Ненастоящая любовь

<center>Дальнейшие события свершились именно так, как того желал лихолесский владыка, а именно — дороги участников охоты на время разошлись.       Тауриэль, не зная, сколько предстоит пробыть в Ломмионе, погрузилась в повседневные заботы. Близилась осень, предстояло подготовиться к грядущей зиме. Для Трандуила тоже нашлись дела, конечно, масштаба куда как большего — на гордых плечах короля лежала забота о всём Лихолесье. Непростую ношу он с покорностью и славой нёс тысячелетия, как подобало эльфийскому правителю.       Никто во дворце не посмел расспрашивать, где владыка пропадал несколько прекрасных летних дней. Он вернулся и восседал на троне, облачённый в королевские одежды и с короной на голове, и по виду Трандуила невозможно было понять, счастлив он или же наоборот. Обыденная холодность отступила: он выглядел счастливым и несчастным одновременно.       В Ломмионе же Ференир гадал о том же, глядя на свою госпожу. Тауриэль то светилась, как медовая луна в золотую полночь, то мрачнела, будто грозовое небо перед страшным ненастьем.       Наступила осень. Дни стояли ещё тёплые и ясные, но по ночам набегали холода, и по утрам на траве заметен был лёгкий иней. Однажды Трандуил почти случайно стал свидетелем трогательного прощания Линавен, эльфийки из букового леса, служившей Тауриэль, и Малениона, сына королевского казначея.       Она отправлялась к Тауриэль. Он оставался рядом со своим отцом, по-прежнему на немилой сердцу службе. Желание стать стражником отнюдь не покинуло эльфа, но Элрос, как и раньше, ничего не желал слышать об этом.  — Мне так хочется проводить тебя до Ломмиона, — проговорил Маленион, пожимая руку девушки. — Но отец сказал, что меня не отпускает. Работы много: сейчас готовимся к зимовке, нужно проверять доход и расход казны.  — Не ссорься с отцом, Маленион, — она грустно улыбнулась, на мгновение опустив свои яркие зелёные глаза. — Не волнуйся, я доберусь. Сам король позволил мне отправиться. - О, быть бы мне стражником! Тогда…  — Тогда тебя не отпустил бы командир Элрос, — она смешливо поджала губки.  — Вот и отпустил бы! Я бы попросил, и он был позволил. Ведь важна безопасность такой… такой девушки, — эльф замялся. — Знаешь, Линавен, я всё-таки доведу тебя. Отцу объясню всё потом.  — Как можно? — смутилась она. — Если ваша работа застопорится, владыка будет недоволен, может, даже разгневается.  — Но я только доведу тебя и поклонюсь леди Тауриэль. И попрошу, чтобы вы обязательно возвращались. Ты знаешь, Линавен, я упражняюсь в искусстве владения оружием так, как она учила. Я тайком наблюдаю за тренировками стражи, но всего этого мало.  — Понятно, — эльфийка, казалось, немного обиделась. — Значит, тебе настолько сильно нужны уроки моей госпожи, что ты решил как можно быстрее оказаться в Ломмионе, пойти к ней на поклон. И даже согласен не послушаться отца.  — Мне хочется почерпнуть от мастерства леди Ломмиона, вот только иду я теперь не поэтому.  — Почему же?  — Мне дорога одна лесная эльфийка, которая сейчас немного обижена.       Маленион с улыбкой наклонил голову и, не смея решиться на большее, прислонился щекой к щеке Линавен. Она расцвела улыбкой, доверчиво положила руку на его плечо.       Трандуил, оставаясь невидимым для влюблённой пары, слышал всё. В том числе и последнюю фразу Малениона, от которой сердце лесного владыки странно сжалось. Он совладал с собой, не выдав присутствие ни малейшим движением, ни даже вздохом.  — Пойдём, Маленион, — позвала она.  — Пойдём, Линавен, — ответил он.       Двое направились к выходу из дворца. Трандуил поймал себя на мысли, что хотел бы отправить с Линавен что-то для Тауриэль. Только что именно? Письмо — ненадёжно. Да и о чём писать? Приказать вернуться? Она и так вольна это сделать. Одним словом, глупая идея. Отмахнувшись от таких мыслей, владыка Лихолесья отправился в сокровищницу. «Дети», — подумал он на ходу. — «Счастливые дети, эти Маленион с Линавен».       Трандуил — известный на всё Средиземье поклонник самоцветов и драгоценностей всегда чувствовал себя лучше, когда перебирал и рассматривал свои сокровища, коих у него имелось великое множество. Под гулкими сводами подземелья, он открыл один из сундуков и с наслаждением запустил пальцы в груду изумрудов, сапфиров, рубинов, топазов, аметистов… Камни сверкали в свете свечей, испуская дивные лучи. Владыка ощутил острое удовольствие. Созерцающие великолепие глаза радостно расширились. Он вздохнул и таинственно улыбнулся собственному отражению в отполированной поверхности одного из самоцветов.       Внезапно в ладонь упёрся некий особенно твёрдый камешек. Если бы камни умели передвигаться самовольно, можно было бы справедливо сказать, что он сам пожелал быть взятым в королевскую руку.  — Посмотрим, — произнёс хозяин сокровищ, откапывая вещицу, а откопав, констатировал. — Ты милый.       Трандуил, привыкший разговаривать со своими драгоценностями, словно с живыми созданиями, извлёк на свет рубин. Небольшой, но яркий, хорошего, насыщенного окраса. Формой рубин напоминал ягоду земляники. Кто и когда огранил его так, король не припоминал: камешек явно не принадлежал к сверкающей плеяде любимых сокровищ.       «Словно землянички», — промелькнуло в голове Трандуила. За спиной что-то упало и покатилось. Эльф резко вскочил и оглянулся. Один из резных ларцов упал, перевернулся, и его содержимое рассыпалось по каменному полу. В свете, играющем на отточенных гранях, в сиянии алмазов предстала Тауриэль. Одежда не скрывала прелестной наготы. Она улыбнулась и сделала шаг навстречу. Вьющиеся рыжие пряди её волос едва заметно всколыхнулись. От вздоха чуть приподнялась грудь с остро возбуждёнными сосками.  — Тауриэль, как ты здесь оказалась?       Он протянул к ней руку, желая прикоснуться, но видение исчезло.  — Что за наваждение? — сказал Трандуил самому себе. — Такого со мной никогда ещё не случалось.       Он лукавил. Правда была слишком горька, чтобы лишний раз о ней вспоминать. После того, как погибла его королева Эллериан, он часто видел её то в одном, то в другом уголке подземного дворца. Со смертью горячо любимой жены весь мир от земли до звёзд сделался для Трандуила пустыней, и сознание играло с несчастным злые и жестокие шутки. Он носил Эллериан в своём кровоточащем сердце и никуда не желал отпускать милое видение, лелеющее и мучающее одновременно.       С веками это сошло на нет, но теперь… Зачем явилась эльфийка? Нелюбимая, неужели она пустила в его сердце настолько глубокие корни? Как она может встать на место Эллериан? И… всё ли благополучно с Тауриэль?       «Она не умерла», — мысленно успокоил он себя. — «Тауриэль жива и сейчас в Ломмионе, а скоро будет здесь». Владыка полюбовался рубином на своей раскрытой ладони, затем сомкнул над ним пальцы. Он знал, что хочет сделать с ним.       Через несколько дней чудный камешек засверкал ещё ярче в искусной золотой оправе. Навесив медальон на золотую цепочку, владыка с удовлетворением смотрел на плод собственных трудов. Конечно, можно было обратиться к королевскому ювелиру, но с этой безделицей идти к мастеру смешно! К тому же он, Трандуил, когда-то любил сам работать с камнями, и непременно с благородными. Любопытно попробовать вновь, а своих навыков он не растерял. Однажды научившись делу, эльф помнит его вечно.       Ещё через несколько дней леди Ломмиона принимала посланца из дворца. Открыв шкатулочку, Тауриэль едва не вскрикнула.  — Какая красота, — сказала эльфийка вместо крика. — Линавен, помоги мне его надеть.       Девушка, дивясь на вещицу, принялась застёгивать хитроумный замочек на цепочке.  — Владыка не велел передать никакой грамоты? — спросила Тауриэль. — Нет, госпожа.  — И ничего на словах?  — Ничего.  — Изысканная работа, — продолжила Тауриэль. — Поклонись его величеству от меня и скажи, что я благодарю от души. Владыке известно, как лесные эльфы любят землянику, — она замолчала, обдумывая, а после широко улыбнулась. — Постой. Передай вместе с поклоном и благодарностью кое-что земляничное.       Обычно владыке Лихолесья дарили самоцветы, вино, оружие и доспехи. Земляничного же варенья в качестве подарка он не получал никогда, поэтому так и не решил, как реагировать. Эльфийским королям не принято посылать варенье. Ещё бы гриб сушёный прислала! ..       Хотя, нельзя отрицать, подарок оказался на редкость вкусен. Поставив деревянную ёмкость в своих покоях, Трандуил лёг в постель. Среди ночи он поднялся, повинуясь неведомому чувству и, спешно отыскав ложку, съел едва ли не половину лакомства. Облизнув губы, он задремал, довольный собственной выходкой, нужно сказать, не слишком соответствующей королевскому статусу.       В это время Тауриэль, пытаясь отдохнуть в своём доме на дереве, поцеловала рубиновую землянику на своей груди. По её щекам катились слёзы. Непрошенные, но сладкие, как земляничное варенье.