Как ни в чем не бывало

Глава третья, в которой к трудностям прибавляются неожиданности.

Аман, Тирион. N-ая Эпоха, год **37

Вторая половина дня проходила в счастливом безделье. Финвэ было даже немного совестно от этого, но он не мог отказать себе в удовольствии насладиться послевкусием большой законченной работы, и потому сидел на столе и, глядя в окно, пил третью чашку травяного отвара. Говоря по правде, хотелось пересесть прямо на подоконник и свесить ноги наружу, но это определенно было бы слишком. Поэтому он ограничивался столом и, покачивая носком башмака, время от времени бросал довольный взгляд на полностью завершенные, просчитанные и подчищенные чертежи. Теперь можно было, не откладывая, браться за само строительство, и тогда меньше чем через год возведенный на северо-западе мост позволит везти лес, руду и камень и в город, и дальше, в Гавани, без лишнего крюка. Это не могло не радовать. Да и без того многое в последнее время продолжало радовать короля. В Тирионе все было хорошо, он рос и украшался, и думалось, что у хитроумных мастеров нолдор открылось второе дыхание. Они успели расширить и заново замостить улицы. Возвели несколько новых фонтанов и проложили мраморные желоба, снабдив водой выплеснувшиеся за склоны Туны отдаленные части растущего города. В нем в избытке появлялись беломраморные здания, разбивались сады, в садах созревал урожай, гнездились птицы, а под сенью деревьев собирали учеников искусные в плетении мелодий певцы, знатоки языков, целители и прочие достойные мастера. Но даже в свете этого благополучия более всего Финвэ тешило и успокаивало то, что после того случая с гобеленами и, будь они неладны, лебедями, ничто не омрачало покой их обычно беспокойной семьи. Насколько это вообще было возможно в сложившихся странных обстоятельствах… Увлекшись этими приятными размышлениями, он чуть не пропустил стук в дверь. А когда услышал и поспешно обернулся, чуть не облился горячим отваром. – Заходите! Дверь распахнулась от сильного толчка, и весь ее проем заняла могучая фигура гостя. Финвэ отставил чашку и с радостью поднялся ему навстречу. – Макатано, друг мой! Давно тебя не видел. Кузнец, кажется, лишь самую малость не задел широкими плечами дверные косяки, прошел в кабинет и крепко хлопнул короля по спине. – Да уж, давно. Решил вот сам зайти. Посмотреть, чем вы тут заняты. Чертежи, вижу, закончил? – Закончил, – кивнул Финвэ и повернулся к погребцу – достать вместо чашки пару кубков и кувшин. – Завтра на совете мастерам покажу. – Давно пора, – согласился Макатано и опустился в кресло, по привычке вытянув ноги, – стало быть, хорошо все? – Вполне. С улицы в распахнутое окно доносились чьи-то оживленные голоса, льющееся из кувшина вино весело плескало в стенки кубков, но тут Финвэ вдруг замер и медленно поднял голову. Остановили его не сразу распознанные странные нотки беспокойства в голосе кузнеца. – А что такое? У тебя случилось что-то? Дома? – Нет, у меня тоже все неплохо. Домашние вот велели передавать привет... А где твой ... младший? – глядя в сторону, неспешно проговорил Макатано и спросил как бы невзначай, качнув над головой ладонью, словно отметив чей-то рост. – Андаларэ? – Финвэ непонимающе нахмурился. – Утром отправился к тебе. Я решил, ты уже отпустил его. Или нет? – Не совсем, – кузнец продолжал упорно смотреть в сторону. – Я не видел его дней пятнадцать. Не дождался, вот сам пришел. Разом помертвевший Финвэ не глядя сел, так и не выпустив из рук кувшина. Расплескавшееся вино украсило светлую рубаху россыпью влажных крапин. – Почему только сейчас? Почему сразу не сказал? Он же каждое утро к тебе в мастерскую уходит. Якобы. – Так мало ли какие дела. Я поначалу подумал… – Макатано неопределенно пожал плечами. Потом резко выпрямился, залпом осушил недолитый кубок и сухо произнес: – Я тебе тогда еще сказал: плохая идея. Вообще вся. Финвэ помолчал. Потом поднялся, стукнул кувшином по столешнице и быстро обошел вокруг стола. – Я тебе тоже тогда еще сказал: придумай лучше. Я не смог. Теперь молчали оба. Кузнец опять глядел куда-то под ноги и мерно постукивал пальцами по подлокотнику, а король отвернулся к окну и, замерев, бездумно наблюдал за какой-то ползущей по улице повозкой. – Ты что-то ему говорил? Или показывал? – Нет. – Может, кто-то из подмастерьев? – Нет. – Уверен? – Я спросил. – Хорошо. Хотя хорошего, конечно, было мало. Приятные утренние мысли о покое в семье растаяли в одночасье, сменившись неясной, но сильной тревогой. Впрочем, Финвэ никогда не был настолько наивен, чтобы решить, будто все трудности удалось раз и навсегда запереть на ключ в дальней кладовой. Рано или поздно они должны были вырваться наружу, и тогда… Вздохнув, он неловко оттолкнулся от стены и возвратился к веренице книжных шкафов. Там между обложками – как и на стенах, на полках, на длинном рабочем столе, на письменном – большим числом выстроились самые разные радующие глаз вещицы. Фигурки животных, подсвечники, яркие картинки, набранные мозаикой панно. Все то, что из года в год выходило из рук самых разных мастеров, дарилось и собиралось в кабинете короля. Рассеяно поводив взглядом, он нашел, что искал, отворил дверцы и вытащил наружу литую бронзовую собаку с янтарными глазами. Взвесил в руке и, обернувшись, со стуком поставил перед Макатано. – Я прямо тебя спрашивал: ты действительно готов с ним заниматься? – И я ответил «да». Финвэ, если бы он… Если бы все было иначе, я бы и поговорил с ним по-другому, – кузнец нахмурился и слегка хлопнул по столу – на нем испуганно подпрыгнули оба кубка. – А так хоть что-то… Да я и не думаю, что дело во мне. – А в чем же? Голос помрачневшего короля прозвучал холоднее, чем того хотелось. А бронзовая собака, как ни в чем не бывало, весело мигала ему желтыми глазами, поворачиваясь в крепких пальцах кузнеца. Хорошая собака, добротная. Разве что без выдумки. Макатано покрутил ее еще немного и вернул на стол, наконец, собравшись что-то сказать. Прервал его донесшийся из-за приоткрытой двери топот. Кто-то, уподобившись наступающему мумаку, несся по коридору так, что даже пролетел мимо двери, заскользив по полу на подметках. Потом вернулся и рывком распахнул дверь. – Отец, отец! Иди посмотри, что я сделал!.. – Здравствуй, малыш. Ты очень вовремя. Ворвавшийся в кабинет Андаларэ успел пробежать несколько шагов, прежде чем увидел Макатано и замер, мгновенно растеряв запал и принявшись настороженно переводить взгляд с мастера на отца. – Сядь куда-нибудь, – вздох облегчения не вырвался из груди Финвэ, и он лишь на мгновение отвернулся, чтобы спрятать лицо. – Видишь, мастер Макатано пришел проведать нас. Рассказывает мне о твоих успехах. Помявшись, мальчик неловко утер перепачканным рукавом разрумянившееся, но быстро бледнеющее лицо, медленно прошел к столу и, опустив голову, сел напротив кузнеца. Король остановился у него за спиной и положил руки на спинку стула. – Я думал, тебе нравятся занятия. У тебя же так хорошо получалось. Что произошло? – Ничего. Просто… Простите меня, – Андаларэ еще ниже опустил голову, продолжая смотреть в пол, и принялся взволнованно качать ногами. – Я хотел попросить, но не было подходящего момента. И ты был занят. – Сын… – Подожди, – выжидательно молчавший Макатано жестом остановил короля и выпрямился в кресле. – Малыш, ответь мне. Только честно. Хорошо? – Хорошо… – Тебе нравится в кузне? Мальчик сильнее сжался и закусил губу, продолжая быстро болтать ногами. Заметил на столе свою поделку и, словно оттягивая момент, передвинул ее с места. – Сын? – Нет, мне не нравится. Там скучно. Финвэ замер, не зная, что сказать. Повисло молчание. Макатано снова откинулся в кресле и бросил на короля короткий удовлетворенный взгляд, в котором легко читалось что-то вроде «а я говорил». – Тебе … скучно? Ожидать можно было чего угодно. Он успел представить себе множество неприятных вещей, но то, что его сыну просто-напросто скучно в кузнице, в голову не приходило, а теперь и вовсе не укладывалось. – Да. Что хорошего, делать всю эту одинаковую ерунду? Ненужные фигурки, цветы из железа, пуговицы… – Но они ведь красивые, разве нет? И ведь ты можешь придумать что-то новое, неодинаковое. Мальчик неопределенно пожал плечами и ткнул пальцем желтоглазую собаку. Та, продолжая жизнерадостно и глупо разевать пасть, завалилась на бок. – Ничего не придумывается. Наверное, все новое и интересное уже сделали до меня. – Погоди, погоди. Чтобы сделать что-то свое, нужно сначала научиться простому. А потом станет получаться. – Наверное, – ответом снова стало виноватое пожатие плечами. Выждав, вмешался Макатано: – Пусть с ней, с кузницей. Скажи, а что тебе нравится? Может, хочешь поучиться гранить камни? Или выращивать их? Удивленный таким вопросом мальчик задумался. – Нет, камни – это совсем ерунда. Сидеть, ждать, пока созреют… А нравится… Верхом ездить. По окрестностям. И рисовать. Истории слушать. Ну и придумывать всякое. – Что еще придумывать? – судя по тону, Финвэ приготовился услышать нечто еще более странное. А Андаларэ вскинул голову и задумался, явно размышляя, стоит ли говорить. Наконец, решился и, вдруг вскочив на ноги, к удивлению мужчин проворно забрался на стул. – Вот смотри. Если взять кусок хорошего паруса, сшить его особым образом и прикрепить к спине, – разом оживившись, он принялся размахивать руками, жестами подкрепляя слова, – тогда получится большой купол. Как шатер. – И дальше? – А дальше нужно забраться на высокую скалу и прыгнуть вниз. Что выйдет? Финвэ вздрогнул и поспешил на всякий случай снять сына со стула. – Ничего хорошего. – А я думаю наоборот. – Не хочу проверять. И пообещай, что тоже не станешь. – Хорошо, – на удивление легко согласился мальчик. – Все равно нужно сначала как следует все обдумать и сделать большой чертеж, – последние слово он выделил с особым значением и даже трепетом. – Так, – Финвэ прикрыл глаза и с силой провел ладонями по лицу, – я обязательно все хорошо обдумаю и найду тебе подходящее занятие. Без всяких скал и прыжков. Все, иди. – Но если ты все-таки решишься, – поднял голову Макатано, – то я тебя жду. Может, безделушки тебе и правда ни к чему, и стоит сразу перейти к чему-то сложнее. – Хорошо, – мальчик, явно обрадованный тем, как легко сошел ему с рук не самый маленький обман, не стал медлить и бросился к дверям. Но на пороге, вдруг остановился и обернулся, словно в последний миг решил что-то добавить: – Я точно не приду, прости, мастер. – Уверен заранее? – Мне не нравится в кузнице еще кое из-за чего. – Из-за чего же? – Там очень жарко. Как в печи. И нечем дышать. Финвэ не заметил, как стиснул спинку опустевшего стула. Макатано, кажется, вздрогнул, но вида не подал. – Вот как. Тогда действительно… Скрипнула, начав прикрываться дверь. – Кстати, малыш! А что ты такое сделал? – Где? – Когда ворвался, ты кричал, что что-то сделал. И что же? Андаларэ замер, глядя в щель и переводя подозрительно оценивающий взгляд с отца на мастера и, наконец, проговорил: – Я окно на конюшне разбил. Случайно. И поспешил захлопнул дверь. Из коридора вновь донесся топот теперь уже отступающих мумаков. Оставшиеся в кабинете мужчины еще какое-то время сидели молча, пока Макатано не поднялся и снова не наполнил кубки. – Знаешь что… – начал было он, но король жестом его остановил. – Не говори ничего. А Андаларэ, покинув отцовский кабинет, сразу успокоился и даже обрадовался – скрывать вынужденные пропуски занятий было неприятно и стыдно, и теперь гадкое бремя этой тайны свалилось с его плеч. Ну а то, что после такого разговора он раздумал показывать отцу свою придумку – ничего. Так даже лучше. Сначала он опробует ее сам, убедится, что все получилось, как надо, а уже потом позовет всех посмотреть. Окрыленный и утешенный этими мыслями, он бегом спустился по лестнице, украдкой выскользнул через боковой переход напрямую в конюшню и осторожно вывел во двор уже оседланную лошадь. Стекло в конюшне и правда было разбито: он неловко ткнул в него длинным завернутым в плотную ткань предметом, который спешил приторочить к седлу еще перед тем, как побежал за отцом. Но теперь можно было не торопиться. Соблюдая осторожность и пару раз оглянувшись на всякий случай, он выскользнул за дворцовые стены и направился прочь от них. Намеченный путь пролегал по улицам к арке главных ворот, а потом и вовсе за пределы города – в холмы. Времени на кроткую дорогу ушло немного, и солнце на небосводе еще не успело шевельнуться, когда мальчик оказался вне Тириона и оставил послушную лошадку у подножия крутого холма. На его склоне была едва заметна узкая тропа, какая могла появиться, если бы кто-то легкий часто проходил этим путем. Андаларэ бережно отцепил от седла свою поклажу и, перевесив за спину, вскарабкался на вершину. Какое-то время повозился, разворачивая, а потом еще долго соединял друг с другом и с фрагментами ткани тщательно обструганные тонкие рейки. То, что получилось в итоге, отдаленно напоминало расправившую крылья птицу. Мазки краски на ткани намечали перья, а спереди по бокам были нарисованы большие желтые глаза. Полюбовавшись тем, что получилось, мальчик вскочил на ноги и, разбежавшись, с силой подбросил игрушку над головой. Свежий порывистый ветер, что весь день будто в ожидании кружил над холмами, охотно подхватил ее и сразу понес вверх – над землей, над зелеными хвостами трав, над белыми выступами камней. И уже скоро темная парусиновая птица поплыла высоко в небе, все сильнее и сильнее натягивая оставшуюся в руках Андаларэ прочную нить длинного повода.