"Личные предпочтения"

Пепел легок и светел, я не заметил, как время прошло. Чары силу теряют и превращают жемчуг в стекло. Как пусто в душе без миражей, без волшебства. Мы здесь лишь на миг, пусть он звучит, словно слова молитвы. «Би-2 — Молитва»

      Нет. Мартен понимал, что не может сейчас просто так уйти, не может оставить последнюю надежду за этой дверью. Но как ему переубедить Антона? Что сделать?       — Послушай, — медленно произнес мужчина, подходя ближе к Шипулину, который стоял, вцепившись в дверную ручку так, словно вот-вот упадет с обрыва, и она была его единственным спасением. — Я не пьян. И я отчетливо понимаю все, что происходит. Мне не нужно ни о чем думать и не надо ничего для себя решать. Я уже все понял, давным-давно осознал, чего именно хочу.       Антон посмотрел на него. Ртутные глаза блестели слабым огоньком, но в них больше не было видно той жизни, что плескалась еще несколько дней назад.       — Я устал, — ответил спортсмен, делая глубокий вздох, — от тебя, от себя, от нашего недопонимания. Все это напрягает, мешает жить и воспринимать все адекватно. Я уже сказал тебе, что…       — Да плевать на все! — разозлился Фуркад, которого пугала перспектива навсегда потерять Антона. — Неужели ты так говоришь только из-за услышанного в тот день?! Почему сейчас так?       — Да, — пожал плечами Шипулин, — ты прав. Меня задело то, что ты говорил Симону. Даже учитывая то, что все сказанное тобой — лишь повод позлить Шемппа, однако же не умаляет того, что это было правдой!       — Что? — изумленно выдохнул француз, уставившись на россиянина так, словно в первый раз видит и не понимает, о чем тот говорит.       — Ты говорил абсолютно серьезно! — голос задрожал, переходя на более высокий тон. Судя по всему, Антон тоже начал выходить из себя, вспоминая свои ощущения и переживания этих дней. — Я видел твои глаза, Мартен, не стоит отрицать того, что настолько очевидно! Ты и правда считаешь, что раз я влюблен в тебя, то никуда не денусь, что бы ты ни сделал!       — Что ты несешь?! — взорвался Фуркад, делая шаг к мужчине и сверля его взглядом карих глаз. — Поверить не могу, что ты на полном серьезе так думаешь!       — А что мне еще было думать?! — Антон развел руками и усмехнулся. — Твои шутки подчас бывают неудачными, Мартен! Признай, что ты допустил огромную ошибку, которая бесследно не пройдет!       — Знаешь, что? — француз немного задумчиво посмотрел на своего собеседника, затем продолжил, словно сам для себя что-то решил: — Да катись оно все к черту! Не понимаю, по какой причине я постоянно должен оправдываться перед тобой?! Это ты сейчас целовался с Симоном, а не я! Это твоя любовь? Вот такая она?! Это ты предаешь свои чувства!       — Предаю?! Вот как? — глаза удивленно распахнулись, а рот скривился в язвительной усмешке. — Ну, раз ты у нас такой долбаный психолог, то с чего притащился сюда? Сидел бы в своем номере, да жаловался на несчастную жизнь своему брату!       — Пожалуй, так и надо было сделать! — крикнул Мартен, не сдержавшись. Все внутри клокотало от обиды и злости. — Сам не понимаю, зачем я пришел сюда и еще старался объяснить тебе что-то! Идиот!       — Согласен! — прорычал Шипулин, отворачиваясь.       — Значит, вот так вот, да? — француз прищурился, разглядывая собеседника, стараясь понять, что же сейчас творится в его голове, какие мысли одолевают? — Зачем ты говоришь все это, если на самом деле считаешь по-другому?       — Ты не можешь знать, что я на самом деле думаю! — огрызнулся Антон. — Не лезь ко мне в душу, Мартен! Я не хочу с тобой выяснять отношения, которых даже и не было никогда.       — Не было, значит! — Фуркад провел рукой по лицу и несколько раз глубоко вздохнул. — Зачем ты поцеловал его, если не любишь?       — Что? — резкая перемена темы сбила с толку россиянина.       — Зачем? — повторил француз, глядя прямо в глаза мужчины. — Если ты любишь меня, если твои чувства настоящие, то почему ты отвечал ему? Неужели для тебя ничего не значит то, что мы с тобой…       — Мы не встречаемся, Мартен, — прошипел Антон, — и ты не можешь требовать от меня какой-то верности или покорности. Что произошло, то произошло! Я ничего тебе не должен.       — Все так просто, оказывается? — поразился Фуркад. — Значит, то, что произошло в больнице — ничего не значит? И это был просто очередной секс? На один раз?!       — Да что ты несешь?! — заорал Шипулин. — Хватит!       — Ответь мне! — громко и твердо произнес Мартен, решив настоять на своем, чего бы это ему ни стоило. Голос звенел от напряжения и еле сдерживаемой злости. — Ответь мне, черт возьми! Симон значит для тебя больше, чем я?       — Он, по крайней мере, честен со мной! — каждое слово подобно острой игле врезалось в сознание Фуркада, прочно застревая в нем, причиняя невыносимую боль, заставляя кровоточить раны и порезы, что наносили слова Антона.       — Ты… ты несерьезно это, — пораженно прошептал француз, во все глаза разглядывая собеседника. Тот лишь пожал плечами. — Зачем ты сейчас так поступаешь? Почему сознательно отталкиваешь меня?       — Потому… — но ответить Антон не смог, замолчал на полуслове. Он не мог ответить на этот вопрос. Не потому, что не хотел или не знал, просто все слишком запуталось в его голове, и Антон уже сам не понимал, чего хочет.       — Ясно, — опустил голову Мартен и усмехнулся. — Что ж, в таком случае мне остается только счастья вам пожелать, так?       — Не неси чушь! Я не собираюсь…       — Да пошел ты к черту! — не выдержал Фуркад и вышел из номера. — Катись к своему Симону! Ты и твоя лживая любовь!       Антон стоял, как громом пораженный — лживая любовь? Он действительно так сказал?!       — Ну и прекрасно! Пойду с превеликим удовольствием!       А! Пофиг! Пошло оно все к такой-то матери! Надоело выяснять отношения, надоело бегать за этим высокомерным и вредным французом… надоело…       Антон замер у двери, прислушиваясь к биению своего сердца, которое отдавалось в ушах, словно отбойный молоток, и сильно ударяло по нервам. По телу прошла судорога, словно током ударило, и мужчина сполз по стене вниз, закрывая глаза.       И зачем он оттолкнул Мартена? Почему отступил? Ведь все сейчас могло пойти по совершенно другому пути, если бы просто промолчать или сказать только одно слово. Столько усилий — и все напрасно! Они опять отдалились друг от друга, а причина? Обида? Злость? Усталость?       — Что мне делать? — обреченно простонал Антон. — Как теперь быть?       Он не знал. Не знал и того, почему не смог простить француза за те обидные высказывания в свой адрес, за тот взгляд, за правду на лице Мартена. Ведь, стоило только протянуть руку — и вот, все закончено и не нужно снова бежать, догонять, кричать в пустоту.       Но сможет ли он дотянуться до Фуркада? Сможет ли донести до него свои мысли и чувства? Как дать человеку понять, какую боль причиняют лишние слова и фразы?       Антон вздохнул и открыл глаза. Номер по-прежнему был погружен во мрак — свет он так и не включил. Единственный источник освещения — коридорные лампы. Поднявшись, Шипулин, словно завороженный, смотрел на желтый треугольник на полу. В голове как будто что-то щелкнуло, и мужчина понял, что больше не хочет бороться, не хочет испытывать разочарования и усталость. Просто продолжать существовать дальше, а там будь, что будет. Уверенность в том, что чувства Мартена ненастоящие, пришла внезапно, с каждой секундой убеждая Антона в своей правоте.       Все, к чему стремился российский спортсмен за это время — внимание, ответные эмоции, любовь, в конце концов — было потеряно за какие-то несколько минут. И пропало желание что-либо делать. Сам Шипулин не понимал такой перемены в себе, не знал, почему сейчас прогнал француза и не стал отвечать на его признание. Может, перегорело?       Этот час, проведенный в номере с Мартеном, эмоционально опустошил Антона, сделал из него тряпичную куклу, болванчика, умеющего лишь головой кивать.       Воспоминания быстрым потоком проносились в голове, заставляя вспоминать то, что, казалось, уже стерто из памяти, забыто навсегда.       2 месяца назад.       Поклюка.       Антон прекрасно помнил тот день, ведь именно тогда он окончательно для себя решил, что будет добиваться Мартена. Не опускать руки, не отступать.       С самого утра настроение было не особо хорошее, учитывая тот факт, что Женька принялся приставать со своей поездкой в город на велосипедах.       — Это несерьезно, Жень! — пытался вразумить друга Антон. — Ты посмотри — за окном снег! Как мы поедем-то?       — Ну, во-первых, снег только на трассе, — резонно заметил спортсмен, — а, во-вторых, так гораздо интереснее! Спорт — это жизнь!       — Твоя жизнь теперь накрылась медным тазом, — хмыкнул Дима, глядя в окно. — Там дождь.       — Что? Как? — расстроился Гараничев, подбегая и вставая рядом с другом. — Черт! Действительно! Что же делать?       — Остаться в номере и отдохнуть после перелета! — предложил Шипулин, уже намереваясь прилечь на диванчик и вытянуть ножки.       — Вот уж дудки! — возмутился Женя, оглядываясь и явно соображая, что еще придумать. — Я через пять минут вернусь!       — Мне уже страшно стало, — передернул плечами Дима, — что он такого может придумать.       — И знать не хочу! — закрывая глаза, ответил Антон. — Хочу немного поспать. Перелет выдался утомительным.       Малышко не стал дергать друга, а просто направился в свой номер, чтобы разложить вещи и тоже немного отдохнуть, оставляя Шипулина в тишине и покое.       Лежа на диване, спортсмен радовался, что его наконец-то не дергают по разным неадекватным причинам. Женя классный парень и отличный друг, но иногда от его чрезмерного активного «отдыха» ужасно устаешь. Вот как сейчас — полежать бы, поспать, а он придумал прогулку на велосипедах в город! Зачем?       Перед глазами поплыли картинки прошлых гонок, где они с Мартеном боролись за места на подиуме. Вот они едут по трассе, стреляют, выкатываются к финишу. Не всегда Шипулину удавалось опередить француза в створе, но такое случалось, к счастью, довольно редко. Как, впрочем, и их сражения за медали.       Антону нравилось смотреть на Фуркада. Особенно доставляло наблюдать за ним на финише, когда тот приходил первым или вторым. Каждый раз на лице улыбка — довольная, усталая, но всегда одинаково открытая. Именно это и подкупало, заставляло каждый раз вновь и вновь вспоминать ее.       У Антона не дождь стал главным воспоминанием о том дне. Пожалуй, если сейчас задуматься, то единственное, что приходило на ум — яркая молния.       Нет, грозы, как таковой не было. Ни оглушающего грома, ни мимолетных вспышек зарниц. Была одна-единственная, которая заполнилась на многие недели вперед, а возможно и до конца жизни.       Поднявшись с пола, Антон закрыл дверь и тут же окунулся в непроглядную темноту. Но нарушать ее не хотелось. В груди больно, воздуха не хватает, и руки стали влажными. Подойдя к окну, за которым был прекрасный вид на город, Шипулин вспомнил тот момент, когда окончательно и бесповоротно влюбился.       Дверь в номер резко распахнулась, и влетел Гараничев, что-то довольно бубня себе под нос. Увидев друга, валяющегося на диване, он в первые секунды даже опешил.       — Какого хрена ты спишь? — возмутился Женька, подходя к Антону и дергая того за рукав. — Вставай! Я все уладил! Мы не поедем на велосипедах.       — И на том спасибо, — проворчал Шипулин, отталкивая руку Жени и переворачиваясь на другой бок. — Но я никуда не поеду.       — Что? Как это — не поедешь? — поразился Гараничев, словно это была самая кощунственная вещь, какую только можно было услышать. — Дима с минуты на минуту будет здесь!       — Да плевать! — пробормотал Антон, не открывая глаз и никак не реагируя на прыгающего вокруг него друга.       — Ну что? Все готовы? — вот и прибыло пополнение в лице Малышко.       — Представь себе — нет! — жалобно застонал Гараничев, оглядываясь на гостя. — Тоха не хочет никуда ехать.       — Так, — спортсмен подошел к дивану и присел рядом на корточки. — Собирайся давай. Без тебя мы никуда не поедем, и ты испортишь нам выходной.       — Езжайте без меня.       — Нет!       — Да вы с ума сошли? Дайте человеку отдохнуть! — возмутился Антон, однако открыл глаза и посмотрел на склонившегося к нему Диму. — Ну почему я обязан тащиться куда-то? Да еще и по такой погоде?       — Мы поедем на автобусе, — весело произнес Женька. — Давай, поднимайся, — сказал Малышко, встал, покряхтывая, и протянул Шипулину руку, помогая слезть с дивана.       — Как же я хочу спать! — простонал Антон, направляясь к выходу.       — На том свете отоспишься! — бодро вставил Гараничев, протягивая куртку другу. — А хотелось бы на этом, — недовольно ответил Шипулин. — Ну, правда? Почему без меня вам не едется, а? Давайте завтра? Точно! Завтра я сто процентов с вами поеду! Куда хочешь!       — Нет, сегодня.       Женька был неумолим. Пришлось молча подчиниться, ведь спорить в данном случае было бы бесполезным сотрясанием воздуха. А сил и без того мало, чтобы тратить их на препирательства.       Спустившись на первый этаж, он удивленно воззрился на команду французов, которые, как оказалось, ждали их, чтобы вместе поехать в город. Среди прочих Антон заметил и Мартена, который смотрел прямо на него. Это немного смутило россиянина — почему такой пристальный взгляд?       Направляясь к выходу, Шипулин опять подумал, как же ему не везет сегодня. И почему он так просто позволил Женьке и Диме убедить его поехать?       Дождь на улице был пока слабый, но уже ощутимый, и долго стоять под ним не было никакого желания. Поэтому, быстро пробежав расстояние от крыльца гостиницы до автобуса, мужчина почти влетел в салон. Выбрав последнее место в самом хвосте автобуса, где бы ему никто не мешал поспать в дороге, Антон удобно расположился на мягком сиденье.       Посмотрев в окно, заметил, что и французы неторопливо идут сюда, о чем-то оживленно беседуя. Фуркад шел после своих друзей и на секунду задержался возле дверей, пропуская всех перед собой. Мартен поднял голову, глядя в небо, немного щурясь из-за капель. И тут сверкнула молния, озаряя его лицо буквально на секунду. В темных глазах вспыхнуло отражение изломанной полоски света и погасло. Все произошло настолько быстро, что, похоже, никто и заметить не успел, даже сам Мартен.       Именно этот блеск и заставил сердце биться быстрее в груди Антона. Яркая, ослепительная, в сознании Шипулина, вспышка молнии навсегда оставила неизгладимый отпечаток в душе.       Темные, бездонные глаза, которые стали почти оранжевыми в тот миг, остались в памяти, как самое яркое впечатление от встречи.       Вспомнив слова Мартена о связи серых глаз с дождем, Антон понял, что его связь — это молния. Она даже чем-то напоминала ему самого француза — такая же яркая, ослепительная, непредсказуемая, такая же резкая, а иногда и жестокая.       Почему же теперь все изменилось в его душе? Почему он больше не видит в глазах Фуркада того, что мог разглядеть там раньше? Где это вдохновение, которое мог подарить один только взгляд? Где сумасшедшие мысли и мечтания, которые врывались в сознание подобно тем самым вспышкам молний?       Ведь один только голос француза мог свести с ума, заставляя желать большего в общении. Неужели все прошло из-за того, что было в больнице? Или на мнение Антона повлияло что-то еще?       Отойдя от окна, Шипулин решил, что на сегодня ему хватит мыслей, хватит воспоминаний о том, что уже прошло и чего никогда не вернуть. С него достаточно расплывчатых обещаний, туманных надежд и неясных перспектив на будущее. Пусть этот день останется за чертой и больше не вернется к нему, даже картинками памяти.       Спать расхотелось напрочь. Слишком много мыслей, которые роем крутились в голове, не давая заснуть. Проворочавшись в кровати полчаса, он окончательно понял, что заснуть сегодня не удастся. Быстро поднявшись и накинув на себя рубашку, он вышел из номера. Куда идти ночью — совершенно никаких вариантов, разве что обратно, к друзьям?       Медленно, словно лунатик, Антон шел по плохо освещенному коридору. Вновь он вернулся к их с Мартеном разговору. Он вспомнил взгляд француза…       «Я ничего тебе не должен!»       Действительно, ведь на самом деле — они никогда нормально даже не могли поговорить, обсудить свои отношения, то, что каждый из них двоих хочет на самом деле. Постоянное стремление к ответным чувствам окончательно убило конечную цель. И что теперь? Что у них осталось? Разве один секс смог что-то изменить в их отношениях? Они просто испугались. И в итоге — пустота, которая теперь развела их в разные стороны, не давая даже шанса.       То, что француз именно сейчас осознал свои чувства, не решало проблему, которая оказалась даже глубже, чем можно было себе представить. Антон не хотел признавать, что только он виноват в сегодняшних разочаровании и обиде. И что только он несет ответственность за то, что сейчас один, а ведь мог просто принять признание Мартена, мог ответить ему иначе и не устраивать это никому не нужное шоу.       Шаги по бетонным ступеням эхом отдавались по узким пролетам, которое увеличивало их звук во множество раз. Шаг за шагом, просто переставлять ноги, поднимать и опускать. Рефлексы, на которых сейчас поднимался Антон, совершенно не обращая внимания, что вошел не в ту дверь и идет теперь по другому коридору, в другом направлении.       Взгляд Мартена, брошенный перед тем, как уйти — что в нем? Боль, обида, злость, а еще разочарование. Именно это и было самым неприятным, самым противным, ведь и Антон разочаровался в себе, в своих чувствах, которые стали какими-то ватными, скомканными, обретшими непонятную форму.       Шипулин остановился напротив двери, ведущей в номер друзей. Подняв руку, чтобы постучать, он застыл в нерешительности — а что, если они уже уехали? Может, он вообще зря сюда пришел? Но возвращаться уже было поздно, и Антон постучал.       Неужели Мартен оказался прав?        «...со своей лживой любовью...»       Так ли это на самом деле? Могло ли быть, что чувства не те, какими столько времени привык их считать Шипулин? Неужели ошибался? Но такого просто быть не могло! Антон точно знал, что сердце сильнее билось лишь при одном человеке. Все внутри замирало, когда француз даже просто проходил мимо. И эта улыбка, вызывающая такую бурю в душе — разве можно оставаться равнодушным после того, как увидишь такую прекрасную улыбку, обращенную именно к нему, Антону.       Сомнения погубили все то, чего добился Шипулин. Но не только они — ведь Мартен тоже приложил к этому руку. Вот уж о ком не мог нормально думать россиянин, так это о третьем участнике этой странной и пугающей трилогии в отношениях. Как же он вообще допустил, чтобы между ним и Мартеном кто-то еще мог встать, разрывая тонкую ниточку, которую с таким трудом удалось протянуть от сердца к сердцу?       — Антон?       Мужчина вздрогнул от звука такого знакомого голоса. Подняв голову, он встретился с темно-зелеными глазами Симона. Тот стоял, удивленно разглядывая ночного гостя. Но, судя по виду, еще даже и не ложился, хоть волосы и взъерошены немного, отчего у Антона появилось непреодолимое желание протянуть руку и вернуть непослушные волосы на место. Одет он был по-домашнему — светлая рубашка, аккуратно заправленная в такого же цвета штаны — видимо, его ночной вариант. В правой руке Шемпп держал книгу, которую, похоже, читал перед приходом Антона.       — Симон?       Неужели можно было настолько задуматься, что совсем не обратить внимание на то, куда идешь? Очевидно — можно. Потрясенно оглядевшись, Антон снова посмотрел на стоящего перед ним мужчину. Почему именно сюда пришел? Почему не к друзьям, как и собирался?       Симон отошел чуть в сторону, открывая пошире дверь:       — Проходи.