Тайны мироздания, вторая серия

Осенний номер школьной газеты занял чуть ли не первое место по городу, вот что значит включить в творческий процесс правильных людей. Я раньше вообще не обращал внимание на эту самодеятельность, а тут - надо же. Особенно интересными вышли интервью, а круче всех получилась наша Татьяна Ивановна. Никогда не подозревал, что она такая разносторонняя личность. Если честно, я всегда с предубеждением к ней относился из-за ее навязчивой и слишком ласковой для учительницы манеры общения. Подойдет вот иной раз сзади, опустит ладони на плечи: "Илюшенька, держи спину ровно и перестань отвлекать Олесю". То, что эта Олеся меня пол урока ручкой в бок тыкала, вымогая домашку по алгебре - никому не докажешь. Я уж молчу о том, как меня вымораживало от "Илюшеньки". И о том, как Попова закатывала глаза, что-то там себе сразу воображая. Очень кстати в тему пришлось, что основной запал любви к ученикам уходил на Сашу Зарина, но иной раз и остальным доставалось. В субботу она даже решила со всеми нами отметить свой день рожденья. Мы и раньше часто куда-нибудь выбирались в добровольно-принудительном порядке, но дома у классухи - первый раз. Пришли все без исключения. Предполагалось вино, но интуитивно предчувствуя, что для посиделок в такой компании вина будет мало, мы с пацанами решили заправиться заранее, и отправили Женька в ларек. К десятому классу он вымахал под два метра, отрастил на бороде редкие рыжие колючки, и паспорт у него никто никогда не спрашивал. Заботливый Женек даже закупил девчонкам их любимый сидр, но нам надо было что-то серьезнее. Я, правда, не собирался пить вообще. Но потом как представил всю нашу ораву под присмотром Татьяны, так понял, что в трезвом уме это зрелище мне не по силам. Хотел только снять неловкое напряжение. И все было по плану, мы купили букетище роз (что-то там полезное в хозяйстве должны были выбрать девчонки) и присели в соседнем дворе, дожидаясь Леху, чтобы веселее завалиться всем вместе. Стас в своей вечной манере пошло пошутил про Татьяну, припомнив слухи о ее любимчиках из одиннадцатого, которые выпустились в том году, и новых, им на замену. - Ну ща увидим гнездо разврата, - поржал он. - Зря что ли столько народу к ней ходит. - Что ты несешь? - Серега пришел только в этом году и прошлогодними слухами не интересовался, поэтому был слегка в шоке. - Чушь он несет, - заступился я за честь Татьяны. Хотя кроме этой сомнительной чести у меня были и другие причины возмущаться подобной фигней. - Ну коне-ечно, - протянул Стасик. - Миха у нее всю весну тусил, так она за него сама сочинение на экзамене сдавала. - Ну да, Миха тот еще баран был, - согласился Муравьев. - Но в ее вкусе. - Вот-вот. Сейчас к ней кто ходит из наших? Серый из "Г"? А, да хоть у Зарина спроси. Он же у нее с утра сегодня тусил. - Что спросить? - Чем они там занимаются столько времени. - Сочинения пишут? - Предположил я первое попавшееся, чем вызвал у народа дикий хохот. Тут еще подошел Леха, и мы, наконец, перестали оккупировать детскую площадку. Я, только встав на ноги, понял, что чуть не рассчитал принятой водки. Хорошо хоть, на фоне остальных не сильно выделялся. К тому же настроение было преотличное, мне было смешно представить Сашу с Татьяной Ивановной, тем более, что с утра он у нее тусил не один, а с девчонками, которые помогали нарезать салатики. Только вот пацанам ничего доказывать я не собирался. Все-таки дыма без огня не бывает, отрицать не буду, но я же не могу им рассказать, почему так уверен в Саше. Хоть последнее время мне его страшно не хватало. Летом в деревне за тысячи километров так не скучал, как сейчас, когда он полдня был рядом за соседней партой. И делал вид, что у нас нет ничего общего даже для разговора. У него же это всегда отлично получалось, не придерешься. Состроит скучающую мину, как будто знает страшные тайны, до которых никто из нас не дорос, и пойдет очаровывать новеньких девушек. И только иногда снизойдет до общения, за которое ему все всё прощали, потому что Зарин сразу становился душой компании, и если удостаивал кого-нибудь вниманием, то реально казалось, что ничего важнее для него сейчас нет в целом мире. Даже если это была компания из дюжины человек. А если один на один, тем более. Например, в закрытой (хоть и тонким фанерным листом вместо двери) каморке за актовым залом, заваленной плакатами и стенгазетами на все случаи жизни, под смущающим гордым взглядом гипсовой головы Ильича. Особенно если он не только говорил, а еще и проводил ладонями, задирая свитер, или прикасался обветренными губами, опаляя кожу над ребрами жарким дыханием, - можно было забыть обо всем на свете. Даже и потом еще хватало на день минимум. Прежде, чем начиналась жажда и борьба с самим собой - подойти или подождать? Я ненавижу напрашиваться, и меня пугал его возможный равнодушный ответ, но ждать было невыносимо. Иногда я даже думал, фигня конечно, но мало ли, - как он отреагирует, если я тоже буду корчить такие строгие рожи и холодно прощаться. Или пообщаюсь поближе с Леной Нагаевой, которая уже пару месяцев прожигала чувствительную дырку на моем затылке и мило опускала густые ресницы, когда я оборачивался. Я делал вид, что не замечаю ее, чтобы не смущать особо. Хотя она была самой симпатичной из новеньких. Может, зря? Иногда я накручивал себя сильнее обычного и почти ненавидел Зарина за свою оглушающую зависимость. Но тогда уж мне не было никакого дела до других, и такие сложные комбинации с чувствами левых людей казались невозможными. Так что я просто мучился и ждал. Вот как тогда, примерно, когда мы все завалились к Татьяне Ивановне, и она нас всех аж расцеловала от избытка чувств. Выпитое заранее бухло пришлось в тему, я перестал париться. И вообще мы вполне мило сидели. По-доброму так, по-домашнему, с пожеланиями на видеокамеру и записками "каким я стану через пятнадцать лет" в бутылке из-под шампанского, хотя половину атмосферы реально сделала водка. Даже Кибенкину, который опоздал на полчаса, все вполне искренне обрадовались. Татьяна шутила и кокетничала и была немного не такой, как обычно. Наверно, тоже расслабилась до нашего прихода. А вот Зарин откровенно скучал. В один момент как-то залип и стал легонько стучать ножом по коробке от торта, что стало причиной невиданного зрелища - Татьяна обратилась к нему без привычных сладких ноток в голосе: - Саша, ну сколько раз говорить, не надо мне ножи тупить! Лучше наточить сходи, раз утром не успел. На пару секунд все замолкли, Зарин удивленно поднял на нее брови, потом с непроницаемым выражением положил нож на стол. С кухни пришла Лена, народ засуетился из-за чая. Потом он поймал мой взгляд, но я отвел глаза. Меня слегка мутило, и я решил зайти в туалет, и умыться холодной водой. Разморило просто, наверно, у нее натоплено еще неслабо было, и двадцать пять человек каким-то чудом уместившиеся в небольшой гостиной надышали, несмотря на открытую настежь форточку. Ванная была занята, и я вышел на балкон из кухни. За мной выскочили две серые кошки, я уткнулся головой в перила, чувствуя, как влажный воздух подбирается холодными пальцами под ткань одежды. Вот же позорище, упился дома у учительницы! Надо, наверно, свалить пораньше, пока мое жалкое состояние еще кто-нибудь не запалил, потом репутацию слабака хрен отмоешь. Кто-то вышел на балкон за моей спиной. Я сразу выпрямился. Это оказался Кибенкин, и я уронил голову обратно на сложенные руки. Вот только его мне не хватало для полноты ощущений. - Ну ты достал уже, - выдохнул я, мучаясь вновь подкатывающей дурнотой. - Уйди. - Тебе плохо? - Забеспокоился Кибенкин. - Да нет, - отмахнулся я. - Это на тебя обычная реакция. - А, - он вздохнул. - Послушай... я недолго... Пожалуйста. - Нет, - перебил я, все-таки обернувшись. - Ты говорил, что я сам к тебе приду, помнишь? Ну, помнишь или нет? Он сжал губы, упрямо сверля меня глазами. Босые ноги начали мерзнуть. - Что, сдался? - Понимающе кивнул я, хотя выглядел он довольно пугающе. Но меня это скорее забавляло. К тому же я ждал, что он вот-вот полезет ко мне своими цепкими руками, а мне было лень шевелиться. - Нет, я помню. - Он сверкнул глазами, - Ты придешь. А я не буду больше тебе... надоедать. - Круто. Тогда я пойду? Он прижался спиной к стеклянной двери. - Всего минуту, -- почти умолял он. - Ты же знаешь, как это. Когда даже поговорить не можешь, ни в школе при всех, или потом, когда нет времени. А я вообще не могу подойти к тебе, никогда. Пожалуйста. Досадно признавать, но я действительно понимал, о чем он говорит. Слишком хорошо понимал. Сквозь раздражение я малодушно решил, что если он скажет, наконец, свое откровение, будет проще выйти. - Ладно. Он вздохнул с облегчением. - Мне больно от того, что ты меня ненавидишь. - Я не... - Не важно. Ты прав, я сам виноват. Просто слишком тяжело было смотреть на вас, особенно, когда ничего не можешь сделать. Ты мне очень давно нравился, Илья... Он так медленно и тяжело подбирал слова, что меня накрыло тенью черного беспросветного отчаяния его голоса. - Но я понимал, что урод, или как вы меня еще называли... Я бы и не подошел к тебе никогда... кто ты - и кто я? Мне хватало просто видеть тебя каждый день. Пока не оказалось, что это могло быть так просто. Зарин просто взял то, о чем я стеснялся мечтать. Ради забавы, мимоходом. Это несправедливо! Я видел все с самого начала. Как вы уходили вместе, как ты изменился. Думаешь, это было незаметно? Как ты смотрел на него на уроках, задумчиво сгрызая резинку с карандаша и не сразу откликался? Не понимаю, как другие этого не видели... А я ничего не мог сделать. Только смотреть. Это было невыносимо. Я мечтал, чтобы учеба и пытка вместе с ней поскорее закончились, и одновременно, не хотел пропустить ни одного твоего взгляда, ни одного жеста, хоть все это было не для меня. Я знаю, что вел себя как полный идиот. Это было ужасно, то, что я делал, но чувствовал я себя еще хуже. Все, что происходило, казалось чьей-то нелепой ошибкой. И я не знал, как ее исправить, эту ошибку мироздания. Моя мечта осуществилась, но в качестве чужой прихоти. Я думал, если верну хоть часть предназначенного мне, ты очнешься, и все станет, как надо. Как спящая принцесса проснешься от поцелуя, но все стало еще хуже... У меня ведь не было ни одного шанса. Понимаешь? Я молча кивнул, потирая плечи. Кибенкин, видимо, тоже замерз, потому что спокойно пропустил меня и вышел следом. Раковина на кухне была заставлена грязной посудой, и я пошел в туалет. Кибенкин протиснулся следом и задвинул шпингалет, мне было все равно. Новая волна головокружения несла меня сквозь смысл слов, в которых он топил мое и без того измененное сознание. Я выпил воды из под крана, и брызнул на лоб, глухой голос Кибенкина сливался с шумом воды, но словно проникал под кожу, въедался в меня с каждым словом. Меня затопило его жгучей жаждой, словно обрушилась лавина, которую я не замечал, а теперь деваться было некуда. Я склонился над раковиной, надеясь, что он исчезнет или растворится волшебным образом, но Кибиш стоял надо мной, продолжая мучить откровениями: - Я тебя даже ненавидел. За то, что ты так легко поддался ему, значит мне просто нужно было быть смелее, и мне тоже бы перепало. Просто брать свое, да и всё. Как Зарин - которому никто никогда не отказывал. Когда у меня была возможность, я так и сделал, помнишь? Мне было не до него, и я не ответил, тогда Кибенкин вдруг потянул меня за волосы на затылке, разворачивая к себе. Я повис на его руке, пытаясь отцепиться, но борьба с подкатывающей тошнотой забирала все силы. - Тебе было хорошо! Ты стонал в голос, когда я закрывал тебе рот, чтобы никто не услышал. Ты льнул ко мне, потому что тебе нравилось, что я делаю. Тебе ведь нравилось? Я завороженно смотрел, как его лицо приближается, расплываясь в пятно с темными провалами глаз и рта. За спиной уже была плитка и полотенца на приклеенных крючках, а он был все ближе. Это было похоже на гипноз, или страшный сон, когда смотришь на себя со стороны и ничего не можешь поделать, потому что каждое движение глушит невидимая трясина. Я отстраненно наблюдал, как он притягивает меня за волосы и целует, кусая губы и насилуя языком мой рот. Моя отрешенность распаляла его все больше, пока очередная волна не выбросила меня из кошмара: я со всей силы толкнул его прочь и рванул к унитазу. Когда меня перестало выворачивать наизнанку, вытер рот ладонью, но поднялся не сразу. В нос отрезвляюще бил аммиачный запах кошачьей мочи из лотка с влажными газетками. Я нащупал пальцами слив и облокотился о бачок, поднимаясь. Кибенкин смотрел с таким выражением, будто стоял на краю крыши перед последним шагом. Или готовился самоубиться еще как-нибудь, например, решал, стоит ли прямо сейчас утопиться в этом же унитазе. Он с ужасом в глазах развернул ладонь, в которой сжимал клок русых волос. У него затряслись губы. Мне стало очень жаль, что так вышло. Не то, что я позорно упился, а вообще, с самого начала, с Кибишем. Он добился своего - к коктейлю эмоций из страха, отвращения теперь добавилось чувство вины. Мне даже стало стыдно, что я стошнил на его душевный порыв. Но было слишком паршиво, чтобы сказать это вслух. К счастью, Кибенкин поспешил выйти, и мне можно было не оправдываться. Я выпил еще воды из крана, прежде, чем выйти, и пошел прямиком в прихожую, чтобы как можно скорее свалить оттуда. За углом у входной двери стоял Зарин. Он оценил мой всклокоченный вид и мокрую челку, а потом проводил удивленным взглядом Кибенкина, который как раз сунул ноги в разношенные кроссовки, подминая задники, и выбежал прочь, вытирая глаза ладонью. Я прислонился к стене, чтобы перевести дух и собраться перед тем, как обуться. Ботинки лежали где-то в горе чужой обуви. - Он что, был с тобой в туалете? - Поинтересовался Саша. - А что? - С вызовом буркнул я. Его отстраненное любопытство меня покоробило. Из комнаты слышались звуки гитары, и песня в несколько женских голосов. Очень круто пели, между прочим. Саша криво улыбнулся. - И как оно? - Ага, - я икнул и зажал рот рукой, надеясь, что это не повторится. Потом выговорил более осознанно: - Хорошо. Помог мне проблеваться. На ботинках были шнурки, и это значительно усложнило задачу. Пришлось сесть прямо на пол. - Ты что, пил? Бля. Илья, ты куда вообще? Зарин выругался и вышел вместе со мной. Он удержал меня за куртку на лестничной клетке. От него сильно пахло сигаретным дымом, я прикрыл глаза, снова уплывая по своим рекам. - Что он делал? Он тебя трогал? Хоть пальцем? Я замотал головой, не желая ничего вспоминать. - А что? - Говорил что-то, - пожаловался я. - Мне пора домой. - И всё? - Допытывался Зарин, снова чувствительно потряхивая меня за плечи. - Да! Всё! - Я отшатнулся, вдруг словно очнувшись. - Только говорил, потом целовал. Тебе-то что? У тебя своих проблем куча, вон даже ножи забыл наточить, что тебе еще от меня надо? Отвали. Я сбежал по лестнице, обтирая рукавами перила, надеясь, что не увижу на стенах его тень. Он не стал спускаться следом, и меня колбасило от злости всю дорогу. Я мечтал поскорее дойти до дома и не стал ждать троллейбуса, почти протрезвев за несколько остановок пешком. Только вот утреннее похмелье превысило все возможные степени гадства. И дело было вовсе не в сушняке или головной боли.