"Личные предпочтения"

И снова небо замыкает на себя слова и провода, И снова с неба проливаются на нас ответы и вода, И если ты вдруг начал что-то понимать И от прозрений захотелось заорать, Давай, кричи! Но тебя могут не понять — Никто из них не хочет ничего менять... "Люмен — Гореть"

      Антон переглянулся с Дарио, и тот подмигнул ему. Шипулин поднял брови, задавая другу немой вопрос, но тот лишь еле заметно кивнул. Все вокруг замолчали, точно так же ожидая, кто войдет в номер. Создавалось впечатление, что только несколько человек знали о том, что сейчас произойдет. И, судя по растерянному выражению на лице, Мартен не входил в их число. Его напряженный взгляд блуждал по номеру, остановившись лишь на мгновение на Антоне, затем вернулся к коридору, откуда должны были прийти гости.       — И кто к нам пожаловал? — первым не выдержал Дима, вопросительно глядя на друзей, но те лишь плечами пожимали, а Гараничев еще и усмехнулся:       — Сейчас увидишь.       — А вот и мы! — возвестил довольный Легков, входя в гостиную и ведя за собой Симона.       Реакция у собравшихся была неоднозначной: от удивления русских, которые совсем не ожидали появления Шемппа, до откровенного раздражения, которое демонстрировал всем своим видом Мартен.       Женя и Беатрикс поднялись поприветствовать гостя, за ними последовали и Эмиль с Димой. Тимофей благополучно забылся в вареной картошке, самозабвенно поглощая любимое угощение, пользуясь моментом, когда о нем забыли.       Антон тоже был удивлен, учитывая, что совсем недавно друзья говорили о болезни немецкого спортсмена. А сейчас выходило, что с ним все в порядке? Или не совсем?       Блуждающая улыбка на сером лице, потускневшие глаза — если смотреть достаточно внимательно и долго, то можно заметить, что он еще и похудел немного. Это наблюдение расстроило Шипулина, ведь Симон был рядом с ним в самый тяжелый момент и помогал, а что сделал сам Антон? Ничего. Просто забыл о его существовании на несколько дней. Стыдно и очень неприятно теперь было на душе.       Поднявшись, Антон сделал несколько шагов к Шемппу, намереваясь поговорить с ним, выяснить о самочувствии, предложить, быть может, свою помощь. Их взгляды встретились, и россиянин заметил, как печально тот улыбается.       — Симон, — одними губами прошептал Шипулин, готовый чуть ли не кричать от досады за свое эгоистичное поведение. Тот едва заметно кивнул, словно прочел его мысли и простил.       В конце концов, сам себя успокаивал Антон, откуда же он мог знать о болезни друга? Никто ему не говорил. Ведь и сам Шемпп просил об этом ребят. Вот только по какой причине?       — Как ты себя чувствуешь?       — Тебя столько не было видно…       — Говорили, что ты простыл…       — А сейчас как ты?       Вопросы сыпались на бедного Симона со всех сторон. Окруженный плотным кольцом представителей норвежско—французско—русского трио, мужчина бросил несчастный взгляд на Антона, словно умоляя спасти его от этой компании.       — Да оставьте вы его все! — гаркнул Шипулин, подходя к ним. — Дайте человеку присесть, в конце-то концов! — и он укоризненно обвел всех взглядом.       — Действительно, — смутился Эмиль, — как-то не подумал! Прости, Симон!       — Все нормально, — с видимым облегчением в голосе произнес спортсмен, благодарно кивая Антону.       — Садись рядом со мной, — предложил Шипулин, указывая на кресло, где еще совсем недавно сидел вместе с Фуркадом.       Бросив быстрый взгляд в сторону француза, Антон решил, что зря затеял все это. Вид у Мартена был еще страшнее, чем в фильмах ужасов, когда перед главным героем появляется его враг и настает время решающей битвы. Вот и Фуркад сейчас выглядел именно так, словно готов был сию же секунду кинуться на немца и придушить собственными руками. В карих глазах зажегся недобрый огонек, губы превратились в тонкую полоску, а руки сжались в кулаки.       Похоже, никто, кроме Антона, не заметил таких изменений в Мартене. Оставалось только надеяться, что этот человек ничего такого не натворит, учитывая, что спиртное уже ударило в голову не умеющим особо пить французам.       — Нальем тебе штрафную! — довольно произнес Легков, беря в руки полупустую бутылку водки.       — Нет, я не могу сейчас пить, — замотал головой Симон, — мне и без этого не очень хорошо.       — Но… — начал было Саша, но его остановил тяжелый взгляд Антона. Дарио тоже приложил руку в этом вопросе, причем, довольно-таки ощутимо приложил. — Ой! — пискнул лыжник и повернулся к Колонье. — Родной! Ты чего дерешься-то?       — Оставь, — быстро зашептал ему на ухо Дарио, чуть приподнявшись. — Пусть они дальше сами разберутся. Этого достаточно.       — Так я еще самого главного и не сделал! — самым разнесчастным голосом произнес Легков.       — Бог ты мой! — всплеснул руками Колонья. — Словно у ребенка любимую игрушку отобрали! — Затем более настойчиво добавил: — Не надо! Симону и так плохо! Ты его с температурой сюда притащил!       — Я не заставлял, — принялся оправдываться Саша, однако вид у него действительно был виноватый, и он сам прекрасно понимал, что не следовало вот такой сюрприз устраивать Антону.       — Понимаешь, уж очень хотелось посмотреть на выражение лица Фуркада, — и Легков кивнул в сторону француза, по-прежнему не сводившего глаз с Антона и Симона, которые уселись в небольшое кресло вдвоем. — Ну? Разве это того не стоило? Глянь, какая ревность человека разобрала?       — Это низко с твоей стороны — использовать больного Шемппа! — покачал головой Колонья, который, однако, должен был признать, что кино намечалось действительно интересное.       — Ок, — громко проговорил Саша, отставляя в сторону бутылку. — Симон пить не будет — он болеет! А вот все остальные — у кого не налито? А ну — давайте сюда свои стаканы!       Сразу несколько рук протянулось через стол к главному наливале этого вечера. Шипулин, само собой, никак не отреагировал на это привлечение внимания со стороны Сашки. Сейчас его больше волновал Шемпп, который на удивление тихо себя сегодня вел.       — Ты заболел? — тихо спросил Антон, пытаясь поймать взгляд Симона, но тот упорно отворачивался, словно ему было неловко сидеть рядом с российским спортсменом. — Что с тобой? Ты странный какой-то.       — Все в порядке, — в тон ему ответил Шемпп. — Просто температура…       — Зачем же ты тогда сюда пришел? — поразился мужчина, беря со стола стакан с водой и протягивая Симону. Тот с благодарностью принял его и сделал большой глоток.       — Саша попросил прийти, — объяснил мужчина, отдавая обратно пустой бокал и откидываясь на спинку кресла.       — И ты просто сделал то, о чем тебя попросил Легков? — удивлению Антона не было предела. — Да его даже собака не слушается!       Симон улыбнулся и посмотрел, наконец, на своего собеседника. В полутемном помещении, где одна-единственная люстра давала света не более, чем свеча в келье, глаза немца приобрели удивительный, новый, насыщенный оттенок. Раньше Антону казалось, что они цвета сырой земли — коричневые с желтой окантовкой. Но теперь он увидел, что все совсем не так — они преобразились, став почти зелеными.       — У тебя зеленые глаза, — удивленно произнес Шипулин, не заметив, как приблизился почти вплотную к лицу Симона.       — Эм… Антон, — немного смущенно произнес немец, опуская взгляд. — Я, конечно, не против того, чтобы ты так близко сидел, но мы здесь не одни. И, даже если они все могут понять — это все-таки не совсем прилично.       — Что? — Шипулин удивленно огляделся, поняв, наконец, что находится на опасном расстоянии от своего друга. — Черт! Прости. Я… просто я на самом деле в первый раз вижу, чтобы твои глаза поменяли цвет.       — Они у меня всегда карие, — пожал плечами спортсмен, улыбаясь. — Бывает, в крайне редких случаях, становятся зелеными. Тебе просто повезло увидеть такое редкое явление.       — А я счастливчик! — рассмеялся Шипулин, отстраняясь. Он и сам не мог понять — почему вдруг ему захотелось быть ближе к этому человеку? И почему он сознательно тянул эти секунды, не спеша отодвигаться от него? Но самый главный вопрос был, пожалуй, в том, почему ему так нравится смотреть на губы Симона?       Помотав головой, стараясь отбросить неуместные мысли, Антон отвернулся, возвращаясь в прежнее положение. Обведя взглядом веселившихся друзей, он с удивлением понял, что не видит среди них Мартена.       — Я пришел сюда потому, что знал, что ты здесь будешь, — ответил все-таки Шемпп, чем снова привлек внимание россиянина.       — Я?       — Да, — кивнул Симон. — Я хотел тебя увидеть.       — Почему же тогда запретил всем говорить мне о том, что болеешь? — накинулся на друга Антон. — Что в этом такого?       — Я бы и не стал говорить, — с вызовом посмотрел на него немец, — зачем?       — Как это — зачем? — удивился Шипулин. — Ты же мой друг! Я волнуюсь за тебя!       — Это самое обычное расстройство желудка, — мрачно изрек Шемпп, которого задело определение «друг», но виду постарался не показывать. — В этом нет ничего особенного, и я просто не хотел, чтобы меня лишний раз жалели!       — Ладно, извини, — виновато покачал головой Антон, признавая ненужность своих претензий. — Просто, я… с этими гонками…       — Все в порядке, — Симон положил руку на плечо Шипулину и чуть сжал. — Не стоит за меня переживать. Отлежусь и смогу выступить в индивидуалке. Я надеюсь.       — Ты на ногах еле держишься. Давай, я отведу тебя в твой номер. Не хватало еще, чтобы ты тут свалился!       Симон на самом деле чувствовал себя не очень хорошо: слабость, тошнота, голова немного кружилась. Проклятое пищевое отравление! Из-за которого ему пришлось почти весь вчерашний день и полночи провести возле «белого друга», обнимая того за холодные края. И, судя по всему, это был далеко не конец. Теперь Симон уже сомневался, что сможет вылечиться до окончания сезона.       — Подожди меня, я сейчас скажу Саше, что мы уходим!       Шемпп кивнул, расслабляясь в кресле и прикрывая глаза. Антон подошел к весело болтающей компании, состоящей из Эмиля, Жана, Саши и Дарио.       — А где Тима с Жекой? — осмотрелся спортсмен. Его еще волновало то, куда мог подеваться Мартен, ведь еще пять минут назад тот сидел вместе с Гараничевым и весело что-то обсуждал. Пока не пришел Симон. Этот факт заставил улыбнуться Антона.       — Лапшину стало плохо, — довольно усмехнулся Легков. — Не умеет еще мальчик пить! Вот Женька и вызвался дотащить того до номера. Бедняга, — поцокал языком лыжник, делая большой глоток мартини.       — А Дима?       — Этот куда—то смотался, — повертел головой Сашка, выискивая друга. — Черт! Я не знаю, где он! Как такое могло произойти?       — Ладно, неважно, — заторопился Шипулин, уже предвкушая, что начнется игра в прятки и надо срочно валить отсюда, покуда и его, и бедного Симона не загребли в эту игру. — Я отведу Симона обратно, а то ему не очень хорошо. Зря ты вообще его пригласил!       — Для тебя, дурака, старался! — возмутился Легков, упирая руки в бока и вставая с кресла. — Вот же неблагодарный! Смотри, как помогло, а? Твой ненаглядный выскочил, словно ошпаренный, когда вы с немцем уселись в одно узенькое тесное кресло! — и Саша подмигнул другу, который тут же покраснел, как рак.       — Да что ты несешь? Я просто его посадил…       — Рядом с собой, ну да! — кивнул лыжник, строя довольную физиономию, по которой нестерпимо захотелось ударить, но Шипулин сдержался.       — Короче, спасибо тебе за труды и старания, но я отведу сначала Симона, а потом вернусь к себе в номер. Устал, Санёк! Без обид, лады?       — Ну, без проблем, — равнодушно пожал плечами Легков. — Дело уже сделано, а все остальное — как ты сам разрулишь!       — Что? О чем ты?       — Ну чего ж ты такой тугодум? — поразился Саша, окидывая изучающим взглядом своего друга. — Или притворяешься, что ни хера не понял?       — Саня! — угрожающе начал Антон, и тот быстро заговорил:       — Ладно! Все же предельно просто: если Мартен так резко слинял, с каменной рожей и горящими глазами а-ля «пожар в Париже», то — сто процентов — это ревность! Неужели ты не заметил, что добрые пять минут он сверлил вас с Шемппом таким взглядом, словно готов был задушить своими собственными руками. Причем, обоих!       — Ну, да, заметил, — не стал отпираться Антон, опуская голову и глядя себе под ноги. Ему не хотелось признавать, насколько же это было приятно и странно — понимать, что Мартен мог приревновать его. Значит, он все-таки что-то испытывает к нему, несмотря на те слова, что произнес в холле гостиницы. Иначе не стал бы вести себя подобным странным образом.       — Ты прав, — произнес Шипулин, — но я потом обговорю с ним данную тему.       — Давно пора было сделать это! Еще в тот момент, как услышал их разговор! А то устроил тут Санта-Барбару по-русски!       — Мы пошли, — Шипулин развернулся и направился к сидевшему в кресле Симону. — Увидимся завтра! Нужно будет сходить и поболеть за наших девчонок!       — Уж я поболею! Еще как готов болеть за девчонок! — с охотой выпалил Сашка, но тут же получил ощутимый удар локтем под ребра и медленно повернулся. — Дарио, любимый, ну что ты, в самом деле? Я же пошутил!       Вздохнув, Антон отвернулся от начавших препираться друзей и подошел к Шемппу, который молча разглядывал что-то в окне.       — Снег пошел, — пояснил спортсмен, заметив вопросительный взгляд Шипулина. — Я люблю снег, а ты?       — Я тоже, — улыбнулся мужчина и присел рядом на корточки. — Ну что, идем?       Симон поднялся и вместе с Антоном направился к выходу. В коридоре их встретил Женька, который, видимо, уже довел Лапшина до места назначения и теперь возвращался с чистой совестью обратно.       — О! Уходите уже?       — Да, — кивнул его товарищ по команде. — Как там Тимка, норм?       — А то! Что с ним станется-то? — рассмеялся Гараничев. — Завтра будет головушка болеть, но это пройдет. Кстати, — встрепенулся спортсмен, — я сегодня не приду. У нас с ребятами гулянка намечается в баре, поэтому буду утром, не волнуйся!       — Как скажешь, — хмыкнул Антон. — Развлекайся! И спасибо за вечеринку!       — Всегда пожалуйста. Ну, я пошел! Пока, Симон! — помахав другу рукой, Женька скрылся за дверью.       — Что он сказал? — спросил Шемпп, когда они продолжили свой путь к лифту.       — Что у них намечается тусовка покруче, чем та, что сейчас, — пояснил Шипулин.       Проходя мимо номера Мартена, мужчина все гадал — к себе ли он направился? Стоит ли потом заходить? Если Фуркад разозлился, то тут лучше не попадаться на глаза, пока не остынет. Но Антона так и подмывало еще раз посмотреть на то, как ревнует француз. Это как бальзам на душу! Приятное и ни с чем не сравнимое чувство. Теперь этот самодовольный болван на собственной шкуре почувствует, каково это, когда тебя игнорируют.       — Тебе вовсе необязательно нянчиться со мной, — заметил Симон, который до этого шел молча.       — Что? Ты о чем? — не понял Антон, удивленно глядя на друга.       — Я же вижу, как ты хочешь пойти в совершенно другом направлении, — пояснил свои слова немец, глядя прямо перед собой.       — Ерунда! — отмахнулся Шипулин, вновь утягивая за рукав толстовки Симона. Подойдя к лифту, он нажал на кнопку вызова и стал ждать, когда кабина приедет на их этаж.       — Знаешь, — Шемпп внезапно повернулся к своему спутнику и прямо посмотрел в его глаза. — Не хочу тебя отпускать к нему! Знаю, что прозвучит слишком эгоистично, и еще знаю, что ты не сможешь ответить мне… — на секунду мужчина замолчал, собираясь с мыслями.       — Симон…       — Нет, я хочу сказать, — перебил его Шемпп. — Просто, не могу тебя отпустить к этому французу! Не хочу.       Антон не знал, что ответить и поэтому просто молчал, внимательно слушая Симона. Было что-то странное во всей этой ситуации, неправильное, и вместе с тем удивительное. Приятно, страшно и бессмысленно.       Приятно — Антону льстило то, что Симон любил его; наконец-то любили ЕГО, а не наоборот. Страшно — он не хотел терять друга, не хотел делать ему больно, заранее зная, что не сможет полюбить в ответ.       Бессмысленно — сколько бы ни было сказано слов, все останется так, как есть. В их отношениях не может быть другого пути, кроме того, что Антон уже выбрал.       Может, стоило бы попробовать забыть Фуркада и дать шанс Симону? Но разве это честно? По отношению к самому себе и к Шемппу. Ведь можно обмануть кого угодно, но только не свое сердце, которое сильнее билось лишь в присутствии одного человека.       Зеленые глаза, в которых было столько эмоций, столько чувств, что можно было утонуть в них, смотрели укоризненно, обвиняюще, но вместе с тем и мягко, успокаивающе, словно обещали исцеление, избавление… опустошение.       — Просто… — Симон на мгновение прикрыл глаза. — Я не могу видеть вас вместе. Мне больно.       Сердце провалилось куда-то в пустоту от этих слов. Глаза нестерпимо защипало, и Антон сделал несколько глубоких вздохов, чтобы взять себя в руки. И почему все так сложно? Почему нет простого решения таких ситуаций? Чтобы никому не было больно?       — Симон… — в горле запершило, а слова так и не были произнесены. Что тут еще ответить?       — Я должен это сделать, — прошептал Шемпп, — не могу больше сдерживаться.       — Что? — Антон непонимающе уставился на своего собеседника. — Сделать — что?       — Теперь я не стану убегать, — твердо произнес мужчина, делая шаг вперед. — Больше не повторю своей ошибки!       — Да что ты не…       Договорить ему не дал Шемпп, обхватывая руками за плечи и привлекая к себе. Дыхание перехватило от близости этого человека, голова закружилась, а пол, казалось, заходил ходуном под ними. Теплая ладонь легла на затылок Антону, притягивая ближе, пока их лица не оказались в сантиметре друг от друга. Дыхание Симона опаляло кожу на щеке, а то, как пальцы мягко и нежно поглаживали шею, просто сводило с ума, заставляя стискивать зубы и умолять себя не поддаваться этому странному чувству.       — Не отпущу тебя к нему! — выдохнул Шемпп.       Затем, не тратя драгоценные секунды, быстро наклонился и поцеловал Антона. Сначала мягко касаясь губами его губ, потом более уверенно и настойчиво, стараясь вызвать ответное стремление, почувствовать хоть какую-то отдачу и желание продолжить это безумство. Но Антон просто стоял, слегка ошарашенный таким поворотом. Он не отвечал на поцелуй, но и не отталкивал от себя Симона, а уже одно это многого стоило.       Осмелев, Шемпп крепче прижался к Антону, обхватывая того за поясницу одной рукой, а второй перебирая пряди волос на затылке. Такие мягкие. А какой от него исходил аромат — мята и лимон. В голове в одно мгновение пронеслись догадки: шампунь, гель для душа или для бритья?       Хотелось стоять так вечно. Просто быть рядом, крепко обнимать, прижимать к себе, ощущать биение его сердца через тонкую ткань футболки, чувствовать вкус его губ на своих губах и просто наслаждаться этим моментом. Он целовал Антона, воплощая в реальность свою мечту, которую лелеял столько времени.       Проведя языком по сомкнутым губам Антона, он легонько прикусил нижнюю губу, снова провел по ней языком. Почувствовав на своей спине теплую ладонь, Симон возликовал, а когда Антон начал отвечать на поцелуй, то и вовсе чуть с ума не сошел. Возбуждение накрыло с головой, подбивая желать большего.       — Антон!       Тихий, потрясенный голос, раздавшийся позади ребят, заставил обоих вздрогнуть и отшатнуться друг от друга. Шипулин тяжело дышал, сам удивленный до глубины души тем, что только что произошло. Но все отходило на второй план — Симон смотрел куда-то за спину Антону, потемневшим от желания взглядом, в котором сейчас плескались раздражение и укор.       Внутри все оборвалось, когда, повернувшись, Антон увидел Мартена, стоявшего в нескольких шагах. На лице ни единый мускул не дрогнул, руки скрещены на груди, а вся поза говорила о том, что ему глубоко наплевать на происходящее. Вот только Антон отчетливо услышал в его голосе боль.       В этот момент, как в лучших традициях мыльных опер, приехал лифт. Дверцы с тихим шорохом разъехались в стороны, ожидая, когда войдут пассажиры.       Тихий, полный разочарования вздох Шемппа за спиной. Словно каменная статуя — Мартен впереди. И тут Антон понимает, что не может сейчас оправдываться, нет сил что-то объяснять французу, хотя тот и ждет ответа. Но Антон продолжает молча смотреть на Фуркада. Спустя несколько секунд резко разворачивается, берет удивленного Симона за руку и заходит с ним в лифт, нажимая на кнопку.