Миликки

«Я ненавижу серость дней и разбиваю зеркала, Где образ неба тем светлей, чем больше я схожу с ума. И ничего не говорю, ты знаешь все и так – прости! Я, оказавшись на краю, отрекся от твоей любви…»

(Ольви - Тишина)

Зачем же жить, если ты не любишь? Твое сердце бьется напрасно, отсчитывая все новые удары, исполненные лишь пустоты. Отчего же тогда мы не чувствуем времени, когда влюблены? Неужели мы выходим за его пределы, отдаваясь водовороту чувств? Но тогда… время идет лишь для тех, в чьих душах пустота… Миликки в свою очередь решила взять отпуск за свой счет и рвануть к нему, не оглядываясь назад. Что наша жизнь? Игра! Это твоя судьба: подсказывало ей сердце. Что разум говорил, она не слышала. Просто потому что он молчал. Госпожа Ранта удрученно покачала головой на прощание, достойно приняв ее «заранее прощаться не будем, быть может, я еще вернусь», и закрыла дверь. В радостном предвкушении отличного отпуска, она даже не заметила, что старушка украдкой забрала у нее ключи. Конечно, она это сделала, чтобы Миликки ненароком их не потеряла, да и все же, ее не будет целый месяц, можно и другого квартиранта подыскать. Так бы рассудил логик. Но предчувствие – антоним логики, а именно им частенько руководствовалась суеверная бабуля. Итак, авиабилет был куплен, разговорный английский штудировался по ночам в течение трех месяцев и прогонялся в самолете, и Миликки была счастлива от одной только мысли о переменах. Новая волна вот-вот накроет ее с головой. Вот, ее уже видно из иллюминатора, совсем крохотную. Летит, она летит к любимому! Он встречает ее в аэропорту, поцелуи, поцелуи, улыбки, не сходящие с лиц. И все радует, даже моросящий лондонский дождь. Как в безумном танце они бегут, кружатся под дождем; ах, почему же она не захватила с собой зонт? Подумать только: и этому мужчине уже перевалило за тридцать! Но как же светлы его глаза, как весело он смеется, как обнимает… Зачем же жить, если никого не любишь? В любви смысл жизни. Как же она жила раньше! Она просто существовала, бескрылая, безнадежно привязанная к земле. А теперь взлетела к небесам и устроилась в пентхаусе с таким шикарным видом на город, что дух захватывает. Все именно так, как он рассказывал. Не дом – замок! Три ванных комнаты, зал в три раза больший по площади, чем вся квартирка госпожи Ранты, окна во всю стену! Прибыли в этот рай вечером, к первым чарующим огням мегаполиса. Говард хлопнул в ладоши, и свет погас. Ближе к огню, моя маленькая Миликки, ближе к своему собственному откровению… Словно лучинки зажглись миллионы окон, уличных фонарей, неоновых вывесок, вспыхнув в одночасье лишь для нее. Нет, это не Финляндия. Это большой и сложный мир со строгими законами, и все здесь подчинено правилам. Самая колоссальная структура в ее жизни - этот ультрасовременный город. Город, предоставивший ей временную ячейку для проживания. Так она будет рассуждать буквально через две недели. - Миликки… - шепнул любимый, и она, откликнувшись, обратила к нему свой взгляд. Глаза его горели отсветами камина, теплым нежным светом. Тихонько потрескивали дрова. И пусть это не настоящий камин в полном смысле этого слова, электрический, на уютную атмосферу это никак не влияет. - Скажи, а до меня…ты встречалась с кем-нибудь? - Если только в воображении. – улыбнулась она. – С Бредом Питтом там… Сейчас начнет щекотать и подтрунивать. Приготовилась. Но нет, серьезен. Необычно. - По-моему ничего особенного в этом актере нет. Ну ничего себе, как все близко к сердцу! Миликки вздыхает, тихонько сплетаются их пальцы, и на каждом ее ноготке мерцает искорками огонь. - Да я как-то не думала до встречи с тобой о других мужчинах. Знала, что не время, что ты где-то рядом и нужно лишь быть терпеливой… Улыбается уголком рта, украдкой, чтобы она не заметила. Эх, мужское самолюбие! Но эта последняя фраза поразила ее саму: ведь сказав на автомате такие важные слова она сама была не уверена в их истинности. - А я ведь совсем разуверился в том, что встречу достойную женщину. Могу даже сказать, что я потерял надежду. Я очень счастлив, что ты приехала… Сомневался, что приедет. Все-таки сомневался. Круговорот сомнений в природе. А каким уверенным казался в конфетно-букетном периоде! Каким настойчивым в страстные моменты! Миликки счастливо улыбнулась, скрывая предательские слезинки, закрывая глаза. Хорошо, что это произошло именно сейчас, с любимым мужчиной, а не с каким-нибудь первым встречным Бредом Питтом. Когда любишь, секс приобретает особую значимость, особый оттенок, остроту, Миликки почему-то знала об этом всегда. Секс без любви – это вид спорта. Так ей всегда говорила мать. При всей поучительности сей речи, Катри была весьма спортивна… И что ей все эти музеи, выставки, виды с обзорных площадок, когда душа так горит, сердце трепещет, а по спине пробегает сладкая дрожь. Объятие любимого мужчины. Мужчины, который считает ее достойной его аристократической персоны. Кто бы мог подумать, что простая девушка из финской глуши приглянется такому важному человеку. Он без конца рассказывал ей о работе, о разных странах, где побывал, о несговорчивых людях, с которыми приходилось работать… И в этом тоже Миликки находила с ним общность, ведь люди вокруг нее тоже были крайне несговорчивы, а миры в ее голове были такими разными, ну прям как его эти разные страны. Когда-нибудь она напишет книгу об одном из таких миров. И начнет так: «милая моя девочка, если бы ты знала, как прекрасны ночи на пляжах Аскарканда…». А может ей еще предстоит там побывать? Минули ночи на пляжах Аскарканда, угасли дни за равнинами Линласа, и вот уже совсем близок конец ее отпуска. Нужно было возвращаться, ведь не может же она жить за счет мужчины, который, несмотря на все, что между ними было, никак не озвучил свои намерения, вечно. Да и на работе проблемы будут. Так размышляла Миликки-рационалистка, когда Говард оставлял ее в одиночестве ненадолго. В его мелкие дела смысла не было вникать, тем более, если они касались сферы недвижимости. Но, к большому сожалению, дела его были связаны с приездом матери и сестры. На ее речи о необходимости отъезда – все-таки приезд родственников несколько отрезвил и даже напугал – он отвечал отказом, аргументируя все тем, что ей непременно нужно познакомиться с миссис Хатчкрафт. Миликки боялась незнакомых людей. Миликки побаивалась чопорных англичанок. Миликки терпеть не могла когда на нее смотрят как на полоумную и при этом всем морщат свои старческие губы, накрашенные морковной помадой. При всем уважении к любимому, это было слишком. - Так ты родом из Финляндии, деточка… Охохо, Стефания, ты слышала? Из ванной комнаты вышла молодая женщина, которую смело можно было принять за старшую сестру Говарда. Курьез был лишь в том, что она была на семь лет его моложе. Ровесница, стало быть. И такое тянущее ощущение под ложечкой, как будто ты под прицелом винтовок. Двух огромных долговязых винтовок, покрытых многолетней пылью. Они говорили много и быстро, делая вид что это обыденность, не оставляя ей и малейшего шанса разобрать смысл слов. Смех, смех, смех… Говард стоит с гордым выражением лица и смотрит на нее ободряюще. Посмотри, какая у меня красавица сестра. Посмотри, какая у меня образованная и начитанная мать, одетая в духе королевы Елизаветы. О господи, разве все это не комедия абсурда? Две квохчущих куры со стародевными взглядами на жизнь, притворно улыбающиеся миленькой отсталой провинциалке. И их детище, их самая главная гордость в свете камина, в отсветах которого еще вчера вечером они искали силуэты фантастических животных… «Неужели ты так зависишь от этих замшелых кур?» - в отчаянии спросила она сама у себя и сглотнула. Вслед за этим пронеслась мысль о том, что так не может продолжаться более. Правда очень жестокая штука. Убивает контрольным выстрелом наповал и частенько срывает розовые очки с романтически настроенных персонажей. Правда этой семейки заключалась в том, что единственный сын покойного сэра Хатчкрафта вопреки расхожим мнениям, был ярко выраженным маменькиным сынком. Это так глубоко сидело в его подсознании, что заведи Миликки разговор на тему отношений с матерью, он бы начал яростно открещиваться, да и разозлился бы не на шутку. В общем, и такие сцены ей предстояло пережить. И ведь впервые заметила она его как раз за преступным деянием, за написанием письма матушке! Как оказалось, он ей докладывал в подробностях абсолютно немыслимые вещи, вплоть до размера ноги избранницы! Раззадорил старушку так, что она аж примчалась из Австралии, чтоб посмотреть на сие финское чудо. Миликки смеялась и плакала. Плакала от обиды. Смеялась, потому что была уверена, что ночная птичка дневную перепоет все равно. За последние десять лет девушки рядом с благоверным не задерживались более месяца. Но то были другие, а юная леди Этиайнен из крутого теста, и сдаваться не собирается. Причина конечно была не в раздаче ментальных пинков его родне. Ей было его, простыми словами говоря, жалко. И всю его несуразную личную жизнь, и бесконечно повторяющиеся ошибки, связанные с дурацким женским воспитанием. Да и потом… Ведь если проанализировать все его действия вновь, можно прийти к выводу, что поведение его крайне нетипично для маменькиного сынка. Это преследование, трогательное обожание, воистину детская радость встречи… И объяснение только одно: он истинно в нее влюблен. А это очень важный козырь. Пора вывести регулятор мизантропии и безразличия к квохтанью на полную мощность. Она все устроит таким образом, что он сам выгонит свою мамочку и сестрицу. Не все же им есть его мозги! Пора дать отпор! «Максимализм…» - с усталым вздохом произнесла бы Катри и закурила. И была бы права: в этой ситуации как раз-таки правильнее было бы тихо курить в сторонке. Очнулся мальчик вдали от матери, вдохнул воздух полной грудью, а стоило ей только объявиться - драма разыгралась вновь. Ах, этот матриархат и стремление прятаться за маминой юбкой! И в противовес – страстное желание показать на что он, сильный независимый мужчина, способен. Каким же инфантильным и приземленным предстал перед нею Говард Алберт Хатчкрафт! При маме он вел себя тише воды ниже травы, во всем ей потакал, услужливо передавал ею блюда, расспрашивал, рассказывал как у них с Миликки все хорошо и ни в коем случае не перебивал, когда мама задавала ей вопросы. Но стоило им остаться наедине, он буквально-таки перевоплощался на глазах! Становился раздражительным, выговаривал ей за неаккуратность, за неумение пользоваться столовыми приборами, за неопрятность, за слова, сказанные не так и невпопад. Надо же было доказать всем, чего он достиг, какую идеальную девушку нашел, ни больше ни меньше. Извращенная месть матери, попытка утереть ей нос за все годы притеснений. Была ли это любовь или самолюбование? - Мой мальчик не терпит плохого питания. У него, знаете ли, с детства проблемы с пищеварением. Так что милочка, будьте добры готовить пищу только из натуральных продуктов. И никакого растительного масла, я вас умоляю! Миликки замерла, застыла в глазах миссис Хатчкрафт. Что же это? Отпуск кончается, и все пошло совсем не так, как ей грезилось. И эта женщина, и ее дочь-мумия – все они в одночасье обернулись моделями жизни, ходячими оболочками, не имеющими к ней никакого отношения. Нужно просто встать, пройти в комнату, собрать вещи и уйти отсюда. С мужчиной своим объясниться, когда родня уедет восвояси. Весьма мудрая инструкция к действию от его величества Разума. Плохое питание, значит. Как же жаль его, ребенка неразумного! И злиться-то на него не получается, не виноват он, что у него такая мать. Большой вырос, не исправишь. Только что мучиться с ним до тех пор, пока мама не отдаст богу душу, а там, глядишь, перевоспитать удастся. - По-моему, Говард сам в состоянии решить, что лучше для его пищеварения. – внезапно выдала она, не отдавая себе уже отчет в своих действиях. Один день отпуска остался, все равно уезжать. - Что? Что ты сказала?! – оторопела мать семейства. Ну ничего себе, какая возмутительная дерзость, какая наглость, да еще в таком тоне! - Миликки! – возмущенно-страшным шепотом отозвался Говард. Его сестрица оторвалась от тарелки, с которой клевала горошинки вилкой, и вылупила огромные глазищи. - Говард! – в свою очередь воскликнула девушка. – К чему все эти церемонии? Я человек простой, я не виновата, что вы не можете этого понять и принять. И я держу вилку так, как я привыкла! Я буду продолжать держать ее так, как мне вздумается! - Мама, извини. Мы отойдем, поговорим. – с этими словами он взял ее под руку и вывел из-за стола. Подобные недоразумения и последующие ссоры преследовали их два года. Все-таки надеялась, наивная, что сможет его переделать. Нет, сестру и маму он по своей воле никогда не отошлет в дальние страны, он слишком зависим от их мнения. Вся его жизнь - это стремление доказать им, что он не верблюд. И она в этой игре лишь пешка. Эгоистичная любовь. Злость на весь мир из-за ее неподобающего поведения, внезапно нахлынувшая на него грубость, попытки удержать ее, борьба. Подумать только, человек, который клялся ей в любви еще вчера, оставляет синяки на ее руках! Нищая провинциалка. Да кто ты такая. Ты никто без меня. Выехать за мой счет решила. Стенания обиженного на весь мир мальчика. Плевать уже. Плевать, что попользовался ею как вещью и замуж так и не взял. Она ведь и побои проглотить хотела, только оборвалось что-то внутри. В последний свой вечер в чужой стране Миликки ждала его до последнего. Если бы Говард не задержался на работе, ускользнула бы она из дома? Все смешалось в голове, только камешки удивительно ровно складывались в слова. Все кончено, Говард, конец твоей эгоистичной гармонии! Наверное, инстинкт самосохранения сработал, ведь она сбежала от буйного мужа, будучи на второй неделе беременности. Узнала об этом в тот роковой день. Голова кружилась, подташнивало, сотрудники аэропорта справлялись о ее здоровье «мисс, вам нехорошо, вы так бледны?», Миликки же была в состоянии говорить разве что с родной матерью. «Мама, все кончено, мам…» - хотела было простонать в трубку дочь, но мать не брала телефон. Занято, бесконечно занято. Все места заняты, пристегнитесь.