Миликки

Миликки не спешила домой тем теплым июльским вечером. Фанаты снова сгрудились у дома, ходили-выхаживали, заглядывали в окна. Украдкой она выглядывала из окна в прихожей, проверяла – не ушли ли. Вечер, беременная женщина выходит из дома Вилле Вало на глазах у ошалевших фанатов… Взялась за дверную ручку, но передумала. Нужно еще немного подождать. В последнее время, к слову, их полку убыло. С чем это было связано, девушка не знала, да и знать не хотела. Лишь бы уйти незамеченной. Но почему-то она склонялась к версии, что останется тут ночевать. Довольно-таки рискованное мероприятие, если принять во внимание настроение хозяина. Она знала прекрасно, как он к ней относится. Ведь он был все равно, что подросток, совсем не умеющий скрывать, что чувствует! Или все же ее мастерство читать по глазам действительно возросло. В виде предисловия нужно упомянуть о том, что за последние года эдак три-четыре ничего серьезнее поцелуя между ним и женщинами не возникало. Миликки догадывалась об этом долгом перерыве, но ни словом, ни опрометчивым замечанием не позволяла себе касаться этой темы. Ей было немного неловко. Если даже допустить, что она беременна…ни один мужчина в его возрасте не преминул бы пофлиртовать с симпатичной домработницей. Да и по попке шлепнул бы разок-другой, что там говорить. А может на что более серьезное намекнул… Это ж встречается повсеместно. Даже работая в супермаркете, Миликки сталкивалась с такими мужиками каждый день! А тут… В этом огромном доме кроме них двоих никого больше нет. Когда она впервые переступила порог Мунккиниеми, сопровождаемая рассказами Вало-старшего о своем сыне, за ней следом скользила мысль о возможной опасности. О домогательствах, приставаниях, флирте и прочем. Ну к чему ей, беременной, разочарованной в отце своего ребенка, женщине все эти бредовые вещи! Ведь, если начистоту, она все еще любила Говарда. И по ночам иногда плакала, вспоминая свои долгие каникулы в Англии. Любила, это нельзя не признать. Но на фоне всего этого огромного переживания робко притаился хрупкий силуэт Вилле. Ей порой казалось, она ухватилась за него из страха остаться в полном одиночестве. Но минуту спустя к ней приходила истинная причина. Она хотела вызволить его из цепких когтей одиночества, покончить с этой черной депрессией. Его и себя заодно. Почему, зачем, на эти вопросы ответов не было. Быть может видеть свет, мягкий теплый свет в этих глазах – лишь ради этой мелочи. Через недельку-две Миликки собиралась увольняться, просила расчет, но он всякий раз переводил тему. Сколько всего интересного он ей рассказал! Боже, он знал больше, чем все ее немногочисленные знакомые вместе взятые! Тихо пел под гитару. Да, купил все-таки витаминки. Платил вдвое больше договорного жалованья, считай выдавал деньги за работу совсем не глядя. Все еще был грустен и задумчив, но та показная веселость и наигранная непринужденность в разговоре медленно растворились. Именно показная веселость. «Больше всего на свете меня раздражает наличие унылых людей поблизости. Я считаю своим первостепенным долгом истребить уныние!» - вот был его девиз. Но веселил он ее исключительно по велению сердца, а не из чувства долга. Наверное, смущала немногословность и задумчивость девушки. Знал бы он, какое начнется уныние, стоит ей завести разговоры о том, что ее действительно волнует! Она уверилась в том, что Вилле человек исключительный. Ничего не говорил прямо, однако же все было предельно ясно: строительством воздушных замков и всяческих фантазий он злоупотребляет. Интересно, всегда ли с такой же детской искренностью обращались эти волшебные глаза к любимым женщинам? Если да, то рисковал он достаточно часто. И все этот романтизм, сентиментализм, идеализм, если хотите. Миликки не могла припомнить, чтобы он дотронулся до нее даже случайно: он лишь смотрел на нее со стороны и очень любил с ней разговаривать. Словно боялся сам себя, да и ее; был крайне нерешителен. Однако, при всем этом, девушка была вынуждена признать одну неоспоримую вещь. Он был чертовски сексуален. Нет, не так. Это были все же более тонкие материи, более нежные чувства… Он был магически притягателен. Даже в грязной майке, даже растрепанным, болезненно-бледным, угловатым и не по годам робким. От звуков его низкого голоса вибрировал порой пол под ногами, что там говорить о диафрагме собеседника! Невероятно обольстительный, сексуальный, бархатный баритон. Скажет что-нибудь, а потом смеется искренне, плевать на все эти морщины у глаз! Миликки боялась признаться себе в том, что нашла в его лице поддержку, что привыкла чувствовать дрожь от тембра его голоса, наконец! Быстро летела неделя от среды до среды, и казалось, что они видятся не один день из семи, а все семь, умещающиеся в границах суток. Ну и конечно, то явно была не депрессия. Так, маленькое расстройство желудка, по поводу которого он огорчился. Ведь как живо болтал, как шутил и смеялся! Это надо было еще так уметь! Что у него было на уме, она знать не хотела. Хватит уже с нее всех этих паранормальных штучек. Вспоминая о Говарде, Миликки подмечала, что в нем нет и никогда не было и половины такой страстности, веселости и доброты. Сухой, отформатированный мир, где все должно быть правильно. И если девушка приезжает к тебе в гости по первому зову, ты имеешь полное право с ней переспать, не предлагая взамен ровным счетом ничего. Согласилась – значит все, переходишь в собственность. Кто говорит о любви? А была ли любовь любовью? Вот и сейчас, еще один мужчина предлагает ей свою посильную помощь, просто светится от возможности что-то для нее сделать. А вдруг он делает все это ради своих корыстных целей? Еще раз выглянув в окно, чтобы удостовериться в присутствии надоедливых подростков, штурмующих сию крепость, Миликки погасила свет и прошла в кухню. Зачем он купил эту башню и заставил ее вдоль и поперек разными диковинными вещами, подарками друзей и фанатов? Зачем? Заточить себя в башне и окружить себя одними лишь воспоминаниями, жить ими, дышать ими… Найдется ли здесь место для женщины? Дом отвечал ей: нет. Но тихий шепот хозяина скользил вслед: да. *** Он почти забыл, что это такое, интимная близость. С чего начать? Ах да, всегда же инициатором была женщина. Или оба были и инициаторами и инициируемыми. Пьяными чаще. А что делать, если женщина, простите за нескромный вопрос, стесняется проявлять инициативу? Этот вопрос висел над ним словно камень. И дело было вовсе не в том, что он ошалел от недостатка секса и грозил броситься на ближайшее существо женского пола, нет. Это был страх снова испытать разочарование. Подпустить кого-то слишком близко, а потом отрывать с мясом. Поэтому забыл. Поэтому перерыв. А теперь, когда перед ним вновь замаячила призрачная надежда, Вилле пустился в самые банальные мечты о простых мужских радостях. Да и сказать откровенно, бешеным, страстным темпераментом он никогда не отличался. Все как-то больше душа к романтике всякой лежала, а в плане секса мистер Вало-младший был спокоен донельзя. «Секс есть секс. Это здорово, когда с любимой женщиной. Ну а нет – так и хрен с ним» - вот примерно так он и рассуждал. Его радовал тот факт, что девушка, осознав–таки, кто он есть, не стала уподобляться миллионам и вела себя естественно и даже отстраненно. Много дней прошло с того нелепого случая с удушьем, много разговоров и откровений кануло в Лету. Одиночество, смерть близких, невозможность отыскать отца, разрыв отношений. Упоминала вскользь, но Вилле запоминал каждое случайно брошенное слово. Перед ним предстала женщина необыкновенная, запрятавшая свой мир так глубоко, что его волшебный свет мерцал в глазах лишь изредка. Когда она смотрела на проплывающие по небосводу облака, слушала музыку или пела. Она непостижимым образом могла влиять на события внешнего мира, он был почти уверен. Иногда казалось, один лишь взмах ее тонкой руки может заставить солнце выйти из-за туч, выключить свет во всем доме или разогнать всех этих алчущих его существа людей. С двойной энергией он принялся за работу, обзвонил всех тех людей, которые в свое время так и не дождались от него ответа, встретился с ребятами, с Йессе. Бильярд, да, к этому они были неравнодушны в равной мере. Ну и конечно, с родителями. Отец как всегда был немногословен, только улыбался в точности как он сам, добродушно и весело. Спросил про Миликки, на что Вилле дал такой же немногословный ответ. В общем, они поняли друг друга. И вот что странно, город стал потихоньку привыкать к тому, что он в открытую ходит по улице. Сначала люди как-то еще приставали к нему с просьбами дать автограф, сфотографироваться. А через месяц все улеглось, можно было даже проехаться на трамвайчике. Только предварительно не бриться с недельки три и надеть самую засаленную кепку. И вот, на этой волне расслабленности и мирного, гармоничного спокойствия, наконец-то вернувшегося в его жизнь (со времен беззаботного детства), и случилось то, что должно было случиться. Все иллюзии развеялись в прах. Началось все с того самого вечера, когда Миликки погасила свет в прихожей. Выйдя в кухню, девушка столкнулась с ним нос-к-носу. Она вспомнила, что оставила лоток для стирального порошка в машинке. Если оставить его там еще на недельку, то плесень потом долго придется отскребать. Но в тот вечер ее рационалистический порыв был сметен тяжелой артиллерией, так что плесень могла ликовать и продолжать плодиться сколько душе угодно. Прежде она видела Вилле преимущественно в бесформенных майках, застиранных до состояния тряпки. Все фотографии в журналах ею игнорировались, так как то был и вовсе не он. Приторно-сладкий демонический мужик с пылающим взглядом. Под мягким желтым светом кухонной лампы «демонический мужик» смотрелся довольно-таки мило, так, по-простецки. Думал, что ушла. Полез за едой, пока никто не видит. Не захочешь, а невольно улыбнешься. Отбросив всякую предвзятость и субъективизм, Миликки взглянула на мужчину, ищущего печеньки в буфете, в рамках чисто физиологических. Но то был не мужчина, а худющий, тощий подросток, не выдавшийся в плечах, нескладный. В куцых тапках и темных шортах с полинявшими когда-то белыми вышивками. Две палочки-ноги из штанин. И вдруг это вечное чувство собственной малости, преследовавшее ее всю сознательную жизнь, куда-то отступило. Ну позвольте же, на нее глазами Эдгара По смотрит точно такой же худой, и какой-то весь тонкий мужчина-юноша! «Да не такая я уж и маленькая ростом. И не худая совсем» - подумала девушка и покосилась на свое смутное отражение в стеклянной двери. Синяя юбка с кармашками, куртка, сглаживающая все представления о фигуре… Животик правда не скроешь никакой курткой. Вот и встретились два инфантильных человека, да здравствует вечная юность! Тихонько, по-кошачьи, прокрасться в ванную не получилось. Да не хотела она его вовсе беспокоить! Что-то перевернулось в ней в тот вечер, в тот самый момент, и не время было совсем… Услышал ее шаги, обернулся, вроде даже улыбнулся. Чашка с заваркой полетела на пол – задел рукой, смахнул со всей силы со стола. Вот и разгрохал свою прелесть, будет теперь вздыхать над ней горестно. Будет, будет. Тайком. Но откуда же взялось это чувство, что… Сначала он смотрит на нее, стирая подчистую все представления о своем возрасте. Нет, ему больше не 35. Не больше двадцати пяти, забудем о торчащих ребрах, тем более что дело не в них. Вот, дернул рукой, ставит на стол банку с печеньем. Чашка срывается с края… Миликки делает вдох и подается вперед. Но чашка все же разбивается, хотя и Вилле тоже предпринимает попытку поймать ее на лету. Услышав тонкий звук осколков, разлетающихся по полу, девушка останавливается. - Ты видела? – спрашивает Вилле, сидящий на корточках. Что ей не нравится в этом низком голосе? Тревожность. - Что? – подходит ближе. – Чашка разбилась. - Ты видела, как она разбилась? Вернее, ты видела как она разбивалась? – он поднимает расширенные от удивления и замешательства глаза и ставит совершенно целую чашку обратно на стол. Заварка вся осталась на полу, но не единого фарфорового осколка нет. Но Миликки же была уверена, что видела, как отлетели осколки, она слышала звук. Как такое возможно? - Нет. – отвечает она ошарашенно. – Я слышала. - Вот и я. Только когда наклонился, увидел что она целая. – поднимается, отряхивает с себя остатки заварки. Замешательство в его глазах начинает переходить в задумчивость. - Может, показалось? Он останавливает свой взгляд на маленьких кухонных часиках, что стоят на холодильнике. Подходит ближе, приглядывается к отражению в стеклянном циферблате. - Да нет, показалось бы, если бы я здесь был один. А если показалось двоим, то это либо ЛСД, либо нечто сверхъестественное. ЛСД тебе нельзя. Я завязал с этим дерьмом уже давным-давно. - Призраки? – использует последнюю попытку Миликки. - Даже не знаю, что сказать. Нет, я не думаю. – чешет затылок. И будто возвращается к флегматичному спокойствию, только смотрит все еще немного удивленно. Думает, что это она. Вещи двигать – это не мысли читать. Это все равно, что Экскалибур из камня тягать, при том, что ты не король Артур. - Уже двенадцатый час ночи. – констатирует, без единой нотки-намека на что-либо. Да, на улице темно, даже свет в прихожей включала… Вот и снова перед ее мысленным взором ее собственная рука, щелкающая выключателем. А ведь задумалась всего лишь на минутку. И уже двенадцатый час ночи. Закончила работу в три дня, пришла в прихожую и зажгла свет, потому что за окнами уже было темно и какие-то подростки ошивались, светя своими мобильниками. - Что происходит? – спрашивает Вилле с незнакомым серьезным оттенком. - Я не знаю. – вот и пришел ее черед расширять глаза. – Я же пошла в три часа…И не заметила…Я не знаю как так. Там были ребята, я ждала. Он выходит в прихожую, она следует за ним. Действительно темнота. Но на улице никого нет. Ни души. Минуту, буквально минуту назад, когда она приняла решение подождать, там была целая компания шумных подростков, а теперь – никого. - Ну когда свет выключен, им ловить нечего. – улыбается мужчина-подросток. И она готова поклясться, что и голос его стал будто моложе. - Это правда, что они тут были… - начинает она, чуть умоляюще. Да что за мистика-то?! - …Как и то, что я разбил чашку. Долгим взглядом окидывает он окрестности, может, хочет уловить какое-то движение или выделить из общей темной массы отдельную фигуру… - Я тогда пойду лучше. – Миликки вытаскивает телефон, чтобы набрать такси. Вилле останавливает ее рукой, не властно, но настойчиво. - Ты ведь знаешь что происходит. – это не вопрос и не угроза. Просто утверждение, от которого никуда не убежишь. И на такси не уедешь. Девушка убирает обратно телефон, закрывает сумочку. Если начистоту, то она и понятия не имеет, что может случиться, открой она сейчас входную дверь. Может там дикие звери? Или дикие фанаты группы HIM? Этот мир вышел из-под контроля. Разбитые чашки собираются воедино, сумерки наступают быстрее, чем успеешь пройти из кухни в прихожую… - Знаю. Догадываюсь. – отвечает Миликки, опустив голову. – Я хотела поговорить с вами на эту тему…То есть думала, что когда-нибудь мне представится шанс и я смогу говорить об этом, не боясь остаться непонятой. Вернувшись в кухню, они замечают, что и заварки уже нет на полу. - Домовой? – предполагает Вилле и помогает ей снять курточку. – Я бы и вызвал такси, но кто гарантирует, что за рулем не окажется медведь гризли? Ее рука так осторожно касалась животика, и он подумал, что это удачный момент, чтобы поухаживать за дамой. Хотя «в таком деле нет удачных и неудачных моментов, Вилле», как говорил ему отец. Странная, гнетущая тишина повсюду. А ведь дергалась лампочка у кладовки, шумя своим напряженным электричеством. Кто-то выключил звук. Тихо идет Миликки вслед по лестнице, как будто нарочно заставляя его прислушиваться. Белая маечка с шифоновыми рукавами, словно призрачное облако скользит в темноте лестничного пролета. Так видит он боковым зрением. Эвридика… Настороженно и отстраненно смотрит, силясь сохранить хотя бы часть тайн при себе. Но он готов выслушать любую историю, любое объяснение будет приветствоваться. - Я очень люблю читать что-нибудь в мистическом духе... – поднимает с пола книжки, разглядывает названия. Миликки присаживается на софу, предварительно убрав с нее ноутбук, джинсы, пачки из-под сигарет (ага!) и прочий неподдающийся этимологии хлам. Все же, не вся работа была завершена на сегодня… - Ну, тогда в такси по законам жанра должен быть вурдалак или вервольф с демоническим оскалом. - Это колдовство? – вдруг спрашивает он и так серьезно, что Миликки начинает невольно улыбаться. - Нет. Выдыхает театрально и кидает книжки на кровать. Свет в комнате исходит от картины-лампы странного вида. «Трубки с неоном? Или ксеноном…» - разглядывая светящиеся образы, она подмечает, что Вилле сел рядом и накинул на себя потертую мешкообразную майку. - Да, мне тоже нравится. Такой холодный свет, ну как от гирлянды с синими лампочками на Рождество. – его рука как бы невзначай оказывается на спинке софы. – Всегда хотел нечто подобное прикупить. - А что на ней? – она оборачивается и ловит его взгляд. В замешательстве. В тревожности. Сейчас опять в шутку все переведет, такое уж у него прикрытие. - Понятия не имею. Все дело в том…что я не помню, чтобы вообще покупал ее. Миликки снова пускает в ход искреннюю улыбку, и он понимает, что начинает теряться. Это все равно что пытаться скрыться за прозрачной шторой. - Мне импонирует ваше чувство прекрасного. В этом есть волшебство…мечта… - произносит она задумчиво, все еще смотря пристально. - Так это волшебство, что она здесь появилась? - Своего рода, да. - А кто волшебник? - Вилле. Вилле волшебник. – отвечает девушка просто. Смеется. Не верит, думает, что она шутит. - Чтож, тогда пусть сюда сейчас зайдет вервольф с демоническим оскалом! – поняв, что шутка не удалась, он замолкает. Напряженный процесс протекает в мозгу, практически борьба. - Миликки. Как по-твоему, я…я большой засранец? - Что? – со смехом вперемешку отзывается она. - Женщины…в последнее время…Да что там… - вздыхает нервически, собирается с мыслями. - Я просто думаю, неужели все и правда так хреново..? - Что вы, это даже забавно порой. - Я правда очень стараюсь не мусорить. - Вилле. Ничто так не ласкает слух мужчины как собственное имя, слышимое из уст симпатичной женщины. Кто тут поднял перед его носом стартовый пистолет? - Да? I am Ville Hermanni Valo from Helsinki Finland! – на одном дыхании гордо возносит он и улыбается так широко, что ей больше не хочется никакой официальности в обращениях. Она была готова поспорить на что угодно, что это довольное лицо - красное до кончиков ушей. Убрал руку со спинки софы. Тощие руки, осунувшееся лицо и низкий, глубокий голос. Откуда он только берется, такой насыщенный? - Ты мне снишься. – заключает он наконец, подавляя в себе нервический смех, от которого слезы в глазах. Миликки кивает и очень грустно на него смотрит. - Ты мне лишь снишься. – тонкие пальцы его касаются ее виска, убирают случайные локоны. Она закрывает глаза. И будто бы не хватает воздуха, как при аритмии во сне. – Миликки…Миликки… - все не перестает он шептать ее имя, словно само его звучание способно спасти его от самого себя. Все это в его голове: и ее темные глаза, и нежные шаги по паркету, и ее губы… Как же давно он хотел этого одного, простого, ни к чему не обязывающего, поцелуя хрупкой женщины. Реализовать свои вымученные желания хотя бы во сне, далеко же зашла вся эта безысходность! - Что мне делать? Скажи мне. – тихо говорит Вилле после минутного молчания. Прислонился губами к виску, не остановить уже в этом порыве душевной муки. - Проснуться. - Я не хочу. Я волшебник, который растерял всю свою силу. - Главный архитектор. - Это я все придумал? Это все в моей голове? - Да. И в моей. И она начинает рассказывать ему со все нарастающим волнением, что до последнего не хотела верить, что этот мир – очередной осознанный сон, в который она сама попала от безысходности бытия. Что постоянно прячется от реальности в таких мирах, сама уже не может найти грань между явью и сном. - Я летела домой, сбежала от мужа. Мой самолет разбился при посадке, но я осталась жива. Потом лежала в больнице долго, в конце концов пришла в себя. Только вот мать моя вовсе не обрадовалась, мой поступок разочаровал ее. Это мне наказание, что бросила хорошего человека. Я ей не стала говорить, что была беременна. - Была? Миликки кивнула. Перед ним теперь сидела усталая женщина с синяками под глазами, не ждущая никакого ребенка. Сон, все сон. Это она сама себе так выдумала, хотела, чтобы было так. Мысленно обратила обиду на мать в ее окончательную и бесповоротную гибель. - Но что ты здесь делаешь, Вилле? Разве у тебя нет иного выхода? Зачем тебе альтернативная реальность?! – выпалила она на эмоциях. – Ты можешь встать с этого дивана и отправиться куда угодно, создать нечто новое, покорить весь мир… Он не дал ей договорить. Соленый вкус, внезапно нахлынувшее нетерпение. Он может покорить весь мир в лице этой женщины, прильнувшей к нему в порыве чувства. Может целовать ее до умопомрачения, упиваться ее физической хрупкостью и душевной к ней близостью. Сверчки застрекотали, исчез верхний этаж башни вместе с крышей. Полуночное небо объяло их со всех сторон, ветер подул. «Да будет так. Я хочу эту женщину» - подумал Вилле, целуя ее лицо, наслаждаясь запахом ее волос, ее запахом. Он хотел не просто слиться с ней самым естественным для всех мужчин образом, он хотел раствориться в ней полностью, чувствовал, что во сне его желание выполнимо. - Ты говорила мне, что ты настоящая. – шепнул он ей на ухо, проводя руками по спине, к талии, спускаясь ниже. Дрожь желания. - Вилле. – она отстранилась от него, охваченная смиренностью, словно раздумывая, станет ли им легче, и с двойной энергией слилась с ним в поцелуе. Объять его всего вместе со всеми его причудами и сомнениями. Любить его в этом пространстве и времени, ведь это же его замысел, она в ловушке его сценария. Обнаженная, желаемая мальчишкой, которым он на самом деле является. Она открывает глаза на доли секунды, чтобы убедиться: нет больше никакого дома, а только лишь лунная ночь у берега реки. - Аай! – со смешком восклицает Миликки, когда он прижимается к ее груди колючей щекой, вдыхая почти позабытый аромат женского тела, скользит ниже. Счастливый-игривый Вилле Вало, вот же чудо природы! Осязает каждый изгиб ее тела, руками, губами, будто причащается самого ее духа, сводит с ума. Вот что делает с мужчиной тоска по незамысловатой близости. - Ты точно настоящая...? – шепчет он, покрывая поцелуями внутреннюю поверхность ее бедер. И буквально через мгновение, внимая ее требовательным жестам, переходит к активным действиям. Уйти в осознанный сон, встретить там девушку и заняться с ней сексом – на такое безумие способны лишь избранные безумцы. Давно забытые ощущения сладостного плена, вырывающийся из груди невольный стон. Вилле забыл себя в состоянии острого возбуждения, с ним такое было лет пятнадцать назад. Нежные объятия молодой девушки, ее скрещенные ноги у поясницы. Она вся словно теплое молоко, обволакивает его целиком, проникает в его плоть, смешивается с его кровью. Жаркая, желанная, разделяющая с ним одно дыхание на двоих. Но это не может продолжаться долго после такого перерыва. Резкий подъем по экспоненте, сопровождающийся дрожью во всем теле. Его всегда смешило, когда люди обзывали факт физического удовлетворения любовью. Однако сейчас был готов отречься от всего, что когда-либо заявлял на эту тему. Миликки любит его? Или это небо, благословляющее все его безрассудства? Когда он в последний раз чувствовал подобное единение с кем-то столь близким и понимающим? «Какой же ты закрытый, Вилле. Внутри тебя целый огромный мир, а об этом никто не знает» - тихо произносит она, и голос этот многократным эхом отдается в голове. Как она может говорить в такой момент? Сил нет и думать о чем-то. Он открывает глаза, пытается открыть, но ничего не выходит. И будто бы солнце светит на его лицо, желто-оранжевый свет сквозь веки. «Вилле, проснись». Где же она? Когда же она успела выскользнуть из его объятий! Неужели она растворилась в нем именно так непринужденно и незаметно, как он того и хотел! Нарастает сердцебиение, поднимается ветер, настоящий ураган. Конец иллюзорного мира. «Проснись, мой хороший…». - Аааах!