Горькая жизнь.

We laid our names to rest Along the dotted line. We left our date of birth And our history behind.

Приятно чувствовать прохладу на щеках, обогреваемых теплым Солнцем. Приятно чувствовать нарастающее тепло всеми фибрами тела; запахи растений перемешиваются, создавая неповторимый аромат весны. Приятно чувствовать приближающуюся свободу. Странно жить в этом, пухнущем стариной, доме, ходить в школу, где учатся слишком похожие на тебя люди, скрывающие своих демонов глубоко внутри, где-то под костями ребер; быть отбросом общества, обливаемого каждый день грязью; растоптанная книга никому не нужна. Если вы еще не поняли это — моя жизнь. Нескончаемый круговорот боли, жалости, страданий и лишь один светлый лучик, пробивающийся сквозь толщу солено-горькой воды. Слишком поэтично, не правда ли? Так обычно говорят расфуфыренные девочки, у которых из проблем всего-то испорченный маникюр. Но для меня, он не просто светлый лучик, он нечто большее, то что позволяет жить, дышать изо дня в день; кислород. Всего-то О2, но этой формулы достаточно для поддержания моей хрупкой жизни. Стайлз. Тот, для кого я улыбаюсь каждый день, для кого живу каждый день. За несколько месяцев жизнь вновь приобрела те краски, которые были при маме; ее зеленовато-голубые глаза снятся мне каждый день в душераздирающих кошмарах, но со Стайлзом сны стали более спокойными; умиротворение. Снова появился тот давно забытый запах соломы и тепла. Лучи солнца обогрели мою заштопанную душу, а легкий ветерок унес все страшные мысли о сером прошлом. Появилось желание жить, мечтать, делать, любить. Ничем неописуемое чувство свободы, парения над сырой, прогнившей землей. Водоворот мыслей унес меня в сказку, пустую мечту когда-нибудь быть счастливой. Невольно вспоминается дождливый день, когда я нарисовала смайлик на окне. Возможно, я и тогда уже знала о скором пробуждении души; освобождение. И вот, наступила весна. Я ждала этого так долго. Все эти дни взаперти, а теперь полет птицы. Странно чувствовать такое после долгого «сна». Но завтра мой День Рождения. Мое восемнадцатилетие. И после него я исчезну. // Дома у Стайлза тепло. То место, где я бы хотела остаться навсегда. Оно как будто обогревает меня изнутри, заставляя улыбаться при входе в это сине-рыжее помещение. Я прекрасно знаю, что синий и оранжевый плохое сочетание, но в этой комнате они нарушают границы правильного сочетания цветов. Они чем-то похожи на нас со Стайлзом. Я лежу на его постели. Лучи солнца прокрадываются через окно, ветер легко шевелит страницы моего учебника, перелистывая странички то назад, то вперед. Он бесшумно входит в комнату и садится около меня. Стайлз мягко целует меня в макушку, а затем дает чашку зеленого чая. Вся комната наполняется ароматом тепла, зеленого чая и шоколада, который так любит Стайлз. Он ложится рядом со мной на кровать и начинает что-то читать в учебнике по тригонометрии. Я пытаюсь скрыть улыбку за сосредоточенным взглядом, но признаюсь, это заканчивается полным провалом. — И так, Стайлз, — я поворачиваю голову в его сторону. Его нежный взгляд заставляет меня улыбнуться шире, и теперь, простое решение задач превращается в сплошное удовольствие, — ты должен сделать вот эти пять номеров, а потом мы пойдем гулять в парк, — улыбка на его лице расплывается так же быстро, как мое сердце стучит в груди при взгляде на него. — Есть, капитан! — он берет ручку и начинает что-то быстро писать в тетради. Как мне кажется, наши занятия не прошли даром. Он многому научился, а что забыл, то непременно вспомнил. Все-таки есть польза от моего «репетиторства». А ведь когда-то я даже не знала, кто он. Парадокс. Что было бы, если учительница не сказала мне подучить его? Что если бы я отказалась? Сейчас думать об этом страшно. Без него я бы пропала; он удерживает меня на плаву, не давая опуститься на дно. Отгоняю грустные мысли; думать об этом больнее, чем получить удар острым клинком. Я устремляю свой задумчивый взгляд в окно, где весело кричат дети, а мне не до смеху. Слишком много боли скопилось внутри, слишком много… Он похоже замечает мое беспокойство и без лишних слов проводит рукой по моим запутанным волосам, потом нежно притягивает за подбородок и осторожно целует. Его губы накрывают мои, а я не в состоянии даже пошевельнуться. Поцелуй получается размазанным, слишком запутанным. Он как будто читает мои мысли, находя самые сокровенные тайны в потемках моей души. Его руки ложатся на мои бледные щеки; стирают горячие слезы, текущие из моих глаз. Он понимает меня. Он знает меня. Сложно осознавать, что ты кому-то нужна в этом мире, но теперь это чувствуется острее. Его поддержка и понимание спасают меня от бесконечного космического пространства; гравитация. Я уже не сдерживаю горькие всхлипы, выходящие прямо из моего сердца. Он осторожно отстраняется от моих губ, а затем крепко обнимает, утыкаясь подбородком в мою макушку. Его крепкие руки поглаживают мою спину, а голос шепчет: — Все хорошо, Лидс. Ты справишься. Ты всегда справлялась, — эти слова еще больше разрушают дамбу из кое-как склеенных между собой заплаток. Слишком многое скопилось в моей душе, а я ведь никому ничего не говорила. Отец, мама, Стайлз… Все это большой водоворот из чувств, сомнений, переживаний, а мне только семнадцать… — Спасибо, — тихо говорю я, утыкаясь щекой в его грудь. Мы так и сидим на кровати- измученная жизнью и гоняемый своим прошлым. — За что? — За то, что ты есть… За окном завывает ветер; заносит прохладу в просторную комнату. Он слишком похож на мои чувства. Стайлз еще не знает, что видит меня в последний раз.