"Личные предпочтения"

Читать лучше всего под эту музыку, и именно в таком порядке: 1. Cinema Bizarre — Angel in Disguise 2. Sorrow Trouble — Nominal family 2. Terranova — Never

Я весь оцепенел. Неужели ты меня не слышишь? Вот он я! Во мне есть нечто, Что, как прежде, жаждет чувствовать. "Cinema Bizarre – Silent Scream"

       Антон медленно прошел в полутемное помещение. Единственным источником освещения была настольная лампа, располагавшаяся на небольшой тумбочке возле кресла. Значит, Симон читал здесь, несмотря на позднее время.        За спиной послышалось тихое поскрипывание дверных петель, затем щелчок замка, и номер тут же погрузился в еще больший мрак, чем до этого момента. Легкие шаги, едва различимый темный силуэт на стене, замерший в нескольких шагах от Антона.        — Прости, — прошептал Шипулин, отчего-то ему показалось, что заговори он громче, весь номер обрушится на его голову. Почему? Возможно, тишина этой комнаты так действовала, заставляя, как в детстве, ходить на цыпочках пока все спят. — Я не хотел тебе мешать, просто…        Он не знал, как продолжить, как объяснить свою ошибку. Это сразу же напомнило ему случай с Мартеном, когда он точно так же направлялся к Легкову, а попал не к той двери. Вновь стало не по себе, опять в душе начала подниматься буря, грозящая накрыть с головой, поглотить в своих ветрах сомнений и горечи.        Симон обошел Антона и подошел к окну, молча смотря в непроглядную темноту. Руки он спрятал в карманах брюк, чтобы не было заметно, как они дрожат от волнения. Вот только голос выдавал — низкий, мягкий, но тревожный и чуть хрипловатый.        — Ошибся номером?        Этот простой вопрос окончательно убил всю уверенность Антона. Самообладание оставило его, и плечи поникли, словно на них положили огромный и тяжелый камень. Шипулин мог даже почувствовать на себе его вес, который заставляет согнуться спину, притягивая к земле. И эта обреченность в голосе Симона — хотелось ударить себя, да побольнее, чтобы больше никогда не причинять страданий другим людям, дорогим людям. И Шемпп был одним из тех, кого совсем не хотелось терять.        Боль, обида, усталость, все накопившееся за день разочарование готовы были выплеснуться наружу, словно сильный и мощный ручей, пробивавший себе путь сквозь слабую плотину.        И слова Симона проделали еще одну брешь в этой хрупкой преграде. Антон почувствовал, как стал на шаг ближе к отчаянию, полному бессилию и обреченности. Он так устал. Совсем не хотелось даже говорить, не то что объяснять свое появление тут. Хотя, чего уж тут скрывать — Шипулин и сам не знал, как его угораздило прийти именно к Симону.        — Я не знаю, — ответил Антон, глядя в спину своему собеседнику, — почему именно к тебе пришел. — Усмехнувшись, он подошел ближе и встал в двух шагах от Шемппа: — Прогонишь?        Несколько долгих секунд оба молчали. Тишину нарушало лишь хриплое дыхание. Симон слегка повел плечами, по-прежнему не оборачиваясь.        — Нет.        — Хорошо.        Антону нравилось разговаривать с Шемппом: слушать его тихий голос, мягкий, приятный, бархатистый, такой волнующий и близкий. Он знал его, слышал много раз, чувствовал какую-то связь с ним, может, даже гораздо более глубокую, чем мог и сам осознать.        Сделав шаг вперед, сокращая до минимума расстояние между собой и Симоном, Антон повернулся, прислоняясь спиной к его спине, облокачиваясь, словно о твердую, надежную стену. Тепло, хорошо, вот так стоять бы вечность и ничего больше не делать: ни говорить, ни оправдываться, ни страдать.        Просто ощущать тепло близкого человека и понимать, что он рядом, что он здесь и готов помочь. Возможно, неправильно со стороны Антона вот так использовать Симона в личных целях, но он сейчас был нужен ему. Очень нужен.        — Знаешь, — Шемпп немного расслабился, опуская плечи, — услышав стук в дверь, я почему-то был уверен, что за ней окажешься именно ты.       — Почему? — в голосе не было удивления, если только легкий оттенок смущения.       — Понятия не имею, — усмехнулся немецкий спортсмен, немного наклоняя голову, — просто знал.        Они вновь замолчали, не желая слишком много говорить, словно каждая фраза, каждое предложение могли испортить этот момент.        Тихо. Спокойно. Хорошо. Нет болезненных мыслей. Нет сомнений, раздирающих душу на противоречия. В эти минуты есть только они — двое мужчин, стоящих рядом друг с другом, слушающих дыхание, ставшее одним на двоих. Медленный ритм сердцебиения, плавный, словно тиканье часов.        Как понять, где истина, а где притворство? Где настоящее — нежное и хрупкое, словно сотканное из невесомой паутины полотно, а откуда вытекает твое прошлое — наполненное болью и страхами перед неизвестностью? Возможно ли вообще, чтобы покой приходил только в такие вот моменты?        Тепло чужого тела, легкое подрагивание мышц спины, касание головы и едва заметная дрожь в ногах. Симон медленно, неуверенно опускает руку и едва дотрагивается до руки Антона, словно боясь, что тот оттолкнет его, уйдет, разорвет эту хрупкую нить, что сейчас связала их. Но этого не происходит. Пальцы чуть вздрагивают от прикосновения, и, осмелев, Симон легонько сжимает их в ладони — холодные, почти ледяные.        С трудом удается разлепить губы, которые будто срослись друг с другом. Во рту пересохло и приходилось с огромным трудом ворочать языком, чтобы произнести хоть слово. Сделав глубокий вздох, Шемпп решился спросить самое главное, то, что волновало с того самого момента, как Антон вошел в номер:        — Ты останешься?        Страшно слушать тишину, которая сейчас казалась такой враждебной, даже зловещей, по отношению к мужчинам, но Симон стойко ждет ответа, не торопя, давая время подумать и принять решение, от которого многое зависело. Сможет ли Антон дать ему шанс? Захочет ли? Но единственное, что точно знал мужчина — если останется сейчас опять один, в этом номере, наедине со своими мыслями, то сойдет с ума от безысходности и разочарования. Его сердце готово было разорваться от невыносимой тяги к этому человеку, который стоял рядом, был так близко, что вот он — в его мирке, в маленьком коконе, созданном воображением. Симон чувствует его руку в своей, ощущает спиной ровное дыхание. Но в то же время понимает, что Антон так далеко от него, что, казалось, он никогда не сможет до него дотянуться, как бы ни старался.        Опустив голову, он закрывает глаза и старается задержать дыхание — может, не так больно будет, когда услышит отрицательный ответ. Но разве может быть еще больнее, чем от осознания того, что ничего не изменит эта ночь, даже если Антон и согласится. Не изменит… Но хотя бы сегодня он сможет быть с человеком, которого так любит, и который не сможет ответить ему взаимностью. Жестокая ирония судьбы. И именно ему, Симону, предстоит столкнуться с ней. Но когда это произойдет — сейчас или завтра?        Как-то слишком холодно становится в следующую секунду, и Шемпп понимает, что Антон отстранился от него. Ощущение тепла пропало, рука выскользнула из его ладони. Это все? Так быстро? Но почему же именно так? Сколько времени он просто ждал, терпеливо надеясь, что когда-нибудь его заметят, оценят и примут? В душе все переворачивалось, бурлило, полыхало, сжигая Симона, оставляя маленькие угольки от надежды. И почему, в самом деле, он решил, что Антон будет с ним, останется здесь? Это глупо и несерьезно. Взрослый мужчина, а ведет себя, как влюбленный подросток.        Тихий разочарованный вздох вырвался из груди Шемппа. Но в то же мгновение он почувствовал на своей спине теплые ладони, едва прикасавшиеся к рубашке, но от того не менее горячие. Вздрогнув, Симон широко распахнул глаза, уставившись прямо перед собой, стараясь не двигаться, не шевелиться вообще, даже не дышать.        Чувствуя на своей шее горячее, почти опаляющее дыхание Антона, мужчина застыл, впитывая в себя каждую секунду этого мгновения. Мурашки по коже и больше нет сил сдерживаться — с губ слетает тихий стон: немного болезненный, немного резкий и страстный.        Ладони Антона прошлись по плечам, по лопаткам, медленно, словно с неохотой, опускаясь чуть ниже, к пояснице, заставляя вздрагивать от прикосновений.        Измученный туманной надеждой, исстрадавшийся от неопределенности, утомленный долгим ожиданием, Симон словно получал награду за свое терпение — Антон наклонился, прислоняясь лбом к макушке, и от этого прикосновения все внутри Шемппа перевернулось. Отчего-то именно этот жест стал наиболее болезненным, жестоким, чудовищно желанным. Закрыв глаза, Симон резко втянул в себя воздух и печально улыбнулся.        — Да.        Одно-единственное слово, которое выдохнул Антон, прозвучало оглушающе. В первые секунды Шемпп никак не мог понять, что означает это «да»? Может, ему все это снится? Может, он сейчас сидит в своем кресле, с книжкой в руках, и видит очередной сон? Слишком хорошо, чтобы быть правдой.        Стало невыносимо страшно от того, что это все может оказаться плодом его воспаленного воображения, измученного сознания — эти ощущения рук на спине, теплое дыхание и тихий шепот. Сердце упало, оставляя вместо себя лишь пустое и безжизненное пространство, которое невозможно заполнить ничем… никем, кроме одного-единственного человека.        Медленно, чтобы только не проснуться, Симон поворачивается и встречается со взглядом серых глаз. Антон смотрит на него открыто, без тени сомнений или страха. Но в них Шемпп не может увидеть ответа, лишь болезненную пустоту и туман, который, словно вырываясь тоненькими струйками, окутывал Симона, забирая воздух, не давай возможности дышать.        Хотелось одним движением убрать эту печаль, уничтожить все то, что сделало Антона таким. Каким? Опустошенным. Немного диким и странным, озлобленным и нервным. Просто дать Шипулину то, в чем тот нуждался сейчас больше всего, и единственное, чем мог поделиться Симон — своим чувством, своим теплом, своей поддержкой.        — Говори со мной, — тихо произнес Антон, чем заставил удивленно посмотреть на себя немецкого спортсмена. Тот приподнял брови, вызвав улыбку у своего ночного гостя. — Мне нравится твой голос, — немного смущенно пояснил Шипулин, но взгляда не отвел. — Очень нравится.        — Я вряд ли смогу постоянно говорить, — засмеялся Симон, — буду немного занят, — и он многозначительно посмотрел на губы мужчины.        Спало напряжение, от которого, казалось, вибрировал сам воздух. Стало немного легче и спокойнее. Больше нет застывших статуй, на которых были похожи мужчины еще несколько секунд назад — теперь это живые люди, со своими желаниями и проблемами. Твердая и прочная, как орех, оболочка, в которую они сами себя загнали, растаяла, подобно воску свечи, освобождая их из заточения своих собственных мыслей.        — Мне нравится, когда ты вот так смотришь на меня, — прошептал Симон, подавшись вперед, запуская руку в густые волосы Антона и притягивая к себе, но пока что не прикасаясь к его губам, чуть приоткрытым в ожидании поцелуя. — Твои глаза сразу начинают темнеть, ты знал?        Шемпп плотнее прижался к такому желанному телу, проводя второй рукой по спине Антона, забираясь под рубашку, прикасаясь к мягкой гладкой коже.        — Сейчас ты такой… — Симон на секунду задумался, и продолжил: — Ты другой, что ли?        — Я изменился? — выдохнул мужчина, закрывая глаза и подаваясь вперед, чтобы первому начать этот долгожданный поцелуй, но тут же разочарованно и протестующе заворчал, ибо Симон отстранился, но ровно настолько, чтобы по-прежнему немного соприкасаться губами.        — Я не могу позволить тебе первому это сделать, — усмехнулся немец, с удовольствием подмечая замешательство Антона и досаду от того, что не удалось поцеловать его. — Прости, но право первого поцелуя принадлежит мне!        — Первого? Вот как? — усмехнулся Шипулин, но не стал больше делать попыток приблизиться, хоть и с легкостью мог сейчас воспользоваться моментом.        — Именно, — довольно произнес его собеседник. — Ты хотел, чтобы я говорил? Почему?        Теперь Симон запустил обе руки под рубашку Антона, исследуя его грудь и живот. Мягкими кругообразными движениями он проводил по ним ладонями, ощущая жар, исходящий от тела, а в голове уже все мысли начали путаться, перед глазами поплыла мутная пелена.        — У тебя приятный голос, — прошептал Антон, вглядываясь в темную глубину глаз напротив. — После больницы я так и не могу его забыть.        — Спасибо, — силы были на исходе, но терпения Симону было не занимать.       — Нет, не так, — чуть качнул головой Шипулин, — может, хватит уже сводить меня с ума? — немного нервно выдохнул он, когда руки Шемппа спустились ниже.       Дышал Антон тяжело, грудь то и дело высоко вздымалась, но рот по-прежнему был искажен легкой усмешкой. Еще секунда — и Симон подается вперед, исполнив, наконец, свое желание — первого поцелуя. Почему первого? Сегодня — первого, остальные в счет не шли, ведь были сорваны урывками, словно украденные. А сейчас все иначе, и они уже по-другому ведут себя. Они остро чувствуют то, как их тела реагируют друг на друга, то, как сплетаются их языки, словно в волнующем танце, и то, как руки лихорадочно скользят по плечам, спине, пояснице.       Антон крепко вцепился в рубашку Симона, сминая и комкая ее. Больше не было никаких мыслей в голове — ничего, кроме обжигающей страсти, сумасшедшего желания, сводящего с ума, заставляющего отвечать на поцелуи рьяно, грубо, жестко, сминая губы Симона и стараясь еще сильнее прижать его тело к своему. Он так близко, нет ни миллиметра свободного пространства между ними. Растворяясь в своих ощущениях, эмоциях без каких-либо мыслей и раздумий, Антон понял, что Симон смог заставить его забыть обо всем одним только поцелуем. Он словно сросся с ним, стал частью его мыслей, его движений, его слов.       Больше не было того наивного и хрупкого мальчика, каким его представлял весь биатлонный мир — да что там — и сам Антон еще недавно его таким считал. Сейчас его крепко обнимал мужчина, сильный и уверенный в себе, а его руки были такими мягкими и нежными, словно сделаны не из кожи и костей, а из шелка.       Приятно, удивительно, невообразимо.       Жаркий поцелуй растапливал все ледяные глыбы в душе Антона, заставляя дрожать от возбуждения и сладкой неги, которые он испытывал в этот момент. Хотелось продолжения, но его не будет, пока Симон не скажет — ведь только он знает, когда и как. Довериться ему полностью — это было выбором Шипулина, и он не жалеет.       Шемпп чуть толкает его назад, заставляя отступать, пока он не упирается спиной в спинку дивана. Не разрывая поцелуй, словно не мог насытиться им, Симон начинает расстегивать пуговицы на рубашке Антона. Пальцы дрожат от возбуждения и волнения, но достаточно быстро справляются с этой задачей. Антон в точности повторяет каждое движение Шемппа, освобождая и его от ненужных тряпок.       В голове мелькнула и тут же погасла мысль, что стоило бы переместиться в куда более удобное место, но все сейчас казалось таким далеким, таким ненужным, что не было желания задумываться над подобной ерундой.       Оторвавшись от губ Симона, Антон быстро окинул взглядом его голую грудь, запечатлевая в памяти этот потрясающий образ — стройное, упругое тело, накачанный торс, сильные руки, которые сейчас дарили настоящее наслаждение своими ловкими и умелыми движениями. Гладкость кожи поражала, а ее аромат сводил с ума, впечатывая в сознание образы морского бриза и голубых волн.       Темные глаза сверкнули — взгляд настоящего хищника, приготовившегося к своей решающей атаке. Шипулин усмехнулся, понимая, что сейчас он является жертвой этого дикого и в тоже время ручного зверя.       Протянув руку, он обхватил Симона за шею и притянул к себе для очередного пьянящего поцелуя. Горячие губы, обжигающее дыхание, сплетение языков и страстный, головокружительный танец начался, сводя с ума, заставляя растворяться в этом возбуждающем огне. Пальцы плавно поглаживали кожу на затылке, взъерошивая волосы, не давая возможности отстраниться, но таких попыток никто и не думал предпринимать.       Нежность в каждом прикосновении, так странно граничащая с грубостью, и желание, плескавшееся в уже далеко не пустых глазах — вот настоящее, то самое, к которому они стремились и что получили. Ожидание дало свои плоды, награждая терпение своеобразным трофеем в виде любимого человека, растворяющегося в крепких объятиях.       Симон почти потерял голову от осознания того, что Антон сейчас с ним, что он целует его, отвечает на ласки, что он хочет его так же сильно. Пьянящее, упоительное чувство ответной… любви? Нет, но это начало в данный момент вполне устраивало.       Он ощущал прикосновения рук, тяжелое хриплое дыхание на своей щеке и тихое постанывание, и наконец решил перейти к более активным действиям. Больше сдерживаться он не мог — сил не хватало, и оставалось лишь молиться, чтобы успокоить острое желание прямо сейчас уложить Антона на лопатки войти в него, полностью подчинив себе. Симон понимал, что сейчас этот человек был в полной его власти, что только сейчас сможет сделать с ним все, что пожелает, и тот никуда не денется.       Оставив губы Антона на время в покое, Шемпп спустился ниже, покрывая поцелуями шею. Шипулин выгнулся, запрокидывая голову, запуская пальцы в волосы Симона, перебирая шелковистые прядки.       Опускаясь все ниже, мужчина добрался и до брюк, которые все еще не были сняты.       — Посмотри на меня, — попросил Антон, и Шемпп подчинился, — мне нравится смотреть в твои глаза. Они… такие… глубокие…       С трудом проглотив ком в горле, Симон только через несколько секунд вспомнил, что ему нужно вздохнуть, иначе он умрет прямо тут, в неестественной позе от нехватки кислорода. И вновь он припадает к таким желанным губам, не в силах ни на минуту оставить их в покое.       Руки словно сами по себе действуют, проникая под прочную ткань штанов, нащупывая еще одно препятствие в виде нижнего белья.       — Ты мог бы и не одеваться вовсе! — выдохнул в губы Симон, чуть улыбаясь.       — Стоило голым пройтись по этажам? — издевательски приподняв бровь, спросил Шипулин. — Или надо было…       Симон быстро заставил замолчать разболтавшегося мужчину поцелуем. Быстрым движением сняв штаны, Антон ногами отбросил их в сторону. Следом полетели и многострадальные боксеры. Опустившись ниже, Симон медленно, стараясь не торопиться, провел языком мокрую дорожку от пупка и ниже, к возбужденному члену.       Воздух с шумом проходил в легкие, и все тело содрогалось от приятных ощущений, которые, словно маленькие разряды молний, били по оголенным, натянутым до предела нервам. Все сейчас было иначе, все не так, как с… Нет! Не думать об этом, не сравнивать, не вспоминать. Но у Антона не получалось выбросить из головы лишние мысли. Поневоле они возвращались вновь и вновь то к моменту близости с Мартеном, то опять в настоящее. Сейчас все было иначе — теперь он главный герой этого романа, теперь он получал наслаждение от ласк, и ему нравилось такое отношение. Закрыв глаза, Антон просто старался сосредоточиться на ощущениях, на уверенных ласках Симона, на том, как двигаются его руки и какими горячими кажутся губы. Забыть о существовании другой реальности — болезненной, тяжелой, мутной и запутанной. Сейчас, в этот момент, есть только один человек, только Симон.       Только сейчас Антон понял, что его пальцы крепко впиваются в спинку дивана, до боли цепляясь за мягкую обивку. Он прикусил нижнюю губу от внезапно нахлынувшего наслаждения, которое было настолько резким и сладким, что стало даже больно. Язык и губы дарили поистине несравнимые ощущения, которые заставляли выгибаться, двигать бедрами навстречу каждому движению головы Симона. Когда сил сдерживать себя уже не оставалось, Антон простонал что-то нечленораздельное и запустил пальцы в волосы Шемппа, поднимая того вверх, притягивая к себе.       — Я больше не выдержу, — выдохнул Шипулин, — не могу… слышишь?       Симон улыбается и наклоняется вперед с такой силой, что кажется, будто он решил переломить пополам своего любовника. Но его рука тянется к тумбочке, что стоит рядом с диваном. В первом ящике он быстро находит нужный предмет и вновь возвращается взглядом к потемневшим от желания глазам напротив.       — Сейчас, — хрипит мужчина и открывает тюбик со смазкой.       — А ты подготовился, — хрипло смеется Антон, стараясь немного отвлечься, чтобы не кончить только от одного взгляда на голого Симона.       — Он всегда со мной, — нервно отвечает Шемпп, — так, знаешь, на всякий случай.       — Ага, — ему сейчас было все равно, на какой-такой случай эта смазка лежит в гостиной, в первом ящике тумбочки. Облизав пересохшие вмиг губы, Антон ждет несколько секунд, кажущихся вечностью, пока колпачок не падает на пол. Тогда Симон вновь приникает к нему, целуя страстно, немного грубо и жадно, после чего разворачивает его спиной к себе и наклоняет вперед, заставляя упереться руками в диван.       — Я подготовлю тебя, — шепчет мужчина, выдавливая на палец немного смазки. Его самого уже порядком трясло от сильнейшего возбуждения, но он не хотел входить насухую в Антона, понимая какими последствиями это может обернуться. Терпение на пределе, а в голове уже отбойные молотки работали вовсю, заставляя поторопиться.       — Если ты сейчас же не сделаешь это — я убью тебя! — пригрозил Шипулин, громко простонав, когда сначала один палец, а затем и второй проникли в него. — Черт!       Боли не было, лишь неприятное поначалу ощущение дискомфорта внутри.       — Прости, — голос Симона дрожал, когда он аккуратно вводил пальцы, стараясь причинить как можно меньше боли, растягивая и подготавливая Антона. — Прости.       — Быстрее, — простонал Шипулин, который уже плохо соображал из-за нахлынувших эмоций. Перед глазами все поплыло, руки затряслись, и стало очень трудно упираться ими в спинку дивана, а ноги стали казаться ватными, и появился страх, что он упадет, не устоит на своих двоих.       Симон опять понял его без слов. Еще раз проведя пальцами со смазкой меж ягодиц, Шемпп крепко обхватил руками бедра Антона, чуть раздвигая ему ноги. Быстро, без лишних прелюдий, на которые больше не хватало ни сил, ни желания, он вошел в него, содрогаясь от внезапных и сильных ощущений.       Не сдержавшись, он вскрикнул, закрывая глаза и приостанавливаясь на несколько секунд, чтобы не кончить прямо сейчас. Эта остановка не особо порадовала Антона, который тоже изнывал от желания удовлетворить свою потребность в ласках.       Проведя рукой по влажной от пота спине любовника, Шемпп наклонился и поцеловал мягкую кожу у основания шеи. Почувствовав, как от этого легкого прикосновения задрожал Антон, Симон улыбнулся и начал размеренно двигаться внутри него, стараясь особо не торопиться, но это плохо получалось. Понимая, что разрядка уже близка, он опустил руку и обхватил возбужденный член Антона, поглаживая его от основания до головки. Горячая ладонь скользила все быстрее и быстрее, подводя к экстазу любовника.       Толчки возобновились, сначала медленные, неспешные, потом все чаще и резче. Когда Симон понял, что и Антон получает удовольствие от этих движений, то стал действовать грубее, от чего у Шипулина окончательно снесло голову, лишая остатка здравых мыслей, и он уже сам начал двигаться навстречу, острее ощущая их близость.       Сильные, мощные толчки участились, дыхание срывалось, воздуха не хватало. Прикосновения, ласки, вскрики в унисон — все превратилось в ураган страсти, разносящийся по номеру громкими стонами. Еще несколько движений рукой — и Антон кончил, освобождаясь от неимоверного напряжения, расслабляясь и чуть не падая на диван. Но его удержал Симон, который через несколько секунд так же громко вскрикнул от нахлынувшего оргазма, затопившего все сознание.       Вздрагивая от невероятного наслаждения, которое все еще не отпускало мужчину, Симон наклоняется, целуя горячую и влажную спину любовника. Проводит по ней ладонями, вдыхая тяжелый мужской запах, удовлетворенно мурлыча что-то себе под нос.       С некоторой неохотой он выходит из Антона, который тут же медленно сползает на пол, устало прислоняясь к дивану. На губах застыла напряженная улыбка, в которой, однако же, проскальзывает удовлетворение.       — Ты в порядке? — тяжело дыша, спрашивает Симон. Он пытается поймать взгляд Шипулина, но тот сидит с закрытыми глазами и молчит, стараясь отдышаться.       Проходит не меньше минуты, прежде чем он получает ответ:       — Просто замечательно! — и Антон поворачивается к Шемппу, глядя на того ясными, живыми, наполненными разными чувствами глазами.       — Не пустые, — тихо произносит Симон, улыбаясь. Это наблюдение было для него одним из самых важных в этот момент. Ведь теперь он точно знал, что смог достучаться до этого человека. Он вернул его глазам блеск и жизнь.       — Что? — переспросил Антон, который не расслышал того, что сказал Шемпп, но тот лишь пожал плечами и поднялся, протягивая ему руку:       — Идем, — позвал он, — нам нужно бы принять душ.       Согласно кивнув, Шипулин принял помощь и поднялся, держась за руку Симона. Но тот не спешил отпускать его, ведя следом за собой в ванную. Усталость исчезла, словно ее и не было, но душ принять определенно стоило.