***
— И как они действуют? — Цвет песка меняется при каждом обороте, то есть, каждый час. Чем ближе к ночи, тем цвет темнее. В полночь он фиолетовый, потом постепенно начинает светлеть. Днем всегда теплых оттенков. Ким с любопытством качнул напольные песочные часы, наполненные сейчас светло-розовым песком или чем-то, похожим на него. Самые обычные часы, точно такие, только поменьше, он неоднократно видел в музеях. Ким даже заглянул с обратной стороны, но у стены не было никаких дополнительных хитростей вроде подсветки или емкостей с песком на каждый час. — А за счет чего цвет меняется? — недоверчиво спросил он, гадая, где подвох. — За счет самого песка. Вернее, это не совсем песок, а довольно редкий минерал, он меняет цвет в зависимости от времени суток. Что-то, связанное с давлением и влажностью воздуха. Только не спрашивай, как это происходит, я не знаю, и уж тем более не знаю, как смена оттенка регулируется строго по часам. Могу сводить на завод, где их выпускают, спросишь у разработчиков. — Непременно, — решительно заявил Ким. — Хочу себе такие же на «Чайку». — Кстати, о «Чайке», — Сева, до того расслабленно сидевший в кресле, выпрямился и посерьезнел. — Нам стоит обсудить произошедшее на «Эвридике». Здесь самое лучшее место, лишних ушей на Фиксе не бывает, чего не скажешь об остальных планетах. Со всеми этими шпионами я уже параноиком становлюсь, каждого встречного подозреваю. — Не то чтобы это было совсем необоснованно, верно? — резонно заметил Ким, оторвавшись от заинтересовавших его часов и тоже забираясь в одно из кресел у камина. — Мне тоже ни черта не нравится понимать, что рядом с тобой и Инной не один месяц разгуливал убийца с пилами вместо рук. — Он мог быть не только рядом с нами, но и рядом с тобой, — напомнил Всеволод. — Надежно защищены в этом плане только фиксианцы и марсиане, а ты все-таки мой земляк, хоть и вырос на Марсе. Как и твои сослуживцы. Рука Кима замерла, не дотянувшись до чая, который поставил перед ним Норн, и он несколько секунд с недоумением смотрел на Всеволода, а потом хлопнул себя по лбу, вспомнив, что во время своих звонков ни разу не упоминал о ситуации, в которой оказался. — Я и забыл, что ты не в курсе. Боюсь, с пиратами случился бы неслабый конфуз, попытайся они пробраться на Вторую Базу под чьей-нибудь личиной. Дело в том, что я там был единственным живым существом все время нашего заочного знакомства. Лицо Всеволода отразило шок, а Норн с любопытством взглянул на Кима. — Расскажешь о причине? Я чувствовал по эмофону, что ты там один, но почему так получилось, могу лишь догадываться. — Теперь уже можно, — кивнул Ким, забрав с низенького столика свою чашку и грея об нее ладони. — После инцидента с Эвридикой, командование отрядило туда полноценную группу дежурных и пообещало, что больше таких экспериментов не будет. А все из-за марсиан, не нас, колонистов, а коренных. Пытались прикрыть их... слабость. Вы когда-нибудь общались с настоящими марсианами? Друзья синхронно отрицательно покачали головами. Ким жалостливо сморщился, от чего его сухое лицо приобрело слегка комичное выражение. — Они очень запуганные. Очень вежливые, услужливые, но боятся каждой тени. В этом они похожи на ушанов. И при этом марсиане безумно хотят в космос и быть полноценной частью Содружества. Это у них самая заветная мечта и цель. Вся их политика сейчас направлена лишь на это. — Их трудно не понять, — пробормотал Всеволод, вспомнив уроки истории. Марс долгое время признавался Содружеством вымершей планетой, опустевшей тысячи лет назад. Об этом говорили открытия каждой экспедиции, посещавшей красную планету. И когда несколько десятилетий назад земляне решили заселить Марс, предварительно подвергнув его терраформированию, для них, да и для всего Содружества в целом, стала шоком встреча с аборигенами. Оказывается, марсиане вовсе не вымерли, но ушли глубоко под поверхность планеты и жили в подземных городах, так глубоко, что даже фиксианцы, посещавшие планету ранее, не уловили пульсацию жизни. Раса марсиан была малочисленна, она почти выродилась из-за условий жизни, но, тем не менее, она была, и проект терраформирования был тут же отменен. Вместо этого на поверхности планеты возвели куполообразные города, где могли бы жить земляне, и соседи по звездной системе, вступили, наконец, в контакт и сотрудничество. Марсиане боготворили землян, справедливо считая, что если бы не соседи, они так бы и доживали под землей, до полного своего вырождения. Благодаря усилиям колонистов, из разреженной атмосферы Марса убрали радиационное загрязнение, и хоть для дыхания землянам она так и не стала пригодной, коренное население смогло, наконец, выбраться из своих катакомб и поселиться на поверхности. Земляне стали подспорьем, благодаря которому марсианская культура начала отстраиваться заново. Так что ничего удивительного в том, что теперь марсиане так рвутся под защиту более сильного, Всеволод не видел. — Но они не созданы для космоса, — продолжил Ким. — По крайней мере, не сейчас. Видимо, подземное существование слишком подорвало их здоровье, и нормальные для нас перегрузки, режим, все это для них слишком тяжело. Вторую базу организовывали колонисты и коренные марсиане, так что я там был единственным от колоний, остальные — местные. Они молодцы на самом деле, держались очень стойко, не жаловались, выполняли все обязанности, но к концу второй недели начались потери сознания, сбои работы внутренних органов и прочие «прелести». Организмы не выдержали перегрузок. Пришлось сослать ребят обратно на планету, и среди их правительства это вызвало панику, они решили, что Содружество посчитает их бесперспективными и выкинет Марс из союза. Как мы их ни убеждали, что этого не случится, они не поверили и не успокоились. Вот потому я там один и остался. Пока база функционирует нормально, за нее несет ответственность планета, которой она приписана, и отчеты идут местному командованию. Из Центра наведываются только при каком-нибудь ЧП. Конечно, мы уведомили там пару людей из верхушки, но не более, до общественности эту ситуацию решили не доносить. А я пообещал, что справлюсь. Благодаря автоматике это было не так и тяжело. Скучно только. Ким замолчал и глотнул чаю, стремясь скрыть за этими небрежными словами тот холод и одиночество, что грызли его все месяцы работы. Норн сделал вид, что ничего не знал о состоянии друга и тоже принялся за чай, а вот Сева был искренне восхищен. — Ким, ты герой, серьезно. Мы вшестером зашивались, столько работы было, а ты один справился. Еще и корабль свой переделывать успевал. Ты уверен, что не ты робот, а? Ким засмеялся, поперхнувшись чаем. — Уверен, спасибо за оценку. А вообще было бы забавно глянуть на шпиона, решившего замаскироваться под кого-то на нашей базе. Пробирается он, значит, а тут упс... Одно недовольное лицо в виде меня и роботы. От общего хохота вздрогнула стеклянная ваза удивительно тонкой работы, стоявшая на столе. Норн вытер выступившие слезы и отставил чашку. В его фиолетовых глазах хоть и продолжали плясать искорки смеха, но лицо сделалось очень серьезным. — Вам нужно узнать кое-что. Пока вы лечились, СГБ обследовало зонд, благодаря которому нас нашли на планете. — И? — Всеволод напрягся, почувствовав, что Норн сейчас скажет что-то неприятное. — И внутри было обнаружено взрывное устройство. Обезвреженное, к счастью. Ким протяжно присвистнул, Всеволод тихо ругнулся. — Это тот шпион, о котором ты говорил? Который выдавал себя за связного? — Похоже, что он. Они всеми силами старались не выпустить нас с Эвридики и готовы были даже на подобные крайние меры. Помните базу? Несколько камер наблюдения уцелело после самоуничтожения, но мы так ничего и не поняли. Что-то произошло там после нашего приземления, что-то, что не вписывалось в планы этой шайки. Судя по месиву, которое осталось на записи, это было нашествие местных хищников. В любом случае, нас не собирались выпускать оттуда живыми, и если бы не эта случайность... Норн многозначительно замолчал, и друзья мрачно переглянулись. — Неужели только из-за шахты? — чуть недоумевающе спросил Ким. — Ну спугнули бы мы их оттуда, так что, у них на других планетах нет подобных баз? Не верю. А сколько раз пираты сбегали из ссылок? Столько усилий приложили, чтобы от одного капитана и двух бывших курсантов избавиться. Странно как-то. Рука Норна чуть дрогнула, и он отставил чашку. — Думаю, они пытались задержать нас не только из-за шахты, — тихо сказал он, глядя мимо Кима, на потрескивающее в камине пламя. — Ты слышал, что запомнил Говорун? Ким мгновенно напрягся, сообразив, что Норн подразумевает слова о недожившем фиксианце. — Ну? — осторожно спросил он. — О твоем соотечественнике? — Да. О нем. Или о ней, не уверен. Вы, может быть, не знаете, но существует закон... — О казни, — кивнул Всеволод. — Знаем, конечно. — Я не знаю! — вскинулся Ким. — О какой казни? В Содружестве же вроде нет подобной меры, уже давно? Или я что-то пропустил? — Нет, все правильно. В Содружестве подобное изжили. А вот на Фиксе — нет. Норн повернул голову, и Кима продрало холодом, до того безжалостными в это мгновение были глаза друга. — Существуют особые преступления, за которые у нас не принято отправлять в ссылку или на исправительные работы, как делает большинство планет. Вернее, решающую роль здесь играет не преступление, а личность, его совершившая. Благодаря эмпатии, фиксианцу очень трудно причинить боль, по той простой причине, что мы умеем смягчать приступы бешенства даже у законченных психов. Любой фиксианец умеет. Но только если психика разумного не переступила определенную грань. Посреди теплой комнаты, у горящего камина, Киму внезапно стало холодно. — А если переступила? — тихо спросил он, и Норн горько улыбнулся одними уголками губ. — Тогда смерть. Не из-за каких-то жестоких правил, а потому, что после этой черты разумный перестает таковым являться. Если бы вы были эмпатами, то увидели бы, что его эмофон начинает напоминать паразитический. О космической чуме слышали? — Кто о ней не слышал, — мотнул головой Всеволод. — Это ты к чему? — К тому, что эмофон подобного существа становится очень похожим на нее. С ним невозможно договориться, его невозможно остановить. Эмпатические воздействия становятся бессильными. Даже среди пиратов подобные особи попадаются далеко не всегда. Норн замолчал, покусывая губу и уставившись в каминный огонь. — Это очень страшно на самом деле, когда переступается подобная грань. И что бы ни подразумевал тот, кто приказывал доставить меня к нему... наверное, он переступил ее давно, как и вся их шайка. И, наверное, он знает о законе. И понимал, что если мы найдем их, не будет никакого суда и заключения, из которого можно сбежать. Я бы разобрался на месте, пусть бы только обнаружилось, что они перешил допустимую черту. Норн замолчал, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском огня. — Норн, я уже говорил, что ты меня пугаешь? — мрачно спросил Ким, и Норн вымученно улыбнулся. — Кто-то должен это делать. Иначе Содружество скатится к тому, с чего начинала каждая планета. А других эмпатов в галактике пока нет. Не думай, что нам это нравится, после каждой такой казни приходится проходить очень долгий восстановительный курс. Все-таки, убийство — это убийство, пусть даже убитый — последняя мерзость. Всеволод покачал головой. — Меня это не пугает. От пиратов слишком много бед, и слишком много невинных жертв на их совести. Почему за убитых детей мы должны щадить этих тварей и отправлять куда-нибудь на закрытую планету, с которой они потом все равно сбегут? Жизнь за жизнь, все справедливо. И кстати, кто обезвредил взрывчатку в зонде? Твои сопланетники? Норн улыбнулся и развел руками. — Удивишься, но не знаю. И никто не знает. О взрывчатке даже не догадывались, пока не вскрыли зонд, а при вскрытии устройство уже было обезврежено. При этом лже-связной не мог отправить его в таком виде, так что это было сделано либо перед самой отправкой корабля, либо на самом корабле. Одно могу сказать точно, у нас где-то есть очень хороший друг, которому мы обязаны жизнью. Друзья снова замолчали, и на этот раз тишину нарушили перевернувшиеся часы, песок в которых сменил цвет с розового на персиковый. Норн хлопнул себя по коленям и встал. — Пора на каток, если не хотим два часа торчать в очереди за коньками. Если, конечно, вы еще не раздумали. Единодушие, с которым Ким и Сева подорвались на ноги, яснее ясного показало, насколько они не раздумали.Фикс
2 февраля 2017 г. в 02:31
— Ох, ничего себе!
Ким прилип к стеклу, с восторгом рассматривая пейзаж внизу. Сева тут же последовал его примеру, одобрительно присвистнув. Ведущий флаер Норн лишь молча улыбнулся и скользнул в самый нижний из допустимых воздушных коридоров, чтобы друзья могли получше все рассмотреть.
А посмотреть действительно было на что. Ледяное поле было настолько огромным, что тянулось, насколько хватало глаз. Благодаря подсветке оно переливалось всеми возможными цветами, вспыхивало искрами, и с высоты казалось фантастическим северным сиянием. Многочисленные отдыхающие разбивали эту фантасмагорию, и в какой-то момент у Всеволода возникло впечатление, что они летят над радужным морем незнакомой планеты, и волны под ними кишат стаями рыб.
— Нет, я, конечно, слышал много восторгов, — пораженно сказал Ким, продолжая пожирать глазами красоту внизу, — но никогда не думал, что он настолько огромен. Будто и не каток, а космодром какой-то.
— Это и есть космодром, — засмеялся Норн. — Вернее, был космодром, брошенный. Закрыли давным-давно, когда построили орбитальный, а этот оставили как память, места-то на планете полно. Сюда ходили ностальгировать и просто гулять, а одной зимой прорвало плотину, и вода затопила почти всю его площадь. И когда она замерзла, дети, внезапно, нашли себе развлечение. Тогда нас и осенило. На Фиксе ведь, в отличие от Земли, никогда не катались на коньках, это стало чем-то новым и совершенно неожиданным.
— И тогда вы решили открыть его для всех желающих? — улыбнулся Всеволод, вспоминая, как когда-то упрашивал маму свозить его на знаменитый каток, но пассажирские лайнеры тогда добирались до Фикса слишком долго, а пираты проявляли слишком большую активность, и Светлана Буран не согласилась. Потерявшая на просторах космоса мужа, она слишком дорожила его маленькой копией, единственной радостью жизни и памятью о красивой, но такой короткой любви.
— Решили, — кивнул Норн. — Простор огромный, места хватает всем желающим. Правда, плотину ради него теперь не ломают, поле покрывают искусственным льдом, а реку вообще развернули, чтобы исключить риск несчастных случаев. Я как раз за катком и живу, минут пять лету.
Ким молча слушал, прислонившись вихрастой головой к стеклу, и едва заметно улыбаясь. Он знал о детстве Всеволода, знал о трагедии, случившейся с его отцом, но все равно по-доброму завидовал тому семейному теплу и уюту, которым смогла окружить его мать. У него самого все оказалось гораздо печальнее — детство в колониях не располагает к веселому и беспечному времяпровождению, а многие доступные обычным жителям Содружества вещи для колонистов — немыслимая роскошь и недосягаемая мечта. Он тоже бредил этим катком, но ни разу не заикнулся о своем желании, понимая, что никто его туда не отвезет. Так и забылось постепенно, пока Норн не напомнил.
— Ты что, спишь? — фыркнул Всеволод, видя, что Ким закрыл глаза.
— Отстань, — буркнул тот, но больше для приличия. Ему в самом деле хотелось вот так дремать, утонув в мягком пассажирском сидении, прислонившись к стеклу и вполуха слушая негромкий разговор друзей. И пусть бы Норн жил далеко-далеко, и они летели так долго, как только возможно. Во флаере было очень тепло, но еще теплее было душе, словно ее завернули в мягкое пуховое одеяло и попутно напоили чаем с клубничным вареньем. Это воспоминание Ким унес из далекого детства, когда ненадолго попал на Землю и какая-то дальняя родственница, маленькая, сухонькая, но активная старушка, постоянно поила его сладким чаем с таким вот вареньем. Имени он ее не запомнил, кем она приходилась ему — тоже, а вот воспоминания о чае увез с собой. В колониях питались белковым концентратом и консервированной пищей, которая была тем же концентратом, только в банке, и вкус обыкновенной домашней еды стал для Кима синонимом чего-то теплого и хорошего. Странно, что сейчас он чувствует себя в точности как тогда, будто он в безопасности, дома, в кругу семьи. Ким даже приоткрыл на несколько мгновений глаза, чтобы убедиться, что все по-прежнему, и он все так же летит во флаере вместе с Норном и Севой, но теплое ощущение никуда не делось. Ну и отлично, он не против...
— Прибыли, — раздался веселый голос Норна, и пришлось вынырнуть из теплой неги, с досадой признавая, что все-таки уснул. Сева насмешливо глянул на него, выволакивая из-под сиденья здоровенный чемодан, в который они совместно сгрузили вещи, но ничего не сказал. В больших глазах Норна, напротив, было странное понимание, но он тоже промолчал. Выбираться из теплого нутра флаера, прямо под падающий снег, не хотелось категорически, и пришлось призвать всю силу воли, прежде чем оттолкнуть дверь.
Вопреки ожиданиям, на улице оказалось совсем не холодно, от силы один-два градуса мороза. Снег падал мягкий, разлапистый, тут же налипая на куртке и волосах. Ким встряхнул головой и непреклонно отобрал у Севы чемодан — повреждения рук хоть и излечили, но слишком нагружать их другу пока не стоило. Норн поднял воротник серого пальто, защищаясь от сыплющегося за шиворот холода.
— Куда нам? — спросил Ким, глядя на раскинувшийся перед ними пейзаж. Изящные дома из дерева и светлого камня были разбросаны по укрытому снегом полю на довольно большом расстоянии друг от друга, каждый был окружен двором или садом, кое-где на домах светились праздничные огоньки.
— Туда, — махнул рукой Норн, и первым зашагал по дорожке, уходящей от посадочной площадки прямой стрелой. — Мой дом — самый дальний в секторе.
Ким послушно зашагал следом, неся чемодан. Всеволод шел последним, с интересом оглядываясь по сторонам.
— Ни одного забора, — удивленно покачал он головой. — Норн, а вам... хм... как? Я понимаю, что воровства у вас не бывает, но личная территория и все такое?
— Эмополе каждого дома уникально — пояснил через плечо Норн. — Мы его чувствуем и не пересекаем чужую территорию. А расстояния от дома до дома большие, никто никому не мешает. Тем более, есть живые изгороди, летом они хорошо закрывают.
Ким тоже удивленно оглядывался. В колониях жили в жуткой тесноте, порой почти друг у друга на головах, и фиксианские просторы воспринимались чем-то странным, почти неправильным.
— У вас совсем нет высоток, что ли? — тихо спросил он, и Норн снова чуть повернул голову, вслушиваясь не столько в слова, сколько в интонацию и эмоциональный окрас каждого слова.
— Есть, конечно, — развеял он смятение друга. — Отсюда их неплохо видно, когда ясно. Там в основном живут те, кто мотается по Содружеству, ну или те, кому в пригородах слишком скучно.
Ким чуть успокоился, а Норн не стал уточнять, что в основном в высотках живут гости планеты, а фиксианцы занимают едва ли девятую часть каждого такого дома. Население Фикса очень уступало населению других планет и, наверняка, выходцу из колоний это покажется непривычным, а то и несправедливым. Норн и без того нередко чувствовал себя неуютно, еще на базе, во время звонков Кима, понимая, насколько более комфортные условия создаются для жителей давно освоенных планет, и насколько труднее тем, кто только вступил в космическую эру. И пусть этот путь, без исключения, прошла каждая из планет, чуткому эмпату не могло быть уютно от понимания, что кто-то из близких находится в худших условиях, чем он.
— Пришли, — раздался голос Норна через пару минут, и друзья с любопытством высунулись из-за его спины, рассматривая изящное двухэтажное строение, окруженное заснеженным садом.
— Роскошно, — присвистнул Всеволод. — И весь дом твой?
— Весь. Был семейный, но все...
Норн замялся, и Всеволод смутился, вспомнив, что семья друга давно мертва.
— Извини, — тихо сказал он. — Я не забыл, просто...
— Все нормально, — мотнул головой Норн, и улыбнулся, чтобы показать, что все действительно в порядке. Он легко взбежал на крыльцо, достал из кармана связку простых металлических ключей, которые в Содружестве давно уже считались раритетом, с некоторым усилием открыл дверь и отступил, пропуская друзей вперед.
— Добро пожаловать. Чувствуйте себя как дома.