Ненастоящая любовь

      Как выбрался из покоев короля Лихолесья, не привлекая внимания двоих, замерших на постели в объятьях друг друга, Леголас помнил довольно смутно. Оказавшись у себя, принц упал на ложе и долго лежал, изучая глазами тёмный потолок. Заснуть он не мог: стоило лишь только попробовать, как перед глазами вставали случайно подсмотренные откровенные сцены. Произошедшее казалось нереальным.       Лишь наступило утро, Леголас встал, надел тёплую одежду, взял лук, колчан со стрелами, прицепил к поясу охотничий нож и отправился в лес. Над Великой Пущей вставал трепетный, розовато-жёлтый рассвет. Ночные тени уходили прочь. Под деревьями снег ещё лежал, но легконогий эльф шёл по нему, не проваливаясь. Солнце поднималось из-за горизонта всё выше, освещая лес. С древесных ветвей закапала вода, дивно запахло свежестью, весной.       Окружённый гармонией природы, Леголас чувствовал себя потерянным. Он стал свидетелем того, чего не дозволено было видеть никому и, хоть немало думал о случившемся, всё же не мог решить для себя ряд вопросов.       В голове не укладывалось: как подобное может быть? С юности принц усвоил, что для сына Старшего народа в его бесконечной жизни возможна лишь одна любовь. Первая. Настоящая и она же единственная. Она светит в душе, подобно вечной звезде. От неё рождаются дети. Союзы, заключённые не по любви, у эльфов не встречались. Если и встречались, то осуждались. На них шли лишь в самых крайних случаях. Их было мало. Неужели, его отец не любил мать? Невозможно. Доказательством служило, собственно, само существование Леголаса. Что же тогда у отца с Тауриэль? Зачем это всё? Иначе, как искажением от близкого соседства с вражескими землями, где обитало зло, их отношений не объяснить.       Зелёный Лист не знал, что теперь ему делать. Как жить дальше? Как смотреть в глаза отцу? Как говорить с Тауриэль? Как видеть их вместе и каждое мгновение знать, что их связывает? Можно притвориться, что ничего не знаешь, но от этого не забудешь того, что знаешь.       Леголас понимал, что не сможет притворятся. От отца ничего не скроешь. В детстве Трандуил без труда узнавал обо всех проделках потомка, пусть и самых невинных, когда маленький эльфёнок тайно объедался позаимствованными на дворцовой кухне сладостями или убегал играть в лес без присмотра. Со временем леголасовы тайны становились серьёзнее, взрослее, но для его венценосного родителя не возникало сложностей в их раскрытии.       До поры до времени одним из огромных секретов Зелёного Листа было чувство к Тауриэль. Он всерьёз думал, что любит эльфийку по-настоящему… по-другому он просто и не мог думать. Девушка, вроде бы, отвечала взаимностью. Леголас знал, что отец говорил с ней. Его величество встал на пути их соединения. О, Эру… Неужели, он ещё тогда сам имел планы относительно рыжеволосой воительницы?! Неужели, они и тогда тоже… играли в лосей? А изгнал её Трандуил совсем не за то, что она предала долг командира стражи и помогла врагам-гномам, а за то, что… Неужели, Тауриэль изменила эльфийскому королю с гномьим принцем? Невозможно! Не сошла же она с ума? На миг эльфу отчего-то стало обидно за отца.       Леголас остановился, поднял голову. Его голубые глаза осматривали своды могучих ветвей дуба, под которым он находился. На щёку упало несколько капель. Вода. Не слёзы. Маленький лесной принц давно вырос, он стал воином, сражался на войне, испытал лишения и боль. Он негодовал, он был в смятении. В тоже время отчётливо понимал, что никогда не сможет возненавидить отца и Тауриэль.       «Я сам оттолкнул её», — припомнил Леголас. — «После Битвы Пяти Воинств Тауриэль догнала меня и хотела следовать одним путём. Это я, я сам бросил её на произвол судьбы… Она вернулась к отцу. К кому же ей было ещё идти? Он простил вину. Должно быть, она отдала ему своё тело в благодарность. А он почему-то не отказался от благодарности и взял её. Без любви». При последней мысли эльф скривился чуть ли не с отвращением.       Прежде он не представлял себе соединение без истинной любви. Или он ничего не знал об этом чувстве? Или, напротив, знал слишком много? «Встречу ли я в Средиземье деву, любовь которой будет настоящей?», — думал принц. — «Или все эльфийки лукавы и неспособны на искренность? Тауриэль никогда не любила меня, но любил ли её я? ..». Оперевшись спиной на могучий ствол дуба, эльф попытался представить себя на месте отца прошлой ночью. И не почувствовал ничего — ни желания, ни тепла, ни любви. Тауриэль принадлежала Трандуилу. Ему, Леголасу, не принадлежал никто.       «Не лучше ли забыть любовь?», — рассуждал Зелёный Лист дальше. — «Не лучше ли сменить мечты об этом непонятном чувстве на братскую преданность, подобную той, что связывает меня с сыном Араторна? В этом чувстве, по крайней мере, нет сомнений. Не все эльфы становятся мужьями, есть и те, кто навсегда остаются воинами, верными лишь долгу и боевым друзьям. Не потому ли отец оберегал меня от любви к деве. Он знал, насколько она ложна. Он знал, какую она приносит боль».       Эльф вновь вспомнил прошлую ночь. Трандуилу вовсе не было больно. Наоборот, он казался довольным и даже счастливым. Ложь? Иллюзия? Зачем же так обманываться? Стоит ли удовольствие обмана? Или это такое удовольствие, ради которого можно лгать? Но владыка не лгал. Он не говорил Тауриэль слов любви. Он говорил, что она сокровище, освещающее его жизнь… Это значит то же, что и: «Я тебя люблю»? Или эльфийки лишь на то и созданы, чтобы делать с ними это? Кого же любить по-настоящему? Любить так, чтобы и перед вечностью не сомневаться в своём чувстве и не стыдиться его.       «Я побыл в Лихолесье достаточно», — решил Леголас. — «Отправлюсь назад к Арагорну, но до того поговорю с отцом. Я должен знать, иначе и в далёких землях мне не будет покоя». Он направился обратно во дворец.       Узнав, что Леголас с раннего утра ушёл в лес, Трандуил совсем не удивился. Владыка знал, как его сын любит живописный край, где появился на свет, вырос и прожил долгие века. На части Лихолесья лежала Тень зла. Не зря его королевство носило именно такое название. Однако, даже пребывая под Тенью, Великая Пуща достойна верности и обожания. Достойна того, чтобы спасать и защищать её, и даже того, чтобы погибнуть за родной лес.       Впрочем, его величество надеялся, что принца ожидает не такая трагическая судьба. Трандуил знал, что став соратником вождя людей, коего эльфы именуют Эстель, Леголас вступил на опасный путь. Но по-другому нельзя. Останься лихолесский принц под сенью Великой Пущи — для королевства и целого народа будет потеряна надежда уцелеть в грядущей великой войне. Жестокой войне, по сравнению с которой Битва Пяти Воинств представлялась локальной стычкой с орками. Война всколыхнёт всё Средиземье и навсегда изменит его историю, его будущее. У Леголаса хватит сил на все великие деяния, что предстоят ему бок о бок с Арагорном. Трандуил это знал.       Разумеется, он и не подозревал о том, что сын побывал ночной порой в королевских покоях. Под утро Тауриэль ушла к себе, а весь следующий день будто светилась изнутри. Они иногда смотрели друг на друга, взаимно храня ещё одну общую тайну. Королю всё время хотелось улыбаться, но он, как обычно, держал лицо. Совершенно незачем показывать всем, что в твоей душе что-то изменилось, пусть эти изменения и делают тебя счастливее.       Когда же Тауриэль спрашивали, чему она так рада, эльфийка отвечала что-то о наступлении весны, о том, что её ласковое дыхание чувствуется даже в подземном дворце, а скоро станет теплей, и на проталинах распустятся первые цветы, и… Одним словом, скоро радостью от грядущей весны «заразилась» почти половина обитателей дворца.       И всё же непонятное предчувствие не отпускало Трандуила. Взглянув в лицо Леголаса, вернувшегося в тот же день, он окончательно уверился: что-то произошло. Вот только что именно?  — Пойдём в мои покои, сын, — позвал владыка, спустившись в трона. — Мне хотелось бы с тобой поговорить. — Да, отец. Мне тоже хотелось бы поговорить с тобой.       Оба без лишних слов понимали, что предстоит объяснение. Вот только Трандуил не знал, какие вопросы мучают его сына.