нагаева пригласила меня на день рождения, где, кроме нас были только Женек Муравьев и Катя из А класса. Не то, чтобы я рассчитывал на оголтелое веселье, но вечер грозил быть слишком томным. Я даже не пил. Только подливал девчонкам, и, кажется, немного перестарался, потому что Катя надолго заперлась в туалете. Женек мне потом до выпускного не мог простить, что я споил девушку, на которую у него в тот вечер были планы. А вместо романтики пришлось слушать за дверью туалета, как ее тошнит в унитаз. Хотя при чем тут я? Они все равно потом рассорились, и только на выпускном Женек таки закрыл гештальт. Правда, не уверен, что это была та самая Катя… Ну, не важно, зато Лену звуки из туалета нисколько не смущали, она сделала музыку погромче и мы немного потанцевали под «You see» Мадонны. Меня накрыло неловкими и неприятными воспоминаниями, мы с Леной точно также нерешительно обжимались на дискотеке в лагере, когда я решил замутить с любой девчонкой, чтобы… чтобы справиться со своими демонами. Но ничего не вышло, а стало в миллион раз хуже. И сейчас я тоже занимаюсь ерундой. Она ведь мне не нравится. С другой стороны, мне же все равно никто не нравится, а стояк иногда такой, будто член вот-вот лопнет. И что теперь, так и ждать этой дурацкой любви и дрочить? Спасибо, пока не готов. Хотя понятно, что скромная Лена здесь мне тоже вряд ли поможет, но нужно с чего-то начинать. Мы, кстати, даже поцеловались. В магнитофоне песня как раз кончилась, и Катя отчетливо что-то выплюнула за стенкой. На следующий день мы гуляли уже вдвоем, причем удачно вышли вместе со школы раньше всех, точно все видели. Я уже мысленно торжествовал над полным крахом Романовских планов, но еще через пару дней Лена, смущаясь и краснея, сообщила, что я «не такой». То есть я, конечно, ни в чем не виноват, это она себе навоображала, но сердцу не прикажешь, ей нужен кто-то другой, и зачем тогда страдать… У меня от ее оправданий в голове что-то мучительно свернулось тугим узлом и грозило переклинить, а ведь я всерьез считал, что с девушками должно быть легко и понятно! После Зарина-то. Она даже местами поменялась с Поповой, чтобы «не смущать» меня больше. А потом все стали свидетелями как милая и обычно тихая Лена Нагаева тащит за волосы Аню, а та пытается расцарапать Лене лицо. Длилось это, правда, совсем недолго. Или я опоздал и пропустил самое интересное. - Не ожидал от тебя, Нагаева, - сообщил я красной, как помидор Лене, когда она села на место позади. - От меня?! Я-то тут при чем? Откуда мне было знать… - Физичка шикнула на нас, и что именно не знала Лена, так и осталось загадкой. Момент был упущен, потом Лена успокоилась и отвечать отказывалась. Хотя мне, в принципе, это было совершенно безразлично. Тем более, позвонила Таня, с которой наши отношения кончились на моменте пощечины после того, как я потрогал ее за сиську. Оказывается, все это время Таня ждала, что я ей позвоню первым, но день влюбленных все ближе, а я, если честно, некстати успел забыть о ее существовании. И сейчас немного сомневался, стоит ли вспоминать. Или наоборот, раз сама позвонила, значит, все осознала и готова на большее? Пока я решал эту задачку с тонким психологическим моментом, Ира Лукина огорошила меня предложением проверить одну теорию. И только после этого я понял, что я слепой идиот. Оказывается, девчонки всерьез подозревали, что в классе среди парней идет что-то вроде соревнования. Вроде мы между собой делим баллы за количество свиданий. Чушь, конечно, в самих «свиданиях» нет никакой практической пользы, смысл имеет только то, к чему эти встречи приведут. Но поскольку даже неизменному победителю наших тайных «соревнований» в конце концов ничего кроме романтики от девушек не требовалось, (что их, конечно, обескураживало) значит, счёт шел на что-то попроще. Я по этой логике проигрывал Саше, хотя с остальными было еще печальнее. Вроде как у меня хотя бы были какие-то шансы, если бы Зарин не уводил у меня девушек. Так что Ира решила мне подыграть, чтобы проверить, проявит ли он к ней теперь интерес, или нет. - Он разве не проявлял интереса еще в лагере? – Удивился я, вспоминая их дуэт, приводивший Романову в бешенство. - Ты что, нет, конечно! Мы просто друзья. - Всё равно, не понимаю, зачем… Тем более, если это все правда, - на самом деле, я в это не верил – никого Саша у меня не уводил все-таки. - Во-первых, день Святого Валентина, - улыбнулась Ира, - во-вторых, хочу посмотреть, как Сашка потом будет выкручиваться. Я честно не хотел в этом участвовать, и даже жалел, что не перезвонил вовремя Тане. Но решил согласиться, только чтобы доказать Ире, что это чушь. И еще потому что где-то в глубине души на месте голой выжженной пустыни повеяло приятным прохладным ветерком. Но Саша отреагировал совсем не так, как ждала Лукина. Точнее, Ира вообще никакого интереса с его стороны не дождалась, а вот я получил сполна. Потому что до дома Саша проводил меня, а не Иру. Молча. И меня это даже не нервировало, наоборот, всё как будто так и должно быть. Саша остановился перед подъездом и стал доставать сигарету. Вот морозостойкий парень, у меня уже джинсы задубели и примерзли к коленям, и застывшие пальцы не слушались, пока искал ключ. Заметив, что стоять вместе с ним перед дверью я не собираюсь, Саша выбросил только что раскуренную сигарету и вошел в подъезд следом. И в прежнем благостном молчании мы добрались до квартиры. - А папа, - вдруг вспомнил я в последний момент. – Ругать не будет? - Издеваешься? Я пожал плечами, и Саша хмуро вошел. - Нет, серьезно, если тебе нельзя… нельзя со мной… - я покраснел, мучительно подбирая подходящее слово, чтобы обозначить, против чего именно был Сашин отец, но ничего не придумал. - Нельзя, - согласился Саша. – Но я не могу. - Почему? - Ну у тебя тоже не сразу получилось. Мне почему-то стало немного грустно. Словно я сам вырвал из своей жизни нечто прекрасное, и теперь на мне всегда будет вина. Хотя, конечно, ничего прекрасного там не было. Наверное. - У тебя проще, - сказал я, снимая ботинки. – Как ты говорил? Любовь – это свобода, запреты унижают, или что-то такое… А теперь что не так? - Ничего ты не понимаешь, Илья. Ты так быстро выбросил меня из головы, а теперь смеешься? Хотя давай, имеешь право. - Да не смеюсь я! Мне жаль, что так вышло. Я не хочу делать тебе больно. Я вообще… Слова «ничего от тебя не хочу» застряли комом в горле. - Правда? То есть ты не ради меня пытаешься замутить с кем угодно? – Зарин понимающе улыбнулся, а я рассматривал его яркие губы в обветренных морозом трещинках. Тяжело вот так разговаривать с человеком иной раз, когда перед глазами встают непрошенные картинки. Тем более теперь, когда во мне не осталось ни злости ни обиды, для приятных кадров прошлого не было никаких преград. Наверно, мои мысли были слишком громкими: Саша будто бы случайно облизнулся. Тогда я посмотрел ему в глаза. - Второй раз это не прокатит, знаешь? - Почему? Ты стал импотентом? - Нет, - я сделал небольшой шаг назад. – И вот именно поэтому я и пытаюсь замутить с кем угодно. Понимаешь? Так что кончай париться ерундой и дурить девчонкам головы. - Дуришь головы ты сам. Причем себе в первую очередь. А я их потом, наоборот, на землю возвращаю… - Ого! – Я рассмеялся, но Зарин с прежним пафосом добавил: - Между прочим, это труднее. - Я верю в тебя, Саш. Для тебя нет ничего невозможного! Тем более с опусканием на землю. - Ладно, сейчас и проверю. - Что? Он скинул куртку и когда-то его следующий шаг выглядел бы вполне естественным, раньше нас именно так и тянуло друг другу, стоило остаться вдвоем дольше нескольких минут… Но сейчас это было как-то неуместно и слишком неожиданно. Наверно, потому что меня не тянуло совершенно. И мне это нравилось. Прям как в песне, которую Татьяна Ивановна исполнила нам на Новогоднем празднике: «мне нравится… что никогда тяжелый шар земной не уплывет под нашими ногами». Я наслаждался своей независимостью. И не думал отстраняться, когда Зарин притянул меня к себе. Да пожалуйста. Даже забавно вот так со стороны наблюдать за собой, оставаясь в полном сознании посередине своей огромной выжженной пустыни. Интересно, а вдруг у него и правда получится? И я снова почувствую притяжение, невыносимое томление, невесомость, словно тонешь в воздушном розовом желе… Как было раньше. Я из любопытства сделал вид, что поддался, обнял в ответ, позволяя себя целовать. От Саши веяло жаром, но не привычным огнем, а мягким неуверенным теплом. Не страсть, за которой мне всегда чудился холод и отстраненность, а нежность была в его прикосновениях, это было так непривычно, я был не готов. Вместе с теплом меня наполнила тревога: это все ложь, опять непонятные игры, в которых я всегда проигрываю! Я вдруг понял, что ненавижу его всей душой. Ненависть, как защитная реакция, чтобы не потерять себя снова. Я уже оторвал от себя эти чувства и желания, вырезал его образ, и рана только успела затянуться, но теперь в то же место снова пытаются пустить корни? А я не хотел больше ничего, ни тепла ни боли, слишком высока цена. Такое нельзя простить… Но он был рядом, и восторг жидким металлом наполнял кровь, больно, остро, против воли оглушая запретным болезненным наслаждением, лишая сил сопротивляться. - Хватит! Перестань! – Я с силой оттолкнул его и вытер горящие губы. Зарин полез было снова, но меня накрыло неконтролируемой волной страха. - Не трогай меня! Зарин сомневался несколько секунд, явно не решаясь подойти снова или просто уйти. - Прости, - выговорил он. - Извини, мне жаль… зря я пришел. Саша тихо развернулся и ушел, закрыв за собой дверь. Я спустился на пол вдоль стены. Блаженная пустота отступила. Вместо прекрасной пустыни внутри меня был хаос из острого песка с обломками и тревожный вой сирен. Как же я тебя ненавижу, - цеплялся я за спасительную мысль как за обломок тонущего корабля в своей внутренней буре. В общем, я был в полном неадеквате, когда достал блокнот и нашел телефон подруги Виты и пригласил ее в воскресенье на натуральное свидание. Тем более день влюбленных, уровень романтики для любой девчонки зашкаливает в тысячу раз. Мне тоже хотелось романтики. Как у обычных людей… Чтобы смущаться, надеяться на что-то. Я даже написал нашим девчонкам кучу анонимных валентинок, сдержавшись, чтобы не бросить в коробку и записку для Зарина «Сука, ненавижу!» И в понедельник у меня было самое распрекрасное настроение. За день до этого я подарил Тане коробку шоколадных конфет в форме сердца, а она сделала мне минет. Ужасно, на самом деле, сделала, я рукой закончил, но сам факт! Нормальный человеческий секс! Надеюсь, ей тоже понравилось. В общем, я был вполне доволен жизнью, и меланхолично просматривал доставшиеся мне записки, когда мой беззаботный настрой нарушил Женек. - Слушай, - он скосил глаза в сторону и прямо при мне стремительно покраснел. – Че за нах? Я взял у него розовый листок, едва не поперхнувшись, когда начал читать. «…Хочу, чтобы ты был груб, ударь меня, вставь в меня свой большой член, я так давно мечтаю об этом! Но сначала я хочу пососать твои сладкие яички…» В общем, Женьку предлагали необузданный секс, я бы даже сам возбудился от такой фантазии, если бы в конце не стояло мое имя. Нихрена ж себе кто-то постарался! Даже подпись похожа на мой почерк. Но почему именно Женя? - Это не я. Извини. - Чего? - Подстава, че. - Ага. Ну смотри, - он убрал листок в папку. От легкого позитива не осталось ни следа. Я мрачно оглядел одноклассников. Неужели опять дура Романова бесится? А я был уверен, что после неудачного эпизода в бассейне она потеряет ко мне интерес… И тут я заметил похожую розовую записку у Лехи. Леха поднял на меня глаза, я отрицательно покачал головой и ткнул пальцем в сторону Романовой. Леха скривился и смял порнолистовку. Зарин обернулся с первой парты, ему тоже прислали. - Ну ты даешь! – Заржал он. - Отвали. - Ага, Кибишу это попробуй объясни. Я с мрачным предчувствием оглянулся на третий ряд, пунцовый Кибенкин, широко распахнув глаза, смотрел в розовый листок. Мне даже показалось, я отчетливо услышал, как он сглотнул. - Ну это ведь надо полным дебилом быть, чтобы поверить? – С надеждой спросил я Зарина. Он пожал плечами. - Ну почему… Я бы не против… Кибенкин вдруг вскочил и рванул в сторону двери, едва не сбив с ног входящую в класс химичку. - Видишь, ему тоже понравилось. Я не нашел в себе сил огреть его учебником, и уткнулся лбом в парту. Кибенкин вернулся на урок через несколько минут и сел на место, не поднимая глаз от пола. С волос у лица стекала вода, а мне никогда не было так стыдно. «Хочу почувствовать в себе твою сперму, а потом вылизать член, когда ты вытащишь». Нет, ну это же ни в какие ворота! Я уже представлял себе, как плюю Кибишу в лицо, когда он, краснея, подойдет ко мне с ответным предложением. Но вначале решил поинтересоваться у Романовой, не охренела ли она. Я уже искренне жалел, что не пошел на ее интригу. Хотя, если представить возможные последствия… Не-не-не, пусть такое счастье кому-нибудь другому достанется. - Аня, перебор, - сказал я спокойно. Не то, чтобы хотел нормального ответа, скорее было интересно, когда ей надоест. - Да ладно, Илюш, - отмахнулась Романова. – Это просто давно было готово, знаешь… Тогда еще… у меня романтическое настроение было, а ты обломал. Вот… так получилось. Потом просто жалко выбрасывать было. Прикольно же получилось? - Нет. - А я старалась. - Это я заметил. - Ой, правда? - Да, знал бы я тогда, что ты настолько романтична… Аня рассмеялась. - Поезд ушел, извини. Но мы можем остаться друзьями! Я, честно говоря, выдохнул с облегчением. Тем более, Кибенкин ко мне так и не подошел. Надо же, ума хватило. Так что эта последняя выходка Романовой осталась без последствий, что не могло не радовать. Если, конечно, не считать за последствия ласковые ненавязчивые улыбки, которыми Кибенкин одаривал меня при каждом взгляде. Я все ждал, что это выльется в какое-нибудь предложение, но нет. Он просто тихо любовался, словно большего ему теперь и не требовалось. Как мало надо человеку для счастья! Спустя пару недель я, незаметно для себя, иногда улыбался ему в ответ. Но в целом, наши интересы никак не пересекались, Кибенкин пропадал в своем драм-кружке и, видимо, сбрасывал лишнюю энергию на борьбе. Впрочем, у меня и не было никаких особых интересов, кроме тусовок у парней. Таня почему-то от встреч отказывалась, Вита вообще была потеряна для общества со своим преподом, даже ушла к нему жить от родителей. Они, между прочим, переживали и всерьез считали дочь наркоманкой, а ее парня – сутенером, но универ Вита не прогуливала, зимнюю сессию сдала на отлично, так что по-моему, все у нее было хорошо. Зато, видимо, скучал Зарин. И вот это реально напрягало. А ведь я его не провоцировал! Но это уже и не требовалось, его клинило просто так. И чем сильнее я его отталкивал, тем хуже становилось. Я давно стал его избегать, старательно взращивая в себе раздражение, на всякий случай. Это было нелегко, Зарин умел быть приятным и обаятельным, смешным, умным… Нелегко ненавидеть человека, который тебя смешит и объективно нравится. Если бы вот так Кибиш хоть раз сделал, рукой, например, провел вдоль спины, во время баскетбола на физре, или «случайно» упал бы на меня в раздевалке, прыгая на одной ноге в ненадетых джинсах, чтобы мимоходом облапать – получил бы по роже сразу. А у Саши как-то безобидно получалось, хочешь бесись и раздражайся, а все равно против воли усмехнешься. И глупо было постоянно дергаться от него, поэтому эти незаметные прикосновения я терпел, постепенно к нему привыкая. Но однажды не выдержал. Рядом с лестницей у столовки был заклеенный зеленой пленкой стеклянный тамбур, где можно было выйти и добраться под шелковицами к трансформаторной будке и без палева покурить, не выходя за пределы школы, вот мы там иногда курили с парнями. То есть, я не курил, но в этот раз тоже пошел, как обычно, и пялился на окно русички (у Татьяны Ивановны в кабинете девчонки снимали ленту с распечатанных окон и Оля как раз стояла во весь рост на подоконнике в мини-юбке, а Леха скрипел зубами, но ничего не мог поделать). Вот пока любовался окном, почувствовал, как теплая рука проникла сзади под толстовку. И замер, потому что Леха недовольно отвернулся, и мог бы заметить. Так что я аккуратно повернулся к нему лицом, и Зарин за мной тоже, продолжая меня нервировать. Еще и дышал дымом, щекоча под ребрами, поглаживая по боку и спускаясь ниже. Из кустов еще Серый заглянул, а Зарин без стеснений полез за пояс джинсов. Я уловил момент и сел на корточки, чтобы завязать шнурок, и его руке пришлось выскользнуть. Но не стал уходить вместе с остальными, а дождался, пока мы останемся вдвоем. - Тебе чего надо, а? Зарин пожал плечами. - Зачем ты это делаешь? - Извини, Илюх. Не сдержался. - И что? - Ничего. Мы стояли и смотрели друг на друга, и я думал, кто сейчас больший идиот. - Я, - я указал на себя для большей убедительности, - не хочу, чтобы ты меня трогал. - Ага. - Мне неприятно, - он удивленно поднял брови. Я сплюнул. – Если тебе это необходимо, иди и заведи себе подружку. Или друга. Не меня. Меня есть кому трогать. Понятно? Зарин широко улыбнулся, словно издеваясь. - Даже не знаю, что сделаю, если у тебя кто-то появится. И тут меня прорвало. - Ух-ты, правда? Тогда пора придумать! Или ты имеешь в виду постоянное что-то? Я пока что переспал только с двумя девушками. Первый раз еще у Димона, когда тебя искал, помнишь? Не знаю, как ее звали, с челкой такая. Забавно было смотреть, как меняется лицо Зарина – от неверия и насмешки к ужасу, шоку и даже отвращению, но холодная невозмутимость убрала все лишнее: - Если бы это произошло на самом деле и, конечно, без презика… - Ага, именно так, - перебил я. Мне реально доставляло удовольствие видеть столько непривычных эмоций. Не переживать самому, а управлять чужими! – Произошло. Ну ничего, вылечился потом. Вторую девушку зовут Таня. И что? Что ты сделаешь, Саш? Что ты можешь сделать? Я наслаждался каждой секундой его замешательства! Все, что когда-то мучало меня, теперь было написано на его лице: и боль, и бесполезная ярость, растерянность, надежда, и даже отчаяние. А мне хотелось хохотать ему в лицо! Пусть ударит, если хочет, я буду только сильнее смеяться, пусть распишется в своем бессилии, ему же ничего больше не остается. - Значит, я был прав с самого начала, тебе все равно. – Спросил Саша внезапно ласковым голосом. – Все равно, с кем? Меня смутила такая реакция, вместо ожидаемой злости он наоборот, снова улыбнулся, делая шаг ближе. Его уверенность вымораживала, но я нашел в себе силы равнодушно пожать плечами. А с чего быть по-другому? Да, все равно. Наверно. Он мягко провел пальцами по моей щеке, и стоило огромного труда понять, что он вообще имеет в виду: - Ну тогда и сейчас против не будешь. Щеки мгновенно опалило огнем. Голос и выражение его лица так сильно не вязались со смыслом слов, я растерялся, пытаясь определить, наезд это или подкат. - Не до такой степени, - я сглотнул, инстинктивно попятившись в тень к стенке, когда он приблизился. - Извини. Я вдруг вспомнил дурацкий сон с Кибенкиным: «с тобой проще переспать разок, чтоб отстал», и понял, что во сне просто всё перемешалось. Мое раздражение, злость и досада не имели к Кибишу никакого отношения, а возбуждение – тем более, и слабость, и страх… Саша был теперь так близко и, кажется, видел насквозь мои внутренние метания. Потому что последнюю фразу он пропустил мимо ушей. А я так и не смог его оттолкнуть. Это было в тысячу раз хуже, чем во сне; когда ноги не слушаются, и не можешь убежать – вовсе не так ужасно, чем осознанное бессилие недавно завязавшего наркомана перед предложенной дозой. Я мог найти себе миллион оправданий. Теперь все иначе, Саша не врет, он действительно не мог раньше, да и какая разница, что было тогда, главное сейчас – я чувствую поток жара, физически ощущаю то, во что мне так хотелось верить… На этот раз никакая сигнализация не сработала. Я не хотел останавливаться. Будь, что будет! Саша словно открыл мне все свои секреты, которые я безуспешно силился понять, паззл сошелся в красивую четкую картинку. И так будет впредь – никаких мутных предположений и двусмысленных головоломок. В общем, я именно так все понял, и сдался. Жалеть было поздно, кайф хлынул в кровь почти сразу, прямо как в первый раз, нет, лучше, чем в первый! Мы целовались, как будто через минуту придет конец света, а не прозвучит звонок с большой перемены. Словно заново, передо мной открывался сад наслаждений, я вспомнил невероятно сладкие полные губы, вечно обветренные, и бездонный колодец, в который сливаются его глаза, когда темнеют от желания, запах в ложбинке над ключицей, вкус кожи, ощущение ее упругости под зубами, когда едва сдерживаешься, чтобы не укусить до боли, потому что сдерживаться просто невыносимо. Голова закружилась, видимо, не только у меня, потому что звонка мы не услышали, и вообще до класса так и не дошли, продолжив в углу под лестницей. Не долго, просто очень уж трудно было оторваться. Но я очнулся, когда крышу окончательно унесло и мы уже стояли со спущенными штанами. Лучше поздно, чем никогда. - Не хочешь? – Шепотом спросил Саша, глаза у него блестели в темноте. - Нет… не надо. Так – не хочу. Да и вообще как-то… Я не стал рассказывать глупые объяснения, что мне неловко, что я даже отвык и теперь не могу вот так сразу, просто подтянул джинсы. - Ты боишься? - А ты? – Я схватился за первую же мысль. – Что с отцом? Он больше не угрожает или ты не боишься страшных-престрашных предупреждений? Зарин отмахнулся - Уехал! - А потом? Соврешь? По лицу пробежала тень, но Саша снова улыбнулся. - Не знаю. Придумаю что-нибудь. Я все равно не могу больше. Не думал, что так заденет… Что так хреново будет… - Ага. Понимаю. - Особенно, когда ты рядом и смотришь с такой ненавистью. Я что-нибудь придумаю, - повторил он. – Правда. Или уеду, совсем. Лучше уехать, чем так мучиться. Но я был абсолютно уверен, что никуда он не уедет, и точно все как-нибудь разрулится. Может, его жуткий отец сам свалит со своим бизнесом и непонятными угрозами. И все будет как раньше. Хотя, конечно, тень эта висела еще долго. И потом одновременно произошло много неприятностей, и непонятки с его отцом вообще стали казаться мелочью. У меня в семье были свои проблемы: отца уволили со скандалом, на завод инженером обратно устроиться уже не вышло, там были большие сокращения, да и распродали весь завод непонятно как. Родители говорили об обмене квартиры на однушку, чтобы выплатить неподъемный штраф за порчу дорогого оборудования в компании. Вита вернулась к родителям, у нее была своя трагедия, потом снова убежала обратно, когда сошел фингал на скуле, и оставила родителей переживать. С Зариным мы пару недель не общались в школе, он обмолвился, что отец вернулся, но я был уверен, что все будет хорошо. Не могло же быть иначе. После всего, должно быть только хорошее. Весна, в конце концов, холодная мартовская грязь вот-вот растает, солнце светит все ярче, небо все голубее… Даже Кибенкин никаких отрицательных эмоций не вызывал – словно никогда ничего не было, просто улыбался мне каждый раз, иногда кивая, мол, как оно, без ожиданий во взгляде или еще чего, хотя, может, я просто не замечал. Я верил, что все остальное наладится, не может же быть у родителей внезапно таких серьезных трудностей. И Саша… Меня волновало сладкое предвкушение, чем теплее становилось на улице, тем горячее мысли. Как все-таки было круто все это переживать, снова. После ужаса зимних месяцев и самого мрачного ноября в моей жизни, я наслаждался, уверенный в прекрасном будущем. Мне даже курить захотелось, чтобы немного приглушить свой нервный оптимизм, я постоянно тусил с пацанами в «курилке» за трансформаторной будкой или на веранде в детском садике, куда мы пробирались через расшатанный прут в ограждении. Правда, сигареты все равно терпеть не мог. Просто так ходил. Пока как-то с Серегой и Стасом не запалили, как в открытом окне на втором этаже Татьяна Ивановна целуется с Сашей Зариным. - Гы, - сказал Серый. – Красавчик. - А я давно знал, что Санек ее пялит, - хмыкнул Стас. Я ничего не ответил, потому что не смог ничего сказать. И вообще с трудом до дома дошел. Мне даже Балтику-девятку в киоске без проблем продали, такой вид, наверно был, отчаянный. Но девятка меня не спасла. И после водки, которую я нашёл дома под столом, тоже веселей не стало. И я с широко открытыми глазами всю ночь смотрел в потолок. Думал всякое, ничего не придумал. Ничего хорошего, в смысле. Главной мыслью было – какое же я чмо и урод. Не лучше Кибиша. Да, какой там Кибиш. Мне и до него далеко. Как он столько терпел, интересно? Ждал еще, надеялся на что-то и смотрел на нас? Или он все знал, про Татьяну, с самого начала? Или все вообще знали? Я перемывал один и тот же горький бред, и только под утро отключился ненадолго, чтобы проснуться окончательно убитым. Занятно, как сразу изменились улицы, и погода, и небо. Меня раздражало слишком яркое солнце на совершенно неуместном небе. Хоть бы дождь что ли пошел, с грозой! Или последний заморозок. Вот град был бы в тему. Но влажная апрельская свежесть наполняла легкие тоской, и я особенно ясно чувствовал себя лишним в этом прекрасном мире. Через пару дней, конечно, полегчало. Не сильно, но хоть перестал пары отхватывать, которые потом как-то исправлять придется. Или плюнуть уже, хрен с ними, с оценками. В общем, меня слегка колбасило, и я даже наорал на несчастного Кибенкина, который, как обычно, улыбнулся мне в коридоре и сказал «привет, Илья». Не помню, даже, что меня так выбесило. Его радостная рожа или спокойная уверенность. Я ему за все это и высказал. - Извини, - просто сказал Кибенкин. Он смотрел прямо на меня и одно это обезоруживающе слово привело меня в чувство. - Блин, это ты меня… извини… - Пробурчал я, потирая лоб. – Правда. Сам не знаю… Не важно. Я хотел было свалить, но Кибенкин слегка прикоснулся к моему локтю. Почти дотронулся, незаметно и ни к чему не обязывающе, не удерживая, но я остановился, как вкопанный. - Я подожду тебя после школы? - Нет. На Сашу я вообще боялся смотреть. Вот ведь недостижимая высота самообладания! Как можно так спокойно обсуждать с Татьяной свое собственное сочинение при всем классе? Мне даже слушать стыдно было. Ведь все знают, какие у них отношения? И пофиг! Он даже со мной по-прежнему общался. Словно ничего не произошло. Может, и правда, ничего не было? Ни у них, ни у нас? Ни недавнего поцелуя под лестницей, когда мы уже терлись членами, ни приступов ревности, после которых мне снились слишком волнующие сны, он не ждал под дверью моей квартиры, после возвращения из лагеря на осенних каникулах… Ни беззаботных ночей у него дома с Максимом за стенкой? Когда он и писал эти бесконечные сочинения. А я мочил монстров. Кибенкин поймал мой взгляд, и улыбнулся, отложив толстую тетрадь в черной обложке, словно только и ждал моего внимания. «Ты бы переспал с Кибишем ради великой идеи?» Я отрешенно улыбнулся в ответ своим воспоминаниям. Кибенкин вопросительно кивнул, показывая в сторону окна. Я, как обычно, отрицательно покачал головой. Не настолько я еще не в себе. Хотя, как я тогда прикалывался? «Ради положения в обществе»? Вот так, правда, будет справедливо. Переспать с Кибишем, интересно, это поднимет меня в своих глазах? А в глазах Саши? Или ему все равно? Я обхватил голову руками и уткнулся носом в парту, ожидая звонок, после которого в классе опять стало слышно только Зарина, от него некуда было деться, неужели я доживу до конца учебного года?.. Я даже не слышал, как вернувшаяся в класс Татьяна Ивановна назвала мою фамилию. Только видел перед собой прозрачные глаза Кибенкина с явным вопросом и чувствовал темный взгляд Зарина. И тогда я кивнул в ответ. Мне даже сразу полегчало. Словно только теперь всё станет так, как должно быть. Хотя вряд ли сам Кибиш подозревал о моей решимости, он кажется, хотел просто погулять и пообщаться. Я понятия не имел, о чем с ним можно было разговаривать, поэтому после уроков я взял его за руку и предложил: - А пойдем сразу к тебе? И мрачно улыбнулся, вспоминая его слова давным давно, еще в прошлой счастливой беззаботной жизни, про то, что сам приду. Но напоминать не стал. И вообще, чем ближе мы подходили к его пятиэтажному дому с малосемейками, тем глупее мне казалась затея. На что я иду? Может, Кибенкин, и правда, просто пообщаться хотел, а я его совращать что ли буду? Это ведь нечестно хотя бы по отношению к Кибенкину. Он же не полный кретин. С другой стороны, его все устраивает, значит знает, что делать... Ну и пофиг. Теперь я уже сомневался из-за себя. Но стоило вспомнить... Как я снова задыхался от боли и предательства. Нет, нет, все правильно. Другого я и не достоин. А так хоть кто-то будет счастлив. Все, кроме меня, получат свои призы... Кибенкин был молчалив, наверно тоже волновался. Хотя с виду не скажешь, напротив. Выглядел он довольно спокойным и уверенным. Типа все так и должно быть. Мы молча поднялись по оплеванной лестнице, он открыл передо мной дверь. Я споткнулся на пороге, безжалостная память напомнила и эту скрипучую советскую елочку паркета, и липкий ужас, когда я впервые почувствовал, что безобидный Кибиш может быть сильнее. Но я переступил, мне было все равно. Даже ужас лучше убийственного разочарования в себе. Мы замешкались в тесной прихожей, Кибенкин явно застеснялся и не знал, что дальше. Меня тоже страшил момент, которого он ждал. Но он медлил и ждал инициативы от меня. Ну нет уж, теперь сам. Первым я к нему не полезу! Я представил себе, как кладу руки ему на плечи, чтобы притянуть к себе и понял, что не смогу. Пауза затянулась, я избегал его вопрошающего взгляда и решился: - Может, угостишь чем-нибудь? - Ой да, конечно! Сейчас. Он засуетился на кухне, хлопая дверцами шкафчиков. Я не стал заходить следом, решив понаблюдать от двери. - Илья, а борща не хочешь? Аппетита у меня и так не было, а при мысли о борще так просто затошнило. - Нет, не надо... Может, просто чай? Кибенкин неловко рассыпал похожую на застиранные катышки заварку, и через пять мучительных минут, пока закипал чайник я уже пожалел о своем предложении. Но даже пресный чай потом кончился. Кибенкин набрался решимости и взял мою руку. Я не вздрогнул, как обычно, глубинное физическое отвращение уступило место ощущению своего полного падения. Это ему должно быть противно ко мне прикасаться, а не наоборот. Я думал, он поведет меня в комнату, но он застыл, разглядывая мое лицо. Словно ждал какого-то знака или сигнала, и вдруг я отчетливо понял, что нужно уйти прямо сейчас. Это идиотская затея, я не готов и решился только от бредового отчаяния! Внезапная волна паники поднялась от пяток до макушки, я не выдержал его взгляда и опустил глаза. - Давай, завтра еще... Встретимся. - Осторожно начал я, косясь на дверь. До двери от кухни было три метра, внезапная паника нарастала, меня подташнивало все сильнее. От него, от себя, от мысли о борще; я попробовал выдернуть свою руку. - Нет, подожди, подожди... Илья, пожалуйста... Он сжимал мои ладони крепче, потом стал гладить по плечам, все не решаясь прикоснуться к шее или лицу, не решаясь даже обнять. Тошнотворный ужас достиг пика, я резко поднял голову: - Ты же хочешь? Меня? Он сглотнул, следя за моими губами. - И как, сильно? Интересно, о чем он думал? Тоже вспоминал злополучную валентинку и обещание облизать сперму и пососать яички? Твою ж мать. Кибиш перевел взгляд с губ на глаза, я видел, как от волнения раздувались его ноздри, мой вызов застал его врасплох. От его растерянности напряжение спало, и я, наконец, смог сделать шаг к выходу. Не слишком быстро, чтобы скрыть панику, хотя хотелось пуститься бегом. Но едва я прикоснулся к двери, Кибенкин очнулся, переступив свои последние границы. Теперь он целовал меня, торопливо, словно где-то включили обратный отсчет. И распалялся все сильнее, вжимаясь всем телом, ощупывая руками все наглее и откровеннее. А я вспоминал сны, и чувствовал только отвращение. Ни капли желания, ни одной искры того пожирающего огня, который преследовал меня ночами! Я позволял трогать себя и отвечал на поцелуи, но голова оставалась ясной, и я слишком остро ощущал всю мерзость происходящего. Мне был противен его язык, вкус, выдохи, которые я глотал, тепло рук, жадно пробиравшихся под одежду. - Стой, - я попробовал оттолкнуть его, но Кибиш ничего не слышал и не замечал. – Саша! Блин, хватит! Он, раскрасневшийся, с поплывшим взглядом, чуть отстранился, кусая губы от нетерпения продолжить. Момент безболезненно уйти я явно упустил. Но я и не хотел уже уходить. Это то, что мне нужно. Наверно. Просто очень уж неожиданно... - Мне надо... В ванную. Можно? - Да-да, конечно... Я не подумал. Тебе что-то нужно?.. Я могу... Принести... Я почувствовал, как щеки неумолимо покрываются краской. Капец. Об этом я тоже не подумал. Мне просто хотелось закрыться в его унылой ванной, чтобы прийти в себя. Такой предупредительности от Кибиша я не ждал! - У бабушки есть... – продолжил он, но я перебил: - Не надо мне ничего! Полотенце если только. - Конечно. Шпингалет на старой двери висел на одном гвоздике, но в этот раз Кибенкин не подглядывал. И на том спасибо... Я умылся холодной водой. Легче не стало. Наоборот. Паника вернулась, и я вместо того, чтобы выйти, смотрел на дверь, думая, как её забаррикадировать. Тихий стук вырвал меня из мутной трясины страха, «будь мужиком, бля!» - сказал я себе и вышел. - Всё в порядке? За этот участливый тон Кибиша захотелось закопать. Он словно изощренно издевался. Наверняка же видел меня насквозь и жалил стыдом со всех сторон... Ну и пусть... Я же заслужил. Пусть делает, что хочет. Разве что... - Да, спасибо, - я улыбнулся в ответ. – Слушай, а что-нибудь покрепче... ну, не чай. Есть? - Ты уверен? – Кибенкин тоже немного остыл и теперь пристально разглядывал меня. – Может, не надо? - Что? – Я решил не вестись на издевательскую двусмысленную заботу и улыбнулся в ответ. – Почему не надо? Тащи, что есть. Кибенкин поставил передо мной мензурку с делениями на боку и плоской резиновой крышкой. Я не стал уточнять, что это, плеснул в стакан и выпил одним махом, пока он отвернулся к холодильнику. И задохнулся. Вскочил, вырвал у него из рук кастрюльку с компотом из сухофруктов и стал тушить пожар в горле. Кибиш даже отошел в сторону. - Это же спирт, Илья, ты зачем... Бабушке для растираний... - Да не, отлично, - не отступал я. – Просто не туда глотнул. - А-а. - Ты не будешь? – Он покачал головой, не сводя с меня шокированного взгляда и я налил еще полстакана, на этот раз поставив рядом чашку с компотом. В принципе, отлично зашел бабушкин спирт для растираний, только в голове по-прежнему царила отчаянная ясность мыслей и ощущений... А я так надеялся избавить себя хотя бы от этого. Ладно, так – значит так. Я уверенно встал и в следующую секунду в голове гулко стукнуло, словно ударили в звонкий пустой колокол. И я упал обратно на табуретку, удивленно глядя на Кибиша, который так и стоял всё это время у холодильника. Интересно, подумал я, и решительно встал снова. На этот раз огромными усилиями пытаясь договориться с бессердечной гравитацией и поймать правильную ориентацию в пространстве. В голове от напряжения мгновенно затуманилось. Круто! – решил я и упал в объятия Кибенкина. Потом мы как-то оказались в комнате с задернутыми шторами, мне было жарко до изнеможения и тесно и ускользающее сознание рисовало странные картинки. «Ты – мой». «Ага». «Скажи это. Илья...» - Я твой. Иллюстрация http://static.diary.ru/userdir/1/7/5/5/1755418/83633746.jpg