Тайны мироздания, вторая серия

Очнулся я от холода. Мне снилось, что я лежу в сугробе и с бесконечного неба мягко падают снежинки. Они не тают, укутывая меня тонким пуховым узором... - Илья. Слышишь? Вставай. Еще и голова, туго набитая застывшей ватой, раскалывалась. И времени было непонятно сколько. - Илья! И тут я в ужасе распахнул глаза, боясь повернуться на голос. Прямо перед лицом был темный ворс ковра, мне казалось, что легкие полны пылью, и я сам теперь такой. Пыльный и истлевший. Кибенкин выругался, я слышал, как под его шагами скрипят шаткие дощечки, он вышел из комнаты. Тогда я сел, ежась, как от озноба. Дверь на балкон была приоткрыта, пуская в комнату вечернюю прохладу и последние лучи солнца на розовом небе. Я поднял с пола свои трусы. Понятия не имею, когда их снял. Я подзавис, пытаясь вспомнить, как снимал футболку, и что вообще… Но поспешил надеть трусы, когда с кухни звякнуло. Получилось не с первого раза, и от напряжения в голове снова муторно заныло, я закрыл лицо ладонями и уткнулся в колени. А ведь еще джинсы… и кроссовки… - Тебе помочь? Я взял у Кибенкина футболку, стараясь не встречаться с ним взглядом. Потом наклонился за джинсами, и меня едва не вывернуло. - Одевайся быстрее, пожалуйста. Я отстраненно заметил нетерпение у него в голосе. - Сейчас, - хрипло ответил я. - Бабушка со смены должна вернуться. - Надо было раньше… Блин, еще носки, зачем надо было их снимать? - Раньше разбудить. – Я посмотрел ему в лицо. И понял, что раздражение мне не послышалось. Кибиш явно был недоволен. Интересно, всё было настолько плохо? Я нихрена не помнил, кроме мутной темноты и жара. Какой удобный провал в памяти, можно забыть и представить, что ничего не было! Только бы до дома дойти… - Я пытался. Я вяло улыбнулся, не потому что весело, просто совсем тоскливо стало. А так можно сделать вид, что еще не совсем. Кибенкин в ответ стал смотреть еще злее. Значит, всё-таки, совсем плохо. Я не решился даже воды попросить, хотя жажда огнем пульсировала в горле, молча оделся, кажется, не достаточно быстро. И вышел за дверь. По инерции спустился на пол-этажа и облокотился о подоконник. Больше сил не было. Что я сделал не так? Жалость к себе боролась с отвращением. Мне вдруг пришло в голову, что такого я не ожидал… Я думал, что меня будет тошнить от него после, особенно от его заботы или приторной доброты, да, было бы мерзко, но я бы пережил. Но сейчас неожиданно было больно. Невыносимо. Горькая жалость к себе победила: я заревел прямо там, на лестнице. Но эта ноющая боль не уходила, и я не мог ее выдержать, боясь зарыдать в голос прямо там. Под дверью у Кибиша. Зачем я пришел, легче было бы удавиться сразу... Сверху раздался шум, и я, тут же очнувшись, закрыл рот ладонями, надеясь себя не выдать. Хлопнула дверь, и, перепрыгивая через две ступеньки, по лестнице сбежал Кибенкин, застыв на последней. В другой раз острый стыд меня бы дотла сжег, но сейчас хуже быть уже не могло быть, и мы уставились друг на друга с одинаковым ужасом. Кибенкин нервно сжимал свернутую в рулон тетрадь, он все еще был в домашних штанах и майке. В подъезде было довольно свежо, но холода он словно не чувствовал, тяжело дыша. Мне казалось, он был зол, и я презирал себя за то, что не ушел из этого дома сразу. - Я ждал, когда ты выйдешь, - зачем-то оправдался Кибенкин. Потом выговорил: - Ты меня никогда не простишь, я знаю. - За что? – Спросил я, голос, правда, подвел и вышло довольно невнятно. – Я сам во всем виноват. Он вытер глаза ладонью, скривившись, словно от боли. Потом протянул мне свою несчастную тетрадь, но я был пьян, жутко тормозил, ничего не понял и не стал ее брать. Тогда Кибенкин подошел и стал засовывать ее в пакет с моими школьными вещами. - Если ты хочешь… - начал он, стоя теперь совсем близко. – Я уеду… И ты никогда больше меня не увидишь. Хочешь? Меня снова замутило. От него веяло жаром, душным и опаляющим, несмотря на холод в подъезде, и я не знал, что надо сказать, чтобы это всё кончилось. - Хочу. - Тогда ты меня простишь? Пожалуйста, Илья, я ведь не знал… - Да. Он поднял на меня глаза, сквозь голые ветви за окном на него падали розовые лучи, и мне показалось, что радужка стала светиться. Я мечтал, что на этом он перестанет меня мучить, и не произнесет того, что было написано у него на лице. Пусть вообще не говорит этого никогда, я все равно не поверю… Не верю ни одному слову, ни в какую любовь, он ведь в понедельник снова придет в школу и мне нужно будет как-то мириться со своей ничтожностью. К чему эта показная грусть, будто он теперь все решил и прощается навсегда? Я не мог и не хотел ему верить. И ушел. Вместе со всеми своими тяжелыми мыслями. Хотя это вряд ли можно назвать просто «тяжестью», по ощущениям, меня скорее погребло под могильной плитой. Даже если вылезу когда-нибудь, стану зомби. Эта мысль меня позабавила по дороге домой, я представлял себя монстром, которого все боятся и ненавидят, и это намного лучше презрения или жалости, которой я был достоин. Отвратно, в общем, было на душе, спирт все еще гулял по венам, не собираясь выветриваться, я чувствовал себя грязным и внутри и снаружи, и первым делом дома залез под душ. Мне было стыдно перед родителями, казалось, теперь все сразу поймут, как низко я пал, так что мне повезло, что их не было. А в понедельник я не пошёл в школу, потому что мысль встретить кого-нибудь приводила меня в ужас. Хотя я понятия не имел, чего теперь ждать. Что Кибенкин нёс тогда в подъезде и за что просил прощения? Я попробовал сразу же выбросить всё произошедшее из головы, как привык делать в безвыходных ситуациях, но все перемешалось в липкий тухлый ком, который застрял намертво, и забыть ничего не получалось, и вспомнить отдельные моменты – тоже. Я знал самое главное – что сделал это, и даже без деталей, удачно стертых бабушкиным спиртом, никогда не стану прежним, потому что теперь я точно урод. Вместо школы я уходил с утра в противоположную сторону, через парк и частный сектор, за которым был забор авиазавода и закрытая территория военного аэродрома. На холодном черноземе кое-где еще лежали тающие полоски снега, удивительно, как я тогда не отморозил себе яйца. Но мне там нравилось. Самолеты иногда взлетали прямо над головой, один за другим, оглушающий рев пробирал до печенок, словно все вокруг вибрировало одной гигантской турбиной, и я ужасно завидовал стальным птицам. С неба мои проблемы, наверно, казались бессмысленной ерундой… За неделю у меня появился излюбленный пень, где я просиживал часами, слушая гул турбин. Даже родители не подозревали, что я забил на школу, потому что розетка нашего старого телефона сломалась окончательно, и одноклассники с классухой меня пока не беспокоили. И вообще, предкам было не до меня, хотя с работой у папы что-то все-таки наладилось. Он больше не сидел дома, горестно пялясь в телек с бутылкой, а мама мне всегда доверяла, так что о прогулах я вообще не парился. Да и страхов за несколько дней безделья поубавилось. Про Кибиша я старался не вспоминать, словно его никогда не существовало. Это отлично помогло. Я даже подумал, что хуже уже не станет, всё позади. Да, стремно, но живут же как-то другие уроды? Тоже радуются жизни, как нормальные, о чем-то мечтают, влюбляются. Вот и я… Урод, наверно, раз даже на ненависть после всего не способен. За что мне ненавидеть Сашу? Он классный. Даже слишком. Сам я дурак, что мечтал и поверил, что мечты почти сбылись. С другой стороны, хорошего тоже было много, очень, и если отмотать всё, что у нас с ним было назад… я бы не стал ничего менять. Мне даже как-то полегчало, когда я до этого додумался. Я представил, как по волшебству возвращаюсь в прошлую весну, и прошу Зарина открыть мне великие тайны. От идиотской картинки самому стало смешно, а Саша тогда тем более решил, что я его подкалываю. Хотя кто его знает, что он там на самом деле решил. Я как раз об этом думал, что тайн и загадок после нашего общения всегда становилось гораздо больше, и пора уже с этим смириться и жить дальше, когда попал под ливень, пришел домой раньше обычного, и на пороге своей комнаты споткнулся от странного явления: в кресле у окна, занимавшем треть моей комнаты, сидел Зарин и слушал музыку в плейере. На какое-то мгновение я даже поверил, что меня глючит. За окном были влажные сумерки со спецэффектами вспышек молний, смотрелся он на таком фоне особенно впечатляюще. Я убрал с лица мокрую челку, развернулся и заглянул на кухню и в родительскую спальню, но кроме Зарина, в квартире никого не было. - Меня твоя мама пустила, - объяснил он, вставая и потягиваясь. – Ушла только что. Кстати, она в курсе, что ты на школу забил? Я сглотнул, собрался уже оправдываться, потом хотел, наоборот, возмутиться, какое ему дело вообще, но ничего не сказал. Не имел права голоса. И просто пожал плечами. - Ты две контрольных пропустил. Я сбежал на кухню и на автомате стал ставить чайник, чтобы согреться и занять себя чем-то привычным. Я, кажется, даже дрожал от холода, хотя до этого не замечал. Зарин встал в дверях кухни, сложив руки на груди. - Давай так, - сказал он решительно. - В понедельник придешь на пересдачу алгебры, а то Светлана Александровна пару влепит. Я вдруг вспомнил, как просил Зарина вернуться по просьбе его отца. В горле набухал тугой холодный ком. Интересно, его классуха прислала?.. Саша положил какой-то листок на стол, а я подумал, как круто иметь безграничные запасы самоуверенности. В любой ситуации – король. И все всегда ведутся. И на что я надеялся? - Все думают, что ты заболел, - продолжил он. - Но смотри, справка только до двадцать пятого. Судя по интонации, я должен был что-то ответить. Я неловко отложил ложку, которой невыносимо громко размешивал сахар, она со звоном упала на пол. - Хорошо, - проговорил я. Мне показалось, это достаточно нейтрально для благодарности за ненужную заботу и суету. - Так что в понедельник иди учиться... – уже менее уверенно сказал Зарин. Я кивнул, глядя в сторону. - Потом самолетами полюбуешься. Это было каким-то изощренным издевательством, и с каждой фразой меня раскатывало все больше и больше. Всмятку. Я сглотнул и снова едва заметно кивнул. Потом отвернулся, зажмуриваясь изо всех сил. Но ему было мало. - Илья… пожалуйста. И я взорвался. - Что? Что тебе от меня надо? Я не хочу никуда идти! Я не хочу никого видеть! Отвали от меня! Мне не нужно ничего, просто забудь, уже давно ведь забыл, что опять? Я задохнулся, не высказав и десятой части, просто сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я вытер глаза, переступая через лужу кипятка с осколками чашки. Прошел мимо него в прихожую, повернул замок на входной двери и зажал ледяные пальцы под мышками. - Уходи. Он подошел, мрачно глядя мне в глаза. Повернул задвижку обратно и прислонился к двери спиной. - Нет. Я отпихнул его плечом, с трудом пытаясь открыть дверь, Зарин навалился на нее сильнее, выставив руки, чтобы поймать меня в их кольцо. Это была самая беспомощная драка в моей жизни. Не могу это объяснить, но я не мог его ударить. Не мог сделать больно. Хотел, чтобы выместить всю злость, и обиды, чтобы хоть немного полегчало – и не мог. А оттащить просто так от двери, чтобы потом вытолкать наружу не получалось. Возня отняла все силы, я сдался, а он так и прижимал меня к себе, обжигая выдохом шею. - Зачем? – устало спросил я. - Ты еще и следил за мной? - Ты просто ходишь и ничего вокруг не видишь. - Я и не хочу никого видеть. - Я знаю, - Саша медленно опустил руки, чуть отстраняясь. – Поэтому я не… не приходил раньше. - И сейчас не стоило. - Нет, сейчас уже можно... Я хотел всё рассказать. Чтобы ты перестал меня ненавидеть. - Что – всё? Впрочем, не важно. Я же не тебя ненавижу. Гадкое ощущение мгновенно накатило снова, я был противен себе до тошноты. Зарин наверняка все видел, и ему должно было быть неприятно стоять так близко. Я именно этого и хотел, кажется, когда решил переспать с Кибишем, и сейчас ждал, когда он перестанет притворяться, и отвращение вылезет наружу. Он осторожно провел вдоль моего плеча, потом дотронулся пальцами до шеи, поднимаясь выше. - Еще… я хотел убедиться, что ты не с ним. - С кем? Я заметил, как против воли щеки теплеют. Он же всё знает, наверняка, и пришел просто поиздеваться. Посмотреть, как я буду мямлить, притворяться идиотом. От ласкового прикосновения в сочетании с ужасом меня парализовало. - Кибенкин тоже не ходил в школу, - объяснил Зарин, перебивая мой мучительный внутренний монолог. - Он больше не придет, - вдруг понял я. – Никогда. Я посмотрел Саше в глаза, словно очнувшись, и рассмеялся, отталкивая от себя его горячие руки. - Все нормально, Саш. Не надо ничего рассказывать. Я тебя не ненавижу. Ты опоздал. Хотя нет, слушай… Почему ты решил, что я могу быть с ним? Просто интересно… - Вы держались за руки. Меня снова начало колбасить. Временное наваждение прошло, сердце снова сковало противным холодом. Я не мог и не хотел делать ему больно, но бить для этого было не обязательно. - И что? Что, по-твоему, могло быть потом? - Он должен был тебе признаться, - неуверенно произнес Зарин, глядя на меня с сомнением. Потом легко закончил: - Я на это и рассчитывал. Я видел, как вы ушли… Все видели. И решил, что так будет лучше. - Нет, - я улыбнулся. - Я с ним переспал. А потом ушел, потому что должна была прийти его бабушка. Зарин побледнел, в его глазах мелькало недоверие, возможно он всё-таки сомневался, что я не брежу или шучу. Поэтому я добавил: - Какой процент на то, что он меня трахнет, ты оставил в своих расчетах, Саш? Он дернулся, сжав кулаки, и я непроизвольно подался навстречу, ожидая удара. Я даже хотел этого, хоть самому почувствовать отрезвляющую боль, может, тогда пойму его. Но он ничего не сделал, а я спустя мгновение продолжил, чтобы уж наверняка: - Ты все предусмотрел, правда? Ты, блять, даже справку для школы мне сделал! Потому что уверен, что я приду, никуда не денусь! Не приду, понял? Меня тошнит от вас! - Илья! - Зарин снова схватил меня за плечи. – Он не мог. Он бы не стал. От Саши веяло теплом, знакомый запах проникал в легкие, и от этого я чувствовал себя еще отвратнее. Словно прокаженный. - Почему, если бы захотелось? И я был не против. Я же сам к нему… - Замолчи! Он прижал меня крепче, пытаясь убедить в своей правоте то ли меня, то ли себя самого. Я позволил себе еще один вдох, уткнувшись ему в шею, и потом отстранился. - Ты мне не веришь. Сейчас, подожди. Тетрадь Кибенкина я бросил вместе с неразобранным пакетом еще неделю назад. Пакет нашелся под завалами одежды и скинутых на пол учебников. Зарин с непонятным выражением то ли тревоги, то ли брезгливости пролистал сразу в середину, где кончались исписанные страницы. Я отвернулся к окну, почти физически ощущая, как с каждой прочитанной строчкой будет расти в нем отвращение. На ревность или боль я уже не рассчитывал, просто хотелось быть честным. Может, тогда он перестанет меня мучить? Когда увидит, что от меня осталось? - Тебе стоило это самому прочитать, - сказал Саша. – А не показывать мне. Я теперь даже не знаю, что сказать. Я промолчал, что тут скажешь, действительно. Но читать о своем падении я точно не собирался. - Хотя знаешь, - протянул Зарин. – Я проникся! Я был не прав. Он оказался честнее… Я бы так не смог. - Можешь забрать его мемуары с собой, если так понравилось, - выговорил я. - Тебе тоже понравится. Насчет признаний я, кстати, угадал. Давай, зачитаю... - Нет! – Я в два шага добежал до Саши, пытаясь забрать у него чертову тетрадь. – Дай сюда! Он отвернулся, отбиваясь и пряча тетрадку под толстовку. Я толкнул его к стене коленом, полный решимости разорвать и толстовку и все, что под ней, чтобы добраться до Кибенкиных откровений и прекратить издевательства. - Хватит, слышишь! Я не хочу этого слышать! Просто свали отсюда! Пожалуйста… - Илья, успокойся. Ничего не было! Я же говорил – он не мог. Он говорил, пытаясь удержать меня на расстоянии, потом перехватил ладони и потянул на себя. - А это не имеет значения! - Бросил я ему в лицо. – Я сам к нему пришел, понимаешь? Я хотел этого! Я разделся. Сам. Я хотел, чтобы он это сделал со мной! В горле снова распух мерзкий ком, отчего голос предательски дрогнул. Но все равно стало легче. Прямо как после рвоты. - Ага, так сильно хотел, что напился и вырубился. Чтобы только не помнить потом ничего и не чувствовать, правда? Постель хоть не заблевал от желания? Я не знал, что ответить, Саша был прав, и от этого ситуация стала казаться еще отвратнее. Даже потрахаться с Кибишем не смог по-нормальному… - И ради чего? Кому ты хуже хотел сделать? - Никому. - Илья, - он поймал мой взгляд и затянул в свое темное гипнотизирующее озеро. – Я же говорил, что придумаю что-нибудь, помнишь? - Не помню. - Что лучше уеду, если ничего не получится… - И что? Когда отваливаешь? - Я не мог прийти раньше. Я должен был убедиться, что он больше ничего вам не сделает. Ты вообще в курсе, что твоего папу в тюрьму могли посадить? Он поставил подпись на накладной с поддельными деталями для регламента… Ты, блин, слышишь, что я говорю? Это подстава была! Хозяин частного самолета – старый знакомый моего отца. У него свой ангар, свои инженеры, свой ЧОП. Ты думаешь, инженера Ильина просто так с загибающегося завода пригласили на обслуживание самолетов? Нет, специалиста, конечно, хорошего взяли, Мельников не стал бы просто так рисковать, ему и правда нужен был инженер. Он даже мог не знать о подставе, не важно. Это еще осенью началось… Я думал, что справлюсь, что все угрозы – бред, и до этого не дойдет. Я, блять, до последнего не верил, что мой отец пойдет на такое. И не мог понять еще, откуда он всегда всё знает. Я и не врал ему никогда поэтому – он и так всё знал. Но потом не выдержал… Прости, правда. Я думал, что это Романова, я даже ее домой позвал в феврале, когда отец должен был вернуться. – Зарин улыбнулся. – Досталось бедной Ане. - Татьяне тоже досталось? - Да ну, ты что. Отец только поржал. И пожалел бедную учительницу. Хотя я вообще не для него это устроил… Там уже поздно было, он мне не верил. Я ему соврал тогда, про нас. Под лестницей, помнишь? Я не мог не соврать! А потом думал, что он жучки где-нибудь прицепил, или шпионы везде мерещились… Мне очень жаль, что твоя семья пострадала из-за меня. Но сейчас все нормально будет. - Нормально? Ты мне сейчас рассказал, что твой отец следит за тобой и устроил подставу после того, как мы поцеловались под лестницей. А лупить тебя не проще было, чтоб не дружил с кем ни попадя? - Не помогало. - Ты прикалываешься, что ли? - Нет, серьезно. Вот поэтому я тебе ничего не рассказывал, понимаешь? Такое нельзя рассказывать. - А сейчас за дверью тоже шпионы тусят? Блин, мне уже страшно. - Нет, я его вычислил, хоть и поздно… Понимаешь, я думал, что кто-то за мной следит, чтобы отцу жаловаться. Ну, соседка снизу сколько всего выдумывала, помнишь? Папа к ней на чай заходил всегда, весь бред зачем-то выслушивал. Потом я думал на Макса. Дядя Саша, его отец, погиб четыре года назад, хотя покушение было на Игоря Зарина. Нас с мамой папа сразу в штаты отправил, а сам вернулся сюда к любовнице, и племянника рядом пристроил. Макс его слушается во всем, не обламывается. Я думал, а что, если он мне завидует? Бред, конечно. - Стой, у меня башка сейчас лопнет. Кто за кем следил? Кто жаловался? Максиму тоже нельзя с девушками встречаться? И он на тебя валил? Саша потер лоб, потом рассмеялся. - Ладно, забей. Макс не при чем. И Оля с Аней тем более. Не нужен был я никому, всё было зря. Он только за тобой следил... Саша вытащил многострадальную тетрадь и бросил ее на стол. - Теперь не будет. Саша перестал меня удерживать, когда я отшатнулся. - Нет, - я покачал головой, не желая верить в такую жесть. – Это перебор. Даже для Кибенкина… - Кибенкин не знал, что так выйдет. - Всё равно. Зачем? - Думал мне отомстить, наверно. Надеялся, что строгий папа накажет, если узнает. Это я виноват… Я думал, что если сделаю вид… Не знаю, чтобы со стороны никто не понял про тебя… притворюсь, что ты мне не нужен. Или наоборот. Свалю к друзьям, типа Димона, чтобы отцу доложили, в какой компании я развлекаюсь, и он забыл вообще о твоем существовании. Только прикол был в другом. У тебя же на лице всё написано было. Всё, что нужно было доложить. Я не хотел ему верить, но не мог выкинуть из головы слишком яркую картинку. Как теплые лучи наполняют светом глаза Кибенкина, когда он просит прощения. Это тоже было не по-настоящему? Зачем он так со мной?! - Кибенкин не подозревал, что у тебя из-за этого проблемы, - ответил Саша, потому что я спросил это вслух. – Он даже не представляет, с кем связался… Радовался, что ты именно по моей вине переживаешь, и ждал, когда тебе надоест. Я не знал, что делать, я не был уверен, что дело в нём, только когда до дневника добрался, всё понял. И написал ему прямо там. Как есть, что из-за него произошло. Кибенкин должен был прочесть сразу, а потом вы ушли, потому что ему, видимо, нужно было признаться. - Всё просчитал? - Да. Мне было его жаль. Не повезло ему. Я даже растерялся от такого вывода, не зная, смеяться мне, или злиться. Жаль Кибенкина мне не было, и Сашино избирательное «великодушие» бесило. Да и стратег он хреновый оказался. - Это всё? – Поинтересовался я мрачно. – Или есть еще сюрпризы? Ты только за этим пришёл? Он почему-то заржал. - Вообще-то нет. Но без предисловия ты бы сопротивлялся. А я так не люблю. - Не сопротивлялся бы, - я пожал плечами. – Сил особо не было. - Еще лучше. Некрофилия даже Кибиша не вдохновила. Кстати, не понимаю, - сказал он, - как ты вообще додумался с ним пойти. Зачем? Я промолчал и Зарин продолжил рассуждать: - Интересно, может мне тоже стоит попробовать? Чтобы понять тебя, наконец. Точно. Лягу под Кибиша. Чем отвратительнее, тем ярче потом просветление, да? - Не выйдет. Он же уехал. И вообще он с тобой… не стал бы. - А ты? Я, конечно, понимал, что он прикалывается, но сравнение задело. - Ну, если ты уверен, что со мной будет так же ужасно, как с Кибенкиным, то можно попробовать. - Отлично. - Но сейчас не получится. - Я даже попятился от него, не зная, чего ждать. – Есть проблема… Я после… откровений и… экспериментов с… просветлением как-то не хочу ничего. - Захочешь. Я уперся в кресло, отступать больше было некуда. Сложил руки на груди, копируя его жест. - Придется сильно стараться… - Предупредил я. - Дохлый номер. Оно того не стоит. Не то, чтобы я ждал, что Зарин отступит, но надежда была. Я и так был слишком раздавлен, и не хотел терять себя окончательно. А это было неизбежно: стоит только немного поддаться, крышу снесет, как обычно. А потом будет такой же неотвратимый отходняк, и новое дно, только вот ниже уже некуда. Ни за что! - Илюш, ты боишься меня? Зарин улыбнулся темной предвкушающей улыбкой, а я сжал губы, не имея никакой возможности остановить это. Такое обращение с именем я только от мамы спокойно воспринимал, в далеком детстве! Саша прильнул ко мне, лизнул, потом, не дождавшись ответа, потянул джинсы вниз. - Не все так плохо, - сообщил он и, не отпуская взглядом, опустился на колени. Я вот этот его взгляд никогда, наверно, не забуду. Как будто он меня сожрать решил и загипнотизировал, как Каа бандерлогов, так, что я не видел и не слышал больше ничего вокруг. Только его темные, словно черная вода в болоте, глаза. Он насадился ртом на мой член, после чего перед глазами все начало расплываться, но этот кадр отпечатался на сетчатке ожогом. Он знал, что делает, что еще немного, и от крышесносных ощущений я забуду обо всем на свете. Мне даже самому уже хотелось поддаться, пусть делает, что хочет, только бы не останавливался. Пусть съест, проглотит или выплюнет, но сейчас я чувствовал себя не просто снова живым, а прежним. Видел себя его жадными глазами, чувствовал себя его рецепторами, он точно так же кайфовал, притягивая меня к себе за ягодицы, чтобы засосать глубже и слаще. Я зарылся пальцами в его жесткие волосы, чуть подтолкнул, едва устояв на ногах, но рука, словно чужая, потянула голову назад. Ударная доза персонального наркотика снесла все мысли. Остался только голод, мне было его мало, хотелось ощутить больше: руками, губами, на вкус и впитать кожей, чтобы открыть заново. Мы дышали одним воздухом, и каждый вдох пьянил все сильнее. И где-то в глубине раззадоривал страх и неловкость, не знаю чей – его или мой, чувства смешались и резонировали, я перестал сдерживаться и прятать этот голод. Я хотел его. Давно, долго, безнадежно, и больше не мог остановиться. Ни за что. Когда-то много раз представлял себе… напряженную спину, которая плавилась бы под ладонями, низкие стоны, невесомое сопротивление, и первобытное древнее желание захватить как можно больше, проникнуть дальше… Но сам растворялся в ощущениях, теряя себя в охватившем нас обоих мареве и ослепительной вспышке ядерного взрыва. Просветление, ага. То самое. Меня вынесло прибоем на ковер рядом с Сашей. Было так круто, словно я первый раз вышел на свежий воздух из затхлого погреба. И ничего другого не имело значения: что было раньше, или будет потом. Совершенно ни о чем не парился. Разве что... - Все продумал заранее, да? И это тоже по плану? – Вдруг спросил я, улыбаясь про себя. Он приподнялся надо мной на локте. Зрачки в его глазах словно закрывали всю радужку, в их блеске я мог различить свое отражение. - Вообще-то, этот план был прошлогодним. - Не верю. Саша рассмеялся. - Ну, я всегда готов… к вариантам, - сказал он, хотя голос и интонация никаких вариантов явно не оставляли. Волна дрожи поднялась по позвоночнику. Мне было кайфово и не хотелось шевелиться, но я тоже приподнялся. Потом посмотрел вниз и мне мгновенно поплохело, и несколько секунд я боялся отвести взгляд, сгорая со стыда и ужаса мысленно проклиная себя за то, что мог причинить ему боль. Пока Саша не проследил за моим взглядом и не спросил про зеленку. Меня даже в холодный пот бросило. - Какой ты нежный, - заметил он со странным выражением. - Я? Это у меня?.. - Это уздечка. До свадьбы заживёт... Если не будешь напрягаться. - До какой свадьбы? – Тупо переспросил я. Он выматерился и заржал в кулак. Я упал обратно на ковер, в шоке уставившись на люстру. Шутник, блин. - А ты как?.. – Спросил я, сгорая от смущения. - Думал, будет хуже. Шучу, офигенно. Повторим? Ну потом, как-нибудь… Когда заживет. Потом я еще успел перепачкать зеленкой всю простынь и подушку с обеих сторон, пока не раздался шум ключа в замочной скважине, и пришлось наспех приводить себя в порядок, сдерживая нервный смех. Родители ничего, конечно, не заподозрили и даже уговорили Зарина поужинать. Это был самый неловкий ужин в моей жизни, я боялся поднять глаза от тарелки, кусок не лез в горло, мне казалось, у меня на лбу все написано. И все только делают вид, что не замечают, потому что слишком стрёмно такое обсуждать. Но Саша совсем не переживал, был на своей привычной волне и так искренне интересовался всем подряд, что я очередной раз поразился, как у него так легко получается. Наверно, если бы я знал, что вижу его последний раз, я бы не сидел унылым поленом, а не сводил бы с него взгляда, ловя и запоминая каждый жест и выражение лица. Но мне снова казалось, что впереди еще целая вечность, а не несколько мучительных мгновений, которые пришлось разделить с родителями. Если не считать еще неловкого поцелуя в подъезде под мерцающей голубой лампочкой, когда я обтер спиной побелку и услышал то, что всегда знал и без слов.