BaoziTime

Запах краски въелся в кожу, волосы, забился под ногти цветными разводами. Тошно. Так, что плакать хочется и потереть мочалкой, где свербит. Не снаружи - внутри. Вдоль стен мастерской в хаотичном порядке - холсты, холсты, хосты. Сплошная мазня, ничего стоящего. Очередная попытка оживить картинку с треском проваливается. Чернота. В линиях нет души, вместо живых глаз – стекло, такое холодное, что пугающие зрачки дешевых мягких игрушек кажутся настоящими. Кисть летит в стену, и по бледно-розовым обоям растекаются алые капли, оставляя кровавый след. Олицетворение ярости и, пожалуй, лучшее творение за последние полгода. Минсок прячет лицо в ладонях и устало трет глаза. Невыносимо. Без него все валится из рук. Хочется завыть волком от собственного бессилия или поплакать, навзрыд, как пятилетка. Он сбежал. Вернулся к истокам, ведомый собственными амбициями. Оборвал связи, сменил телефон, чтобы призраки прошлого (один конкретный призрак) не тревожили его и не мешали жить. Но Сеул предал его, насмешливо ткнув носом в реальность. Чондэ с женой переехал в Китай. Вместо веселого обеда на их уютной кухоньке – открытка с видом на Пекин, вместо дружеских посиделок – сухой разговор по скайпу, нелепый и неловкий. Любимая кофейня закрылась, там теперь музыкальный магазин с измученными айдолами на обложках. Не осталось ни одного места, хранившего счастливые воспоминания, даже клуб, в котором он танцевал до самого утра и напивался до беспамятства, превратился в очередное пафосное заведение с дорогим алкоголем и дешевыми шлюхами. Случайные знакомые и старые приятели не помогли развеяться, все слишком изменились, повзрослели, и теперь им не было никакого дела до одного маленького запутавшегося человека. Мастерская ждала его, захламленная и запыленная, но и она не утешила, а лишь разбередила рану. Вдохновения не было. То, что выходило из-под кисти теперь, было в миллионы раз хуже карандашных набросков на тетрадных листах, оставшихся в городе, который хочется скорее забыть. Ожидания рассыпались прахом. Вынужденная работа в супермаркете помогала сводить концы с концами и снимать комнату в спальном районе, но хотелось не этого. Он мечтал стать художником, иллюстратором, в конце концов. Только вот теперь это совсем не представляется возможным. Звонит телефон. Менеджер с работы просит подменить кого-то из персонала. Смысла отказывать нет. Все равно больше ничего не выйдет. Ни сегодня, ни когда-нибудь еще. Минсок закрывает мастерскую и с трудом подавляет желание выкинуть ключ от нее в ближайшую мусорку, за это отец его не простит. В магазине немноголюдно, что не может не радовать. Никто не пристает с глупыми вопросами и не отвлекает от самобичевания. В туалете Минсок старается не смотреть на свое отражение. В зеркале другой человек, незнакомец с коротким ежиком темных волос и тяжелым холодным взглядом. Минуты тянутся бесконечно. Монотонные движения утомляют – толкнуть тележку, достать товар, положить товар на полку, толкнуть тележку дальше. Никакого разнообразия. Минсок берет в руки слишком много банок с горошком, они выскальзывают и, грохоча по плитке, катятся во все стороны. В голове ни одной приличной мысли, а на лице гримаса отвращения – увидел бы сам, точно испугался. Одна из банок чудесным образом катится в соседний ряд. Минсок бежит за ней, но спотыкается и невольно, стараясь удержать равновесие, цепляется пальцами за чей-то черный фирменный костюм. Он сконфуженно поднимает глаза и замирает. К костюму прилагается смутно знакомый аромат и чертовски знакомый парень. Чонин смотрит на него и не может найти слов. Минсок желает провалиться на месте, потому что только сейчас осознает, как сильно скучал по этому доброму парню, и как хреново поступил с ним. Он разворачивается и бежит мимо горошка, фасоли, консервированных шампиньонов и бог знает чего еще. Непрошеные слезы застилают глаза и капают на пластик бейджика. Боль и сожаление разрывают сердце на части. Кровь оглушительно стучит в висках, Минсок не слышит своих шагов. И чужих, торопливо следующих за ним. Он уже готов открыть дверь подсобки, но его дергают за руку, и крепко прижимают к груди. - Солнышко. – Голос Чонина мягкий, трепетный, желанный. От него внутри все переворачивается и скручивается в морской узел. Чонин снится каждую ночь. Веселый, грустный, плачущий, выдыхающий его имя. Во сне Минсок ловит его руку, скользит по ней губами, обнимает за шею, притягивая для поцелуя. Во сне они всегда вместе, счастливые, улыбающиеся. Во сне они смотрят телевизор, валяются на кровати, занимаются любовью. Во сне Чонин всегда рядом - оберегает, защищает, носит на руках. Во сне Чонин идеален. Наяву - просто нужен. Нужен больше воздуха, больше всего на свете. И Минсок согласен на маленький город, деревню, лесную чащобу и дырявый шалаш, лишь бы тона вокруг стали чуточку ярче, а Чонин максимально ближе. - Ты… - Минсоку трудно выдавить из себя хоть слово, он всхлипывает и беспомощно жмется к родному теплу, но говорит то, что чувствует, то, что давно понял. – Это ты мое солнце. Без тебя я совсем замерз. Чонин улыбается, и Минсок чувствует, как в душе загорается некогда потухший уголек.