"Личные предпочтения"

Когда плохо, или грустно И стало вдруг ужасно пусто Твои друзья спасут тебя, ты знаешь… И станет всё простым и светлым... "Люмен - Друзья"

Советую читать под эту музыку: Ludovico Einaudi - Una Mattina Ludovico Einaudi - Fly       Как тихо. Слишком тихо.       Темно. Пусто.       Антон хотел повернуть голову, но не смог. Хотел пошевелить рукой, но не получилось. Все тело было невероятно тяжелым, словно в него закачали свинец, тяжелым и каким-то чужим, не его собственным, а другого человека. Ведь его тело не могло так странно лежать, не могло не ощущать, не двигаться.       Нет, это скорее всего просто сон – страшный, невероятно реалистичный, но все же просто игра его сознания. Эти неподъемные руки и ноги, чернота перед глазами… Глаза… А мог ли он открыть их? Пробовал ли сделать это, не рискуя сойти с ума, если ничего не получится?       Антон тонул в этом вязком полузабытьи, иногда выныривая, задыхаясь и дрожа, но тут же вновь возвращаясь в темное и угнетающее ущелье на самом дне его сознания. Хотелось закричать, уйти отсюда, убежать и просить о помощи, вернуться из этого странного сна, который душил, убивал, вытягивал все силы и все желания.       Каждый раз, как Антону удавалось выскользнуть из цепких лап кошмара, он оглядывался, щурился, старался разглядеть хоть что-то, хоть кого-то… Но в любое время дня или ночи – темно, тихо и пусто. Теперь Шипулин стал бояться этих трех слов, которые возникали в его воспаленном сознании. Они стали синонимом его одиночества и той боли, что поселилась во всем теле. Каждый вздох – сплошное мученье, каждая попытка вернуться – разочарование.       Иногда, когда боль отступала и приходило облегчение, Антон мог различить неясные силуэты, стоящие возле него: один или два, иногда их было и больше, но сосчитать не успевал, погружаясь обратно в пучину морока. Временами казалось, что рядом кто-то разговаривал. Голоса, они словно окружали Антона, наваливаясь на него со всех сторон, отдаваясь эхом в его голове – бессвязные, неразличимые, непонятные и неузнаваемые. Иногда несколько голосов, но чаще всего один. Никаких картинок перед глазами, никаких ярких или, наоборот, страшных снов – совершеннейшая пустота. Сводящая с ума, заставляющая кричать в этой темноте, надеясь, что хоть кто-то услышит и придет к нему. Быть может, просто спасет из вечного одиночного заключения.       Очередное пробуждение, новая порция боли и отчаяния. Антон открывает рот, силясь что-то сказать, может даже закричать, но из горла вырываются лишь сдавленные хрипы, и вновь острые иглы протыкают гортань, заставляя стонать от собственного бессилия и злости на самого себя.       Где он? Что с ним?       — Антон!       Шипулин слегка дернулся от звука голоса. Теперь он слышал его отчетливо и громко, не так, как раньше. Словно теперь он очнулся по-настоящему, сон ушел, растворился, растекся по стенам, растаял в утренней дымке – теперь Антон свободен от кошмарной темноты. И больше не вернется туда.       Все еще тяжело, в груди по-прежнему боль, но уже нет острого чувства обездвиженности. Нет отчаяния и пустоты. Все теперь иначе, и этот голос – он ему знаком. Такой близкий, такой тихий и взволнованный.       — Антон…       Прохладная ладонь коснулась лба Шипулина, переместилась по щеке на шею и замерла на груди, ощущая мерное биение сердца мужчины. Антон почувствовал, как его руку крепко сжали.       Чувствует. Он может чувствовать прикосновения!       — Я думал, ты никогда не выкарабкаешься!       Опять этот голос. Кому он может принадлежать? Мужчина отчего-то никак не мог вспомнить, из-за чего на него накатил легкий приступ паники. Дыхание участилось, и Антон судорожно обхватил рукой ладонь говорившего, не желая отпускать человека, который вернул его в реальность. Ведь именно этот голос чаще всего звучал в сознании, помогая не утонуть окончательно. Он звал, просил, умолял, ругался и кричал, но был единственной ниточкой, соломинкой, за которую Антон и уцепился, стараясь поверить, что может не сойти с ума.       Слишком холодно там было, слишком страшно одному в этой темноте.       — Я должен уйти сейчас…       Нет! Антон хочет открыть глаза, но не может и начинает задыхаться от страха потерять эту "ниточку", боясь, что сейчас он уйдёт и больше не вернется. А ему, Антону, вновь придется тонуть в кошмарном сне.       — …но я вернусь, обещаю.       Тепло уходит вместе с этим человеком, и надежда… Возвращается боль, которая, казалось, прошла. Тихий скрип двери и удаляющиеся шаги. Почему? Почему он ушел?       Шипулин попытался пошевелить рукой, но попытки и на этот раз не увенчались успехом. Острый приступ разочарования, словно игла уколол мужчину. Снова один, снова тихо и холодно, опять он погружается в этот омут, из которого боится не вынырнуть уже никогда. Страшно…       Когда Антон пришел в сознание в следующий раз, то уже смог, не без труда, открыть глаза. Белый потолок, светлые стены, пищание какие-то приборов наполняло помещение, да еще и неприятное ощущение в руках. Чуть повернув голову, Шипулин смог более четко рассмотреть место, где находился – больничная палата. Он лежал возле стены, слева от входа. Рядом стояли какие-то аппараты, от которых и исходил противный писк, а еще здесь были тумбочка и небольшой стол со стулом.       Что ж, теперь ответ на один вопрос у него появился – где он?       В палате Антон был один – ни соседей, лежащих рядом, ибо кровать всего одна, ни посетителей, которые бы сидели рядом, ожидая, когда очнется больной. Видимо, время для посещений еще не наступило, а может и прошло уже. Мужчина не знал, какое сейчас время суток – темные шторы на окнах плотно задернуты и не пропускали никакого света.       Опустив голову, Шипулин заметил, что к его рукам, точнее, к тыльной стороне ладони присоединены проводки, по которым шла какая-то жидкость. Тянулись они к капельницам, что находились в изголовье кровати. Пошевелив пальцами, Антон почувствовал, как под кожей зашевелилась иголка. Неприятное ощущение. Поморщившись, мужчина снова огляделся и попытался привстать на кровати, но сил практически не было, и он тут же упал обратно на подушку, тяжело дыша.       В его сознание опять ворвался тихий голос. Замерев на секунду, Шипулин прислушался к себе и своим ощущениям, стараясь вспомнить все то, что произошло с ним за то время, пока он был в отключке. Конечно, сейчас все казалось странным, затянутым и нереальным сном, часть которого стерлась с пробуждением. И все же, кое-что осталось в памяти, впечаталось, прожгло клеймом – голос. А еще осталось ощущение тепла на коже, когда его ладонь сжимал тот человек. Антон был уверен, что это был один и тот же посетитель, но по-прежнему оставалось загадкой – кто же это? Почему-то его образ настойчиво ускользал от Шипулина, отказываясь показывать лицо, рисуя в воображении лишь неясный темный силуэт.       Мужчина уставился в потолок, стараясь отогнать от себя мучительные воспоминания о пребывании в темноте. Липкий страх вновь сжал сердце своими когтями, заставляя то биться в конвульсиях, то замирать на несколько долгих секунд. Неприятно, пугающе, невыносимо одиноко – вот что чувствовал Антон и вот что до сих пор не стерлось из памяти. Он словно тонул, погружаясь все глубже и глубже в мертвую пучину сознания, не имея возможности сделать и глотка воздуха. Но больше всего, страшнее всего было именно одиночество. Пустота, которая обволакивала его там, по другую сторону, убивала, выпивала все силы, выжигала надежду.       И только одна ниточка удерживала его от полного погружения в эту бездну – голос. Кто же он? Кто? Спортсмен прикрыл глаза, пытаясь вспомнить, кому из знакомых ему биатлонистов мог принадлежать этот голос. Кому? Мог ли это быть Мартен? Или Женька? Дима?       Постепенно Антон погрузился в глубокий, спокойный сон. В нем больше не было кошмаров, не было болезненных приступов или лихорадочного бегства от пустоты и одиночества. Теперь это был здоровый сон, излечивающий и тело, и душу. Теперь было не страшно засыпать.