"Личные предпочтения"

Зачем кричать, когда никто не слышит, о чём мы говорим? Мне кажется, что мы давно не живы – зажглись и потихоньку догорим... Когда нас много, начинается пожар... "Агата Кристи, Би-2 и Люмен - Гореть."

      «…Невозможно ревновать того, кто тебе совершенно по боку…»       Трудно выбросить из головы, невозможно забыть, нельзя понять. Они словно маленькие черные пиявки, присосались к сознанию, выпивая до капли всю уверенность и надежду. Еще неделю назад Антон готов был поклясться, что и Мартен неравнодушен к нему – вспомнить, хотя бы, их бурный секс!       «…Я не люблю Антона, верно…»       Но что же тогда это – симпатия? Неужели возможно настолько притворяться? Ведь – и Антон был в этом уверен – в тот раз Фуркад совершенно искренне стонал под ним. Боже! От воспоминаний, волной захлестнувших Шипулина, хотелось кричать и смеяться одновременно. До сих пор, стоило только закрыть глаза, как мимо проносились яркие, трепещущие картинки; звуки эхом отдавались в ушах, проникая в сознание и прочно оседая, вгрызаясь в него, навеки запечатлев то, как губы произносят имя Антона, выдыхая его полушепотом-полукриком.       «…охотничий инстинкт! Принцип!»       Охотника, значит, из себя изображает?       Шипулин хмыкнул, вспоминая пренебрежительный тон, с каким Мартен произнес эту фразу. Словно и за человека не считал вовсе! Сейчас Антон – зверь, которого постепенно загоняют собаки, преследуя и подбираясь все ближе, изматывая гонкой и громким, пугающим лаем.       Нет. Не зверь. Собака. Которую только помани – и она тут же прибежит по первому зову, забыв про гордость и свои собственные принципы. Откуда в Мартене взялся весь этот снобизм, такая невероятная наглость и жестокость? С другой стороны, а чего, собственно, Антон ожидал? Что француз после секса бросится ему на грудь и начнет рыдать горючими слезами, что жить не может теперь, что будет целовать песок, по которому ходит Шипулин? Бред!       С самого начала Антон знал, что будет нелегко завоевать эту неприступную крепость. Этот мужчина, предмет воздыхания многочисленных фанаток, да и не только – одинок на данный момент, и ему совершенно точно не хочется связывать себя никакими узами. Даже если это платонические отношения, в понимании Мартена они не должны длиться долго, а значит, и с Антоном он не станет задерживаться.       И вот здесь возникает самый важный вопрос – как удержать его, как заставить понять, что именно он, Шипулин, нужен ему. И дело не в сексе. Просто… просто Фуркад должен влюбиться в него!       «Просто потому, что Шипулин – мой, и пока мне не надоест – он будет рядом со мной!»       Его, значит? Шипулин криво усмехнулся и передернул плечами – верно подметил. Но от этого становится вдвойне обидно, ведь сердцу не прикажешь, и каждое подобное слово ранит больнее, чем острый нож. Хотелось выбросить все это из головы, плюнуть на то, что услышал и увидел – ведь главная цель остается прежней – вот только не получалось. Бесполезные усилия, которым не суждено увенчаться успехом. Сколько раз за эту ночь Шипулин старался дать логичное объяснение каждому слову, каждой фразе. Он надеялся, что в Мартене в тот момент говорила злость, усталость, а, может, чем чёрт не шутит, и ревность? Ведь именно он подрался с Симоном в больнице! Пожалуй, скрывать это было бессмысленно, поскольку есть добрые люди из числа медперсонала, которые с огромным удовольствием делились такой информацией с каждым встречным-поперечным.       Глубоко вздохнув, Шипулин огляделся – стадион, ревущие трибуны болельщиков, биатлонисты, собирающиеся на старте. Вот и Женька Гараничев, стоящий у прохода к лыжне, болтал с Беатриксом, то и дело громко смеясь. Неплохо они сдружились! - удивился Антон, бессознательно выискивая взглядом другого французского биатлониста. Непроизвольно зажмурившись от порыва холодного ветра, Шипулин опустил голову. Только сейчас он понял, что его трясло, причем нехило так потрясывало – руки с трудом удерживали палки с лыжами, а колени так и норовили подогнуться, заставив тело спортсмена безвольно упасть на снег. Откуда это странное ощущение? Почему ему так страшно? Неприятное, давящее чувство, заставляющее сердце биться со скоростью отбойного молотка, с глухим и болезненным стуком ударяясь о грудную клетку.       — Расслабься, — раздалось над ухом, и Антон аж подпрыгнул от неожиданности. — Все пройдет отлично!       Обернувшись, увидел, что рядом с ним стоит Фуркад. Его взгляд бродил по трибунам, разглядывая разномастных людей, прыгающих и кричащих, размахивающих большими флагами своих стран или городов. Карие глаза внимательно прошлись по живой стене из болельщиков, на мгновение задержавшись на друзьях, что стояли уже на старте, приготовившись к гонке.       Обида с новой силой затопила сердце Антона, окатывая ледяной волной. Все-таки его довольно сильно задело то, что он услышал в фойе гостиницы, как бы сильно ни отгонял от себя Антон подобные чувства. Понимание, может, и придет, но в данный момент осталась только она – обида.       — Что ты хочешь, Мартен? — сквозь стиснутые зубы произнес Шипулин, не глядя на своего собеседника.       Фуркад повернулся и с удивлением воззрился на Антона, никак не ожидая такого тона.       — В каком смысле?       — В прямом! — теперь обида перелилась в раздражение, которое готово было вот-вот вырваться из него потоком не очень цензурных слов.       — Я что-то пропустил? — а вот теперь на красивом лице француза появилось озадаченное выражение, а в глазах быстро мелькнул страх. Неужели понял, или просто одна из догадок? — Антон, ты о чем?       — После гонки поговорим! — бросил Шипулин и зашагал вперед, махнув рукой Женьке, который поджидал его у старта.       Оставив ничего не понимающего Фуркада позади, Антон решил, что не стоит сейчас выяснять отношения и сбивать настрой на гонку. Ведь это его первый старт после довольно сложной болезни и не менее трудного восстановления. С каждым шагом он становился все более спокойным – теперь появилась непоколебимая уверенность в том, что все пройдет отлично.       — Ты как? — друг улыбнулся Антону, хлопнув того по плечу. — Готов?       — Немного боюсь, — признался Шипулин, — но справлюсь!       — Вот и молодец! — довольно произнес Гараничев. — Я пошел, а то через две минуты уже стартанём.       — Удачи!       — И тебе!       Антон приготовился – лыжи, палки, очки – теперь оставалось только ждать стартового сигнала. Дрожь прошла, оставив лишь легкое покалывание в пальцах рук и ног, да в горле противно щипало, но и это не самое главное. Антон был рад, что опять в строю и будет сражаться сегодня до последнего!       — Антон!       Опять этот голос, от которого внутри все переворачивалось, а по телу расплывалось тепло. Обернувшись вправо, туда, где свою первую стойку занимал французский спортсмен, Шипулин заметил, как тот протягивал к нему руку, призывая провести маленький ритуал перед началом. Решив, что это-то уж точно не повредит и ничего страшного не произойдет, Антон тоже вытянул руку и слегка ударил кулаком по кулаку Фуркада.       — Я рад, что ты вернулся,— с улыбкой произнес Мартен, отворачиваясь и глядя теперь прямо перед собой.       Ничего ему не ответив, Шипулин проделал тот же самый ритуал и с Факом, который стоял по левую руку от российского спортсмена.       — С возвращением! — поздравил его Яков.       — Спасибо.       Совсем скоро начнется гонка. Остаются считанные секунды, которые растягиваются до бесконечности, заставляя мышцы ног в напряжении дергаться, ожидая своего момента. Но тут Шипулин вдруг отчетливо представил, что не сможет вовремя поехать, что встанет на самом старте. Вдруг откажут ноги, сведенные судорогой, или он не услышит сигнала, не поймет, что пора? Вдруг упадет, сделав лишь первый шаг в этой гонке? Липкий страх подкрался к самому горлу, сдавив его ледяными пальцами, смыкая их все сильнее и сильнее, перекрывая доступ к кислороду. Антон почувствовал, как задыхается – ему катастрофически не хватало воздуха, перед глазами уже потемнело. Паника накрыла с головой, обволакивая и убивая своим разъедающим всякую надежду ядом.       — Не думай! Просто поезжай вперед!       Мягкий, тихий голос, который прорвался сквозь белесую пелену паники, разрывая ее тонкую оболочку, вернул Антона в реальность. Моргнув несколько раз, мужчина повернулся к французу – это совершенно точно был его голос. Но Фуркад не смотрел в сторону Шипулина, сосредоточенно глядя перед собой.       Просто ехать. Просто собраться. Просто стрелять.       Он сможет. Ведь для этого он столько пахал. Нельзя сдаваться.       Раздается предупреждающий сигнал… и гонка началась!       Вопреки своим ожиданиям, Шипулин не прирос к земле, не встал, и ноги не свело судорогами. Все прошло нормально.       Теперь можно было и сосредоточиться на трассе и своей скорости. Главное – идти своим ходом, не вырываясь вперед и не стараясь превзойти соперников. Держаться поближе, не отпускать.       И все же сосредоточиться было довольно трудно, ведь в голове постоянно крутились разные мысли, которые ну никак не хотели уходить. Сначала разговор Мартена с Симоном, неприятные слова, услышанные Антоном. После разговор с Шемппом в номере. Главным вопросом до сих пор оставался этот человек. Его последняя фраза, брошенная перед тем, как уйти сбивала с толку, тревожила, волновала.       Совсем не было желания обижать Симона, ведь его Антон считал своим другом… вот только сам Шемпп так не думал, признавшись в том, что любит Антона.       И как быть? Что на это ответить? Не мог Шипулин дать ложной надежды – это было бы неправильно, аморально и нечестно с его стороны. Пусть с таким трудом, со всеми этими трудностями и преградами, но постепенно, Антон был уверен, ему удастся завоевать Фуркада. Симон...       — Пожалуйста, дай мне один-единственный шанс!