Только с тобой

Пожухлые, желтовато-коричневые листья в стремительном хороводе закружились над землей, словно делая последнее усилие, чтобы снова взмыть в воздух, прежде чем навсегда опуститься на почерневшую от дождя дорогу. Не замечая их, Сакура понуро двигалась вперед между вздымавшимися из земли надгробиями, увязая каблучками черных туфель в . земле и пробираясь туда, где кучка людей сгрудилась возле вырытой могилы. Дорожка, по которой она шла, была посыпана мелким гравием. Скорей всего создатели ее думали о том, чтобы добавить еще одну нотку к естественному очарованию высоких елей и пихт, к строгости серых каменных надгробий, тянувшихся вверх по склону холма. Дождь хлестнул ее по щеке, порыв ветра едва не вырвал из онемевших от холода пальцев скользкий черный зонтик. Мысли ее были в беспорядке. В мозгу словно стучали тысячи невидимых молоточков. Вся она как будто одеревенела, застыла на этом холодном ветру. Механически, будто кукла, передвигая ноги, Сакура подумала, что идти — это все, на что она сейчас способна. Даже непонятно, как ей удалось объяснить таксисту, куда ей нужно — на кладбище. Кладбище. Наверное, у этого места было и другое название. Что-то более подходящее для чувств тех, кто, раздавленный горем, приходил сюда. Но Сакура всегда называла это место просто: кладбище. Она вспомнила, как когда-то подростками, еще учась в школе, они по ночам пробирались сюда и бегали между надгробиями, пока что-то — разбойничий посвист ветра или таинственное перешептывание листьев — не заставляло их замереть от страха. Очнувшись, они толпой мчались назад, домой, чтобы скрыться от неведомой опасности. Сегодня, однако, ее не пугали призраки. Она не чувствовала страха, только печаль, окутавшую ее с головы до ног, болью разрывавшую грудь, печаль, от которой хотелось упасть на мокрую, усыпанную листьями землю и провалиться в беспамятство. Мамору умер, он ушел навсегда, и никакая сила в мире не может вернуть его назад. Его больше не будет. Никогда. И виноват в этом был один лишь Саске. На мгновение волна ослепляющей ярости, словно раскаленная игла, пронизала ее мозг, заставив Сакуру очнуться. Учиха Саске. Ее муж. Тот самый человек, по вине которого погиб Мамору. Ее заледеневшие пальцы крепче стиснули изогнутую ручку зонта. Побелевшие, закушенные губы выдавали твердую, решимость. Ту самую решимость, которая поддерживала ее, заставляя как-то жить с того самого дня, когда она узнала об авиакатастрофе. Она собиралась оставить Саске и покончить наконец с этим опостылевшим браком навсегда. Надо было сделать это давно. Но только смерть Мамору стала тем толчком, в котором она так отчаянно нуждалась, чтобы разорвать узы, все еще связывавшие ее с Саске. — Сакура… Марлена Роуден протянула к ней дрожащие руки. Мать Мамору. Марлена всегда занимала особое место в ее жизни. Женщина, которую Сакура помнила столько же, сколько помнила себя, которая была с ней рядом все те годы, когда их детская дружба с Мамору незаметно перерастала в нечто большее. Именно она взяла осиротевшую Сакуру к себе, когда умерли ее родители: сначала мать от рака груди, а вслед за ней и отец — от одиночества и тоски. А может быть, просто от нежелания жить. Именно родители Мамору помогли ей собрать по кусочкам жизнь, которую шестнадцатилетняя Сакура, потерянная, ничего не соображавшая от горя, уже считала разбитой навсегда. Любовь и заботу, которыми они окружили ее, невозможно было забыть. Она знала, что может всегда положиться на них — так же, как и на Мамору. И хотя после окончания школы их дороги разошлись, Сакура всегда считала себя приемной дочерью Роуденов. Это была ее семья. Ее единственная семья. До тех пор, пока не появился Учиха Саске. — Какое горе… — всхлипнула Марлена, и из глаз ее покатились слезы. — Ох, Марлена! — Бросившись к ней, Сакура крепко обняла ее, и все то, что ей до сих пор как-то удавалось сдерживать, разом выплеснулось наружу. Сакура едва не завыла от горя. “Это все Саске виноват! ” — хотелось закричать ей. Именно он в тот день сидел за штурвалом маленького спортивного самолета, и если уж винить кого-то, так только Саске. — Знаешь, мы… мы в последние годы не часто виделись с Мамору, — пробормотала Марлена. Отодвинувшись от Сакуры, она принялась шарить в большой черной сумке в поисках носового платка. — У него было много проблем. Ты знаешь… — Да, я знаю. — Роберт и я… мы не должны были так сильно надеяться, что тебе удастся что-то сделать. Впрочем, Мамору никто бы не смог помочь. — Слезы снова потоком хлынули у нее из глаз. Зажав платком рот, Марлена старалась сдержать рыдания, лицо ее жалко подергивалось. — Я знаю. Знаю. Сакура почувствовала, что не может об этом говорить. По крайней мере сейчас. Мамору много лет был наркоманом. Не закоренелым, нет, просто любителем побаловаться. Во всяком случае, она предпочитала думать именно так. Хотя жестокая правда состояла в том, что, многие годы регулярно принимая наркотики, он уже не мог без них обойтись. Теперь они управляли его жизнью, и постепенно он стал незнакомцем не только для тех, кто знал его и любил, но и для себя самого. — Если бы ты все эти годы не поддерживала нас, не знаю, что бы с нами было. — Это вы поддерживали меня, — мягко возразила Сакура, снова крепко прижимая к себе Марлену. Пожилая женщина всегда была для нее скорее подругой, чем представительницей старшего поколения. Даже когда Сакура еще училась в школе, Марлена вела себя с девочкой так, словно они были ровесницами, и Сакура со временем привыкла к этому. Конечно, за последние годы они слегка отдалились друг от друга: Сакура вышла замуж, и этот брак отодвинул приемных родителей на второй план. Но это ничего не значило — они по-прежнему чувствовали себя одной семьей. А теперь, когда единственный сын Роуденов умер, всего нескольких месяцев не дожив до своего дня рождения, у Марлены и Роберта не осталось никого, кроме Сакуры. И у нее тоже не было никого, кроме них. Лицо Марлены белизной и тонкостью черт напоминало китайский фарфор. Прижав пожилую женщину к себе, Сакура почувствовала, как содрогается все ее худенькое тело. А бросив взгляд через ее плечо, она заметила прикованного к креслу на колесиках Роберта Роудена. И улыбнулась ему печальной улыбкой — с того дня, как авиакатастрофа унесла жизнь его единственного сына, мужчина, казалось, постарел на целых двадцать лет. — Как бы я хотела, чтобы он вернулся к нам, — выдохнула Марлена. — Я тоже, — сдавленным, слабым голосом отозвалась Сакура. — Что мы будем делать теперь, когда его нет? Как жить дальше? — Я буду с вами. Осторожно высвободившись из рук Марлены, Сакура порывисто обняла Роберта, а потом незаметно затесалась в толпу тех, кто пришел на похороны. Провожающих было немного. К этому времени у Мамору сохранилось всего лишь несколько старых, верных друзей, да и тех жизнь успела по большей части разметать по свету. Остальные же старожилы . Знавшие и помнившие Мамору со школьной скамьи, по привычке продолжали именовать его “мальчиком с блестящим будущим”. Все они,так же давно знали и Сакуру и один за другим подходили, чтобы поговорить с ней или пожать ей руку. Однако ей казалось, что в глубине души они именуют ее “женой того человека, который угробил Мамору”. Голова у нее раскалывалась от боли, но Сакура изо всех сил старалась не поддаться ей. Последние три года брака с Саске она отказывалась жить с ним под одной крышей, но их супружество дало трещину. Однако официально она все еще считалась женой этого человека. Теперь же, когда груз горя и вины непосильной ношей давил ей на плечи так, что она едва удерживалась на ногах, Сакура снова и снова спрашивала себя, почему она еще раньше не покончила с этим фарсом? Почему не предпринимала никаких шагов к разводу? И потом… как Саске вообще оказался на борту этого самолета, да еще вместе с Мамору? Воспоминание о беспомощном теле Саске, распростертом на больничной койке, вспыхнуло в ее мозгу: белые бинты, хриплое, неровное дыхание, исцарапанные щеки и подбородок, скрюченные пальцы, сплошь покрытые рваными ранами. И неожиданно волна непрошеной жалости вдруг захлестнула ее. Он выглядел таким… таким трогательным, что ей невольно захотелось утешить его! Утешить?! Учиху Саске?! Набрав полную грудь воздуха, Сакура попыталась взять себя в руки. В конце концов, она пришла на похороны Мамору! И думать сейчас о Саске — настоящее кощунство! Рука Марлены коснулась ее пальцев, и Сакура ласково погладила ее. Прижавшись друг к другу, словно олицетворенное отчаяние, они молча ждали. Похоронная служба на кладбище предназначалась для тех, кто хорошо знал и помнил Мамору. Слушая последние слова, которые священник произносил над могилой, Сакура сквозь пелену слез смотрела на гроб. А потом оглянулась на вереницу черных, мокрых от дождя зонтов, толпившихся вокруг, и вдруг перед ее глазами снова всплыло покалеченное, израненное тело Саске. Как он перепугал ее, когда вчера вечером внезапно и так неожиданно для нее открыл глаза. А этот разговор сегодня утром — он имел какой-то пугающий сюрреалистический оттенок. Было в нем нечто подозрительно знакомое. Саске был таким… казалось, ему до смерти хотелось поговорить. Однако одного только звука его голоса было достаточно, чтобы сердце ее на мгновение перестало биться, а все тело покрылось “гусиной кожей”. И вдруг Сакура с удивлением поняла, что ей все труднее заставить себя выкинуть из головы мысли о муже. В памяти ее вновь вспыхнуло воспоминание. Их первая встреча с Учихой Саске, Сакура будто снова увидела себя — растерянную, подавленную богатством и высоким положением в обществе, которое занимал этот человек, подпавшую под власть обаяния его личности. Словно олень, ослепший в кольце прожекторов, Сакура зачарованно смотрела на него, окруженного плотной толпой, и только испуганно вытаращила глаза, заметив, как он пробирается к ней. И вот они уже стоят лицом к лицу. — Насколько я понимаю, вы работаете на Тревора? — вместо вступления бросил он. — Да. — Занимаетесь дизайном интерьера? — Да. — На тот случай, если обладаете каким-то влиянием на него… не могли бы вы убедить его оставить в покое эти свои пакеты для молока и вместо этого лучше заняться очисткой городского пляжа от мусора и всякой дряни? Сакура расхохоталась; вся ее растерянность вдруг разом улетучилась, ей стало легко и свободно. Теперь она не испытывала ничего, кроме удовольствия от общения с этим человеком. Тревор Таггарт, один из наиболее влиятельных в Сиэтле архитекторов и дизайнеров, под началом которого она работала, давно уже прославился своим дурным вкусом. Он до такой степени любил ультрасовременные здания в стиле модерн, что это порой доходило до абсурда. Сакура не раз уже спрашивала себя, какого черта она вообще связалась с Тревором, тем более что тот искренне считал все свои идеи гениальными и не менее искренне не понимал, когда его осыпали насмешками. Наверное, именно это и мешало ей оставить его. — Между прочим, эти “картонные пакеты для молока” вовсе не так уж плохи, — вступилась она за Тревора, имея в виду его самый последний проект, включавший в себя целый комплекс совершенно одинаковых, абсолютно белых зданий. — И не волнуйтесь вы так. Скажу вам по секрету — они будут грязновато-серыми. — Правда? — Саске иронически вздернул одну бровь. И тут Сакура вспомнила, что он, так сказать, основной конкурент Таггарта. Однако его собственные проекты, к какому бы стилю они ни относились, всегда отличались изысканным вкусом. — А еще лучше посмотрите собственными глазами, как спланированы интерьеры зданий. Это просто фантастика, честное слово! — Ваше творение? Сакура, смутившись, покраснела до слез. — Я имела в виду сам дизайн, естественно. — Был бы рад посмотреть. — Она протянула ему руку. — Звоните в любое время. Кто-нибудь с удовольствием проведет вас внутрь. — Честно говоря, в качестве гида я бы скорее предпочел вас, чем Таггарта. Сакура слегка пожала плечами: — Что ж, думаю, это нетрудно устроить… Вот так и началась ее жизнь с Учихой Саске. Немного забавно, если подумать. Но не успели они с Саске понять, что происходящее слишком серьезно, чтобы этим можно было шутить, как в ее жизни снова появился Мамору. Он принялся умолять ее не выходить замуж за Учиху — причем задолго до того, как сам Саске спросил, хочет ли она стать его женой. Но Сакура только отшучивалась. Она смеялась над своими страхами, до самой последней минуты отказываясь верить в то, что намерения Саске столь добропорядочны, чтобы он думал о женитьбе. Кроме того, она была немало тронута, когда Мамору, усилием воли заставив себя протрезветь, тоже признался ей в любви. Впрочем, она не стала его слушать, и не потому, что была по уши влюблена в Саске, вовсе нет. Просто знала, что у Мамору проблемы с наркотиками. Правда, почти не сомневалась, что тому в ближайшее время удастся их решить. Но в Мамору она тоже не была влюблена. Во всяком случае, настолько, чтобы выйти за него замуж. Да, они были друзьями, она любила его родителей как родных, а Мамору считала почти что братом. И нисколько не сомневалась, что он никогда не станет для нее чем-то большим. К этому времени Сакура уже успела поддаться очарованию Саске. А он и в самом деле был дьявольски красив. К тому же энергия била в нем ключом, он был невероятно удачлив, в бизнесе обладал чутьем хорошей гончей, а едва заметная улыбка на жестко очерченных губах была способна свести с ума любую женщину. Сакура и сама не заметила, как "Влюбилась — влюбилась так стремительно, так беззаветно, что прошло немало времени, прежде чем она смогла понять, какую страшную, непоправимую ошибку совершила. В сущности, она ведь совсем не знала этого человека. И даже представить себе не могла, что у него душа гремучей змеи, а сердце давно высохшее, сморщенное, точно старый, увядший стручок. Со временем она узнала правду, но это далось ей нелегко. Ей и сейчас больно было вспоминать о том, сколько мучений ей это когда-то принесло. Поморщившись при воспоминании о своем временном помешательстве, Сакура вернулась к действительности. Взглянув на могилу, она увидела, что в нее как раз опускают гроб. Толпившиеся вокруг люди кидали в могилу розы, и те дождем сыпались поверх атласной крышки гроба. Сакуру оттеснили в сторону, она как-то сразу потеряла из виду Марлену и смогла погрузиться в свое горе. Сейчас ей казалось даже диким, что она виделась с Мамору всего лишь в прошлую субботу, как раз в вечер накануне того самого вылета, что закончился так трагически. Он явился к ней домой. Выглядел он ужасно. “Ходячий скелет”, — еще подумала она тогда. Он был совершенно сломлен: заливался слезами и выкрикивал ужасные вещи. “Моя жизнь кончена”, — снова и снова повторял он, и от того, как это говорилось, волосы шевелились у нее на голове, а по спине ползли мурашки. Слова эти сейчас похоронным звоном отдавались в ушах Сакуры. Стараясь отвлечь его, она сварила ему кофе, сделала бутерброды, но Мамору даже не заметил этого. Ей показалось, что у него в голове крутится какая-то мысль, которую он все никак не решается высказать вслух. Он все твердил тогда: — Прости меня. Прости меня, Сакура. Ради Бога, прости. — Но это было все, что он смог выдавить из себя. Перед тем как уйти, Мамору торопливо поцеловал ее и беззвучно шепнул в самое ухо, что любит ее. Потом дверь за ним захлопнулась, и он ушел. При одном только воспоминании об этом Сакура до сих пор испытывала боль. Мамору так и не смог избавиться от своего губительного пристрастия к наркотикам. Когда-то он пытался бороться, но проиграл, а потом еще раз и еще. В конце концов он превратился в законченного наркомана, и с этим пришлось смириться. Однако умирать он не хотел! — Ты зайдешь к нам ненадолго? — жалобно спросила Марлена, заметив, что все понемногу начали расходиться. Словно слепая, она осторожно шагнула вперед, стараясь не наступать на комья мокрой земли и ворох осенних листьев. Роберт терпеливо ждал, сидя в своем инвалидном кресле; судя по выражению его лица и отсутствующему взгляду, вряд ли он понимал, что происходит. Сакура покачала головой. При мысли о том, как совершенно чужие ей люди с бумажными тарелками в руках, где горками будут громоздиться закуски, и стаканчиками с кофе, собравшись группками на лужайке перед домом, станут вполголоса обсуждать Мамору и его нелепую смерть, ей едва не стало дурно. Желудок у нее внезапно скрутило судорогой. — В другой раз, — поспешно шепнула Сакура на ухо старой женщине, много лет мечтавшей о том, чтобы она стала ее невесткой. Но вместо Роберта и Марлены Роуден Сакура получила Фугаку и Микото Учиха. Что бы она сейчас ни думала о Мамору или Саске, Сакура прекрасно отдавала себе отчет, что по крайней мере в этом отношении она крупно проиграла. Родители Саске были настолько же сухими, холодными и глубоко эгоистичными, насколько Марлена и Роберт — добрыми и отзывчивыми. Вспомнив, что скоро ей, вероятно, вновь придется встретиться с ними, Сакура поежилась, словно от холода. Сакура до сих пор все терялись в догадках, как Саске и Мамору умудрились оказаться вдвоем на борту самолета. Друзьями они никогда не были. Конечно, они вполне могли быть знакомы, но в любом случае знакомство это было шапочным. Что могло свести их вместе, и поныне оставалось тайной. Причину авиакатастрофы пока так и не удалось выяснить, но по крайней мере сейчас уже ни у кого не было сомнений, что Саске пытался выровнять крохотный самолет до последней минуты. По предварительной версии, причиной аварии стали какие-то механические неполадки. Но занимавшиеся расследованием на все вопросы только угрюмо пожимали плечами. Однако уже то, что они упорно держали язык за зубами, только подлило масла в огонь, и слухи о том, что тут дело нечисто, распространились по городу с быстротой лесного пожара. Заметив, что Марлена оглядывается по сторонам в поисках мужа, Сакура поспешно отыскала взглядом Роберта Роудена. Тот наконец вышел из состояния прострации и теперь, заметив их, вскинул руку, привлекая к себе внимание. Дождавшись, чтобы Марлена присоединилась к мужу, Сакура обняла их на прощание и помахала им рукой. Вернулась она той же самой дорогой, которой пришла, чувствуя себя бесконечно измученной и подавленной. Она просто машинально переступала ногами, даже не думая, куда идет. Такси ожидало ее там же, где она его оставила. Выбравшись из машины около дома, она попросила подождать ее, и, к счастью, таксист согласился. — Куда теперь? — поинтересовался он, когда Сакура, захлопнув за собой дверцу, устало привалилась к спинке сиденья и застыла в молчании. — Городская больница, — пробормотала она, задергивая занавески и откинувшись на подголовник. Не прошло и нескольких секунд, как Сакура провалилась в сон. Достаточно было только сделать один-единственный шаг к бесшумно раздвигающимся дверям — и вот вы уже в больнице. Войдя, Сакура направилась к лестнице, за тянутой мягким ковром изысканных розовато-лиловых тонов. Пешком она поднялась на шестой этаж. Лифтом Сакура не воспользовалась — ей нужно было время, чтобы решиться вновь оказаться лицом к лицу с человеком, чьей женой она стала три года назад. Три года! На одно короткое мгновение она замечталась, вспоминая, как хорошо им было вначале. Потом, встряхнувшись, покачала головой, отгоняя предательские мысли прочь. “Что толку сейчас думать об этом? ” — одернула она себя. Шестой этаж больницы встретил ее сиянием отдраенных до блеска полов. Вдоль стен всего этажа тянулся ряд широких окон. Все вокруг показалось Сакуре одинаково серым. Серый день за окном был таким же унылым и беспросветным, как и ее собственная жизнь, какой она стала с того ужасного вечера, когда они с Саске поссорились и она покинула его дом, чтобы никогда уже туда не возвращаться. Повернув за угол, Сакура, невольно замедляя шаги, направилась в сторону палаты, где лежал Саске. И тут же заторопилась, заметив двоих, шептавшихся о чем-то у дверей палаты. Микото и Фугаку Учиха. Любящие родители Саске. Меньше всего на свете Сакуре хотелось бы, чтобы их острый взгляд отметил овладевшее ею смятение. Обернувшись на звук шагов, они тоже увидели ее, и на лицах их застыло одинаково неприязненное выражение. Оба они в свое время не одобрили выбор сына. Сакура не устраивала их в качестве невестки — ни тогда, ни тем более сейчас, — и они не намерены были этого скрывать. Вот и теперь, завидев ее, ни один из них не позаботился сделать хотя бы шаг ей навстречу или просто дать почувствовать, что разделяет ее горе. — Как он? — тихо спросила Сакура. — Так же. — Тонкие губы Микото слегка разомкнулись, пропустив эти слова, и тут же сжались в тонкую ниточку. Ее пальцы беспокойно шевелились; от нее ощутимо исходило напряжение. — Что он там делал? — чуть резковато спросил Фугаку Учиха. В последние годы его здоровье стало стремительно ухудшаться. Как и Роберт Роуден, Фугаку заметно постарел с того дня, как случилась эта трагедия. Он выглядел нервным, издерганным и, по всей вероятности, был не очень-то счастливым человеком. Сакуре никогда не удавалось понять его до конца, хотя втайне она не могла не сочувствовать ему, прожившему столько долгих лет бок о бок со своей деспотичной женой. — Что он там делал? Куда он вообще летел? — растерянно бормотал он, свободной рукой трогая подбородок. Начиная со дня трагедии, эти вопросы Фугаку задавал почти беспрерывно. Сакура только беспомощно покачала головой. Она подозревала, что родители Саске, непонятно по какой причине, винят в случившемся именно ее, но она, как и они, по-прежнему терялась в догадках. Что в тот день заставило Саске подняться в небо, оставалось тайной. А самым загадочным было то, что он взял с собой именно Мамору. Ни Микото, ни сам Фугаку ни словом не упоминали о погибшем — такое впечатление, будто бы Мамору никогда не существовало. Они даже и не пытались проявить какой-то интерес или выразить сочувствие к осиротевшим Роуденам. Эгоизм всегда был их отличительной чертой, хотя в том, что сейчас они искренне переживали за сына, не могло быть никаких сомнений. Привстав на цыпочки, Сакура попыталась заглянуть в палату, где лежал Саске. С того места, где она стояла, была видна только часть кровати; лишь ворох белых простыней и неясная выпуклость под ними указывали на то, что где-то там его ноги. В окна вливался слабый свет угасающего дня. И от этого все вокруг казалось до того безрадостным и унылым, что у Сакуры запершило в горле. Ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы заставить себя немного встряхнуться. — Простите, — пробормотала она, пытаясь бочком проскользнуть в палату мимо родителей Саске. — Мне известно, что ты хотела получить развод, — жестко бросила Микото. — Что?! — Не веря собственным ушам, Сакура обернулась. От удивления она замерла на месте. Такого она не ожидала — прямота никогда не входила в число достоинств Микото. — Ты просто ждала удобного момента, верно? Держала Саске в подвешенном состоянии, позволяя ему надеяться, что в один прекрасный день ты вернешься к нему. Шли годы, но ничего не менялось. И вдруг случилось ЭТО! — Мне очень жаль, — автоматически пробормотала Сакура, слегка опешив от той яростной непримиримости, которая звучала сейчас в голосе Микото. Ей пришлось напомнить себе, что несчастная женщина перенесла ужасное потрясение. — Но ведь он же поправится, — уже мягче пробормотала Сакура. — Поправится ли? — дрожащими губами еле слышно проговорила Микото. — А если нет? Ты ведь тогда будешь плясать от радости, верно? Какой неожиданный и удобный для тебя выход из положения, не так ли? — О, Микото-сан! — возмутилась Сакура. — Только не вздумай притворяться, будто страшно огорчена тем, что произошло! — Стиснув до боли руки, Микото бросила взгляд через плечо на дверь палаты, где лежал ее сын. — Он ведь может и не поправиться, и ты это знаешь. А стоит мне только вспомнить эти годы, когда ты могла бы быть с ним… у меня просто сердце разрывается! Ни детей! Ни наследника! Одна только ты — эгоистичная, самовлюбленная… А теперь мой единственный сын… лежит там… — Дрожащая, морщинистая рука беспомощно ткнула в сторону, больничной палаты. — Микото, — запинаясь, с мукой в голосе прошептал Фугаку. — Я не хочу говорить об этом! — Поспешно отвернувшись, Микото, спотыкаясь на ходу и держась рукой за стену, двинулась к лифту. Каблучки ее гневно зацокали по вымытому до блеска линолеуму. В воздухе повисло неловкое молчание. Сакура украдкой бросила взгляд в сторону Фугаку. Тот со свистом втянул в себя воздух. — Куда он летел? — снова спросил он. — Я не знаю, — беспомощно покачала головой Сакура. “Простите! ” — хотелось сказать каждому из них, но слова эти, так и не сорвавшись с их губ, повисли в воздухе. Не зная, как быть, оба смущенно молчали. Потоптавшись на месте, Фугаку неловко двинулся вслед за женой, и Сакура еще долго слышала его шаги. Войдя в палату, где лежал Саске, Сакура поймала себя на том, что невольно зажмурилась, прежде чем бросить взгляд на мужа. Он спал, тяжело, со свистом дыша. Порезы и царапины на его лице понемногу начали заживать, страшные синяки из черных стали зеленовато-желтыми — хороший признак, говоривший о том, что гематомы рассасываются и пациент находится на пути к выздоровлению. Но ни эти уродливые пятна, ни покрытые подсыхающей коркой ссадины не могли скрыть той красоты, которой всегда отличалось лицо Саске. Прямой нос, густые и невероятно длинные для мужчины ресницы, бросавшие загадочные тени на скулы, — сколько раз на заре их супружеской жизни Сакура поддразнивала мужа, прося его поделиться с ней красотой. Он отвечал ей легкой снисходительной улыбкой, которую она так любила и которую ошибочно принимала за нежность. Одна рука Саске была прижата к груди, другая беспомощно вытянулась вдоль тела. Сакура невольно обратила внимание на его пальцы. Длинные и чувственные, как нежно они могли когда-то ласкать ее лицо! Она вдруг вспомнила, как муж, коснувшись большим пальцем ее губ, склонялся к ней, как глаза его, цвета оникса, встречались с ее изумрудными и как сладко замирало сердце в ее груди, когда она читала в них неприкрытое желание. — Сакура… Вздрогнув от неожиданности, она круто обернулась на звук мужского голоса. Сердце ее заколотилось как сумасшедшее. Со стула, стоявшего в углу палаты, поднялся сводный брат Саске, Итачи Учиха. — Господи, Итачи, как ты меня напугал! — прошептала Сакура, с трудом подавив нервный смешок. — Прости, я не хотел, — тоже шепотом ответил он. Оба говорили едва слышно, то ли не желая беспокоить Саске, то ли боясь, что он услышит их разговор. — Я просто задумался… Мой отец и Микото были здесь, они только что ушли. — Знаю. Я столкнулась с ними в коридоре. — Сакура подошла к тому месту, где сидел Итачи. Такой же высокий как брат, он обладал той же красотой, однако Сакуре казалось, что ему присуще то, чего никогда не было и не будет у Саске — сочувствие к людям. Но сейчас в его глазах, не отрывавшихся от лица Сакуры, явственно читалась неприязнь. Она не виделась с ним с того вечера, когда стало известно об аварии, но тогда все они были слишком потрясены, чтобы думать о чем-то, кроме произошедшей трагедии. — Как Конан? — машинально спросила Сакура. — Нормально, — пожал плечами Итачи. Он всегда на редкость скупо говорил о жене. Брак их, как и брак его брата с Сакурой, был на грани краха, хотя они с женой до сих пор жили под одной крышей. — Ты говорила с ним? — спросил Итачи, кивком головы указав в сторону кровати. — Ну… он произнес несколько слов. — Цунаде сказала мне, что он пару раз приходил в себя. — Это не совсем так. Мне показалось, что Саске мало что помнит о том, что с ним случилось. — Он вообще ничего не помнит, — поправил ее Итачи. — Даже своего собственного имени. Сакура проглотила и это. — Еще рано об этом говорить, — пробормотала она. — Неужели? Конечно, Цунаде ничего прямо не говорит, но мне показалось, что это ее здорово тревожит. Что-то явно неладно. И Микото с отцом тоже это подозревают. Да и Карин, насколько я понимаю. Нервы Сакуры, и без того напряженные, дернулись, как туго натянутые веревки. Карин Узумаки была не тем человеком, о котором ей хотелось сейчас вспоминать. Все, однако, хорошо знали, что Узумаки Карин , придя на работу в “UchihaGroup”, очень скоро стала правой рукой Саске. Они не расставались ни на минуту — ни днем, ни, как утверждали злые языки, ночью. Сама же Сакура, как только волна слухов докатилась до нее, сразу же и безоговорочно поверила в то, что это правда, хотя и в то время ей не давала покоя мысль, где же проходит грань, отделяющая истину от злобной лжи. Впрочем, все возможно, в конце концов убедила она себя. — Так Карин была здесь? — решилась спросить Сакура, хотя язык с трудом повиновался ей. — Мы же все волнуемся, ты должна понимать. Ради всего святого, Сакура, Саске ведь и есть “UchihaGroup”! Он единственный, кто держит в руках бразды правления компанией. — Итачи нетерпеливо махнул рукой. — Конечно, он обсуждал со мной часть своих сделок, но ведь Саске-это Саске, ты же знаешь! Полностью он никому не доверял, даже мне. Не такой он человек. — Да, это верно, — тихо согласилась она. — Я сидел здесь и все ждал — может, он придет в себя. Мне позарез нужно с ним поговорить. Впрочем, не только о делах, — торопливо добавил он. — Разве я что-нибудь говорю? — А тебе и не нужно. Думаешь, я не в курсе, как обстоят дела? Но ведь он мой брат, понимаешь? За этими его словами последовало неловкое молчание, приоткрывшее завесу над чувствами, которые, казалось, сами рвались на поверхность. Итачи любил Саске. Так было всегда. И Сакура, которая никогда даже не пыталась разобраться в тех чувствах, которые она питала к Итачи, внезапно ощутила, как в ее душе вспыхнула неожиданная симпатия к этому человеку. “Хорошо, что среди Учих нашелся человек, который искренне переживает за него”, — подумала она. Что ж, семейные узы — деле хорошее. Но пока, коль скоро речь идет о бизнесе, нельзя доверять никому — ни единому человеку, не важно, имел ли он хоть какое-то отношение к “UchihaGroup” или же нет. Все они думают только о том, как делать деньги… деньги… деньги. Бросив взгляд на наручные часы, Итачи нетерпеливо пробормотал: — Мне еще нужно сегодня успеть заехать в офис. Жаль, что не удалось поговорить с ним, А что ты скажешь, если он вдруг придет в себя? — Честно говоря, не думала. Да и зачем? Цунаде считает, что будет лучше, если он сам все вспомнит. Тело Саске вдруг вздрогнуло и напряглось, и он глубоко вздохнул всей грудью. Сакура затравленно озиралась по сторонам, чувствуя, как снова бешено заколотилось сердце. Итачи чуть ли не бегом бросился к кровати, на которой лежал брат, и впился взглядом в его лицо. Сакура, немного поколебавшись, неслышно подошла к нему. Только убедившись, что Саске крепко спит, она немного успокоилась. — Конечно, ей тоже хотелось, чтобы он пришел в себя, однако она не могла не тревожиться о том, какое будущее ждало впереди их обоих. Разочарование, словно облако, затуманило лицо Итачи. Он машинально склонился к Сакуре, словно намереваясь по привычке поцеловать ее в щеку, но потом, спохватившись, отодвинулся, ограничившись небрежным кивком. — Держи меня в курсе, — бросил он. — Ладно. Пока. Итачи снова кивнул и закрыл за собой дверь. Опустившись в стоявшее возле постели кресло, Сакура вытянула ноги, чувствуя, как по всему ее телу разливается накопившаяся за день усталость. Конечно, ей тоже следовало бы заглянуть на работу, но сейчас она была как выжатый лимон, а уж о том, чтобы ехать куда-то, не хотелось и думать. А Тревор, хоть и отнесся с сочувствием к несчастью, случившемуся с Саске, был не тем человеком, который способен долго сострадать чужому горю. Если быть до конца откровенным, он был человеком действия. И Сакура знала, что его терпению скоро придет конец — он и так уже намекал, что она уделяет слишком много внимания случившемуся. К тому же они сейчас были по уши загружены новым проектом, требовавшим ее максимального внимания. Сакура могла легко представить себе, как Тревор нетерпеливо расхаживает из угла в угол, стараясь скрыть свое нетерпение и не злиться на ее долгое отсутствие. Куда ни глянь, все было плохо. А Сакура к тому же, как на грех, не могла разобраться со своими собственными чувствами. Как ни поверни, официально она все еще считалась женой Саске, нравилось ей это или нет, поэтому, как она считала, ее долг — оставаться рядом с ним в это тяжелое время. Сама не отдавая себе отчета, почему она это делает, Сакура придвинула кресло поближе к изголовью кровати. Внезапно она поймала себя на том, что пристально всматривается в лицо Саске оттененное темными волосами, при этом разглядывая мужа так, словно видела его в первый раз в жизни. “Наверное, это все потому, — решила она, — что раньше я слишком часто в его присутствии чувствовала себя неуютно. Ведь он такой… вернее, всегда был так поглощен своими делами, что едва замечал меня”. Будь Саске в сознании, Сакура никогда бы не осмелилась так смотреть на него. Перехватив ее взгляд, он заставил бы ее смущенно отвести глаза в сторону, чтобы не увидеть в его лице насмешки над своей беспомощной, безответной любовью. Сакура страдальчески сморщилась. Ее не покидало ощущение, что они потеряли что-то очень важное. Почему? Почему все так сложилось? Зачем Саске вообще женился на ней? Бросив взгляд на его руки, Сакура едва смогла сдержать рвущийся из горла стон при виде тоненького золотого ободка, который она когда-то сама надела ему на палец. Оно стоило ей бешеных денег, но ведь это был подарок ему. И Саске никогда не расставался с ним, даже когда так чудовищно лгал ей — в ту ночь после самой жестокой их ссоры, когда они расстались. Она обвинила его в неверности, в том, что он обманывает ее — с Карин Узумаки, между прочим! — а он тогда со злобой бросил ей прямо в лицо, что раз уж Сакура решила устанавливать правила, то он оставляет за собой полное право затащить к себе в постель любую женщину. Она легко коснулась пальцем тоненького золотого ободка, воровато погладив руку мужа. Но потом ее вдруг будто что-то толкнуло. Сакура вновь подняла на него глаза… и сердце у нее остановилось. Холодные черные глаза Саске были открыты. Он смотрел на нее в упор. Вдруг губы его слегка раздвинулись, и с той самой усмешкой, от которой у нее подгибались ноги, он негромко бросил: — Привет, Сакура!