Shinedown — Beyond The Sun
— Что? — я стояла и изумленно таращилась на «машину» Гарри. Вот чего, но этого я не ожидала. — Мотоцикл? Я перевела свой взгляд на Гарри и поняла, что в принципе ничего удивительного здесь нет. Он не выглядит как типичный учитель нашей школы, так что наличие такого транспорта как мотоцикл не должно меня удивлять. Но я все равно чертовски удивлена. Могу поклясться, у меня даже рот открылся от изумления. — Ты выглядишь так, будто я сделал что-то незаконное, — он поднес к лицу свою руку, пытаясь скрыть улыбку, и закусил губу, из-за чего я едва не задохнулась. Он посмеивается надо мной! — Вы смеетесь надо мной, мистер Стайлс? — я прищурила глаза и попыталась сделать обиженный вид, однако, судя по его улыбке, не думаю, что у меня получилось. — Вам кажется, мисс Бейкер, — он улыбается и достает шлем. — У меня нет с собой второго шлема, так что возьми мой. Он отдает мне свой шлем, и я просто молча смотрю на него несколько секунд. Простой черный, без каких-либо разноцветных рисунков шлем (что нравится мне) бросает блики от уличных фонариков, немного слепя глаза. — Нет, пусть он будет у вас, — я протягиваю шлем ему, и он кладет его на сиденье. — Ладно, но, Господи, Мия, перестань называть меня на «Вы». Я уже говорил тебе раньше — мы не в школе, — он внимательно посмотрел на меня, будто изучая. — И возьми мою куртку. Он снимает куртку и протягивает ее мне, оставаясь в рубашке. — Мне не холодно, — говорю я, на что он лишь закатывает глаза. На самом деле я замерзла — ноябрь все-таки, и моя джинсовая куртка не особо спасает меня от холода. Но я не хочу надевать его куртку именно из-за того, что сейчас я хочу этого больше всего. Как бы глупо это ни звучало, но это правда. — Нет, тебе холодно, — он кивком указал на появившуюся у меня «гусиную кожу», — а я не хочу, чтобы ты пропустила школу из-за болезни. Он заботится обо мне! Из-за этой маленькой заботы мое сердце сначала сжалось, пропуская удар, а после сделало тройное сальто. Все еще находясь в легком опьянении, как от выпившего на вечеринке алкоголя, так и от его слов, и радостном возбуждении от предстоящей поездки на мотоцикле я беру его куртку и слегка улыбаюсь. Никто не знает, но лет в пятнадцать я очень сильно хотела мотоцикл. — Что это? — Гарри хватает меня за руку, переворачивая ее внутренней стороной к себе. Я смотрю на него непонимающим взглядом в ожидании, пока он мне все объяснит. Но, похоже, это он ждет объяснений от меня. Когда я перевожу взгляд на его лицо, меня будто прошибает током, заставляя пошатнуться: глаза строго смотрят прямо в упор, ожидая объяснений, а губы сжаты в тонкую линию. Он зол. О нет. Черт! Как только я понимаю причину его злости, выдергиваю руку и надеваю куртку. Он не должен был увидеть. Он не должен был узнать, никто не должен знать. Похоже, проклятые браслеты сползли, когда я брала куртку. Черт! Я поворачиваюсь к мотоциклу, избегая его взгляда, и прошу, чтобы он отвез меня домой самой долгой дорогой, в Брайтоне это не трудно. Гарри садится на мотоцикл, надевает шлем и заводит двигатель, после чего поворачивает голову в мою сторону. Я стою на месте несколько секунд, пытаясь собраться с мыслями. В моей голове полная неразбериха. Как я могла допустить это? Как я стала такой невнимательной, что даже не заметила того, что браслеты сползли? И вопрос, который мучает меня больше всех остальных: что он подумает? Делаю глубокий вдох и медленно подхожу к мотоциклу, после чего сажусь позади своего учителя. Робко кладу свои руки ему на талию, но в тот же миг чувствую, как он берет мою руку заставляя ухватиться за него сильнее. Что-то мне подсказывает, что он ухмыляется сейчас! Опускаю голову, пряча лицо в воротнике куртки, вдыхая запах.***
— Почему мы на пирсе? — говорю, смотря на море, будто спрашиваю у него. — Потому что я хочу знать, что с тобой происходит, — я резко оборачиваюсь. Его решительный и уверенный тон застали меня врасплох. — Давай пройдемся. Он легонько толкает меня в спину, чтобы я шла вперед, а не по-прежнему стояла на месте. Мы идем молча некоторое время и единственными звуками являются наши шаги и шум волн. Я не знаю, чего он ждет и почему думает, что я расскажу ему все, потому что я не собираюсь. Держала в себе все до этого и продолжу дальше. — Мия, — я вздрагиваю после того, как он произносит мое имя. Я так погрузилась в свои мысли, что даже забыла о том, что он идет рядом со мной. — Ты можешь доверять мне. Я подавляю смех и искоса смотрю на своего учителя. — Правда? — не без сарказма спрашиваю я. Краем глаза вижу, что он улыбается. — Я знаю, так говорят все учителя. И в свое время я тоже не доверял им и после фразы «Ты можешь доверять мне» смеялся. Но у меня также были проблемы в подростковом возрасте и, возможно, я пойму тебя. Я ничего не отвечаю, лишь продолжаю идти вперед. Поймет ли он, если я скажу? Или будет, как и большинство людей говорить, что есть проблемы хуже, чем мои? Я делаю глубокий вдох и останавливаюсь. — Я… — мой голос вздрагивает на первом же слове, и я останавливаюсь, чтобы сделать очередной глубокий вдох. Это тяжелее, чем я думала. — У нас не такая идеальная семья, как кажется на первый взгляд. Родители очень часто ссорятся и, чаще всего, я являюсь их причиной, хоть и пытаюсь делать все, чтобы этого не происходило. Время от времени у меня случаются нервные срывы. Я смотрю на море, пытаясь успокоить и мысли, и чувства. Однако это удается с трудом: они сейчас, будто бьются о причал как волны. — Эмоции будто душат меня изнутри, не дают дышать, — продолжаю и спиной чувствую напряженный взгляд Гарри. Я не вижу, но знаю, что он непрерывно смотрит на меня и вслушивается в каждое мое слово. — И они меняются так часто, выбивая из колеи. Я могу быть счастлива, но одно воспоминание, одна лишняя мысль и вновь единственное, чего я хочу — одиночество. Мне так хочется остаться одной и заплакать так, будто мне пять лет, а не семнадцать, когда любая мелочь кажется важной. И… — я вновь прерываюсь, судорожно вздыхая, и чувствую, как подступают слезы, — тогда вся эта боль захлестывает. И, чтобы хоть как-то избавиться от нее или хотя бы заглушить… я делаю это. Опускаю взгляд и смотрю на свои запястья. Там, под браслетами, скрываются старые, уже почти незаметные, шрамы и еще не зажившие царапины. — Нет, я не пыталась покончить собой таким образом. Я вообще не хотела умирать, наоборот. Просто… Я не знаю, как это объяснить, — горько усмехаюсь и пытаюсь продолжить: — так все эти эмоции действительно заглушаются. И с каждой маленькой каплей как будто исчезает вся боль, и тогда я чувствую себя живой. Замолкаю и уже жду, как он скажет «Люди умирают каждый день, ты должна быть благодарна за свою жизнь» или «Многим людям хуже, чем тебе. Будь благодарна за то, что у тебя есть», но этого не происходит. Я не осмеливаюсь посмотреть на него, чтобы хоть немного понять, о чем он думает. — И все это притворство в течение дня, все слова, сказанные за твоей спиной, настигают ночью, — я заправляю волосы за уши и уже не пытаюсь подавить слезы. — И друзья, которые находятся рядом при свете дня — исчезают. В итоге все, что у тебя есть — это ты сам и этого должно быть достаточно. Но это не так, — я отрицательно мотаю головой из стороны в сторону, не пытаясь сдерживать всхлипы, — этого недостаточно. Слышу тихие шаги позади себя, после чего чувствую, как теплые ладони ложатся на мою талию. Он разворачивает меня лицом к себе и без каких-либо вопросов обнимает. Кладу голову на его плечо и продолжаю тихо всхлипывать, надеясь, что это скоро прекратится. Сильные руки, обвивающие мои плечи, впервые за некоторое время заставляют почувствовать себя защищенной. — Боль неизбежна. Она есть всегда, — слышу тихий голос и на удивление не слышу в нем осуждения. Вместо этого мягкий, немного хриплый голос действует успокаивающе. — Но иногда она незначительна и мы не замечаем ее, а иногда она убивает нас, — я говорю это настолько тихо, что сначала думаю, будто он не расслышал, но по его молчанию понимаю, что это не так.