Hurt

Дрянь. С какой стороны ни посмотри. Дело отняли и теперь надо либо ждать чего-то другого, либо продолжать под носом у руководства, пытаясь ещё и удержать этого сумасшедшего в узде. Может быть, действительно не стоило возвращаться? Нет, возвращаться точно стоило. Но вот что его сейчас держит здесь? Мамы больше нет, Изуми сама прекрасно справляется, младшие разъехались, а Тоширо его и вовсе терпеть не может. Да и на работе он снова поселился, так что о семье можно вообще забыть… и дело дрянь. Сколько ещё тел не нашли? Сколько из пропавших без вести сейчас гниют где-то? Расчленённые и безликие. Мужчина сверился со списком и прошёл к холодильнику. Позднее субботнее утро. Тёплое и сырое. Кажется, что скоро в этих днях заведётся плесень и дни тоже начнут надрывно кашлять, ненавидя проклятые ночи, в которые сон был таким редким счастьем. Молоко. «Полезно для костей» — почему-то подумал он и сам себе невесело усмехнулся. В его состоянии только и думать, что о костях. Нервы ни к чёрту, астма вернулась во всей красе, а желание жить и хоть что-то делать вообще растворилось как капля чистой воды в болоте. Кофе тоже нужно взять — минувшая неделя неплохо подорвала запасы. Что они делают? Вслепую идут по следам мертвецов, теша себя надеждой найти живую мразь. Идиоты. Каждый по-своему. Кёраку, похоже, пытается в подозреваемых найти своих демонов, а он… а что он? Просто делает свою работу, зачем-то надрывая нервы, остатки здоровья и какого-то покоя. Потому что кроме работы он, кажется, не смог сохранить ничего. Никого… Он стоял напротив стенда, незрячими глазами изучая названия, когда услышал позади тихое: — Ш… Широ? Мужчина обернулся и встретился взглядом с Матсумото. Детектив чуть стушевался, но улыбнулся в своей обычной манере. — Привет, Рангику. Давно не виделись. Они сидели в небольшом кафе. Блёклый солнечный свет падал на рыжеватую столешницу и две чашки кофе. Рангику щебетала, восторженно рассказывая об окончании учёбы, о работе в журнале, о планах поехать в Европу. Укитаке молчал, чуть касаясь ручки своей чашки и пытаясь не замечать, как часто она использует в разговоре “мы” и “Гин”. Он пытался не проводить параллель с ночью семилетней давности, когда она так же сидела напротив, а он не слышал, молча заливая в себя спиртное. Пытался не вспоминать о том, что случилось после. — Широ, ты в порядке? — вдруг вкрадчиво спросила девушка. — А? Да. А что? — улыбнулся он. — Ты как-то резко погрустнел. — Нет, всё нормально. Просто на работе много дел, прости, — опустил он глаза, сделал глоток кофе и взглянул на тонкое золотое колечко, украшавшее безымянный палец девушки. — Ты счастлива? — как можно теплее спросил он. — Да, — негромко и как-то неопределённо ответила она и убрала за ухо тяжёлую прядь. — Я очень за тебя рад. Ты большая молодец, — ободряюще улыбнулся Укитаке. Он хорошо это умел — воодушевить, придать сил. Только вот для самых близких его заботы не хватило. «У тебя нервные клеточки ещё остались?» — всплыл в голове ехидный голос Кёраку. Да уж, эти стальные глаза заглядывали в такие закоулки, что становилось страшно. — Широ, да что у тебя там творится? — спросила она, заметив вновь остекленевшие зелёные глаза. — Я не хочу, чтобы с тобой опять что-то случилось, — горячо произнесла рыжая и взяла мужскую руку в мягкие ладошки, отчего тот чуть вздрогнул. — Прости, я просто ужасно не высыпался всю эту неделю, — пожал он плечами и, аккуратно высвободив кисть, провёл ладонями по лицу. Опять врёт. Рангику чуть прищурилась, но, кажется, приняла слова офицера на веру. — Расскажи лучше, куда думаешь ехать? Может, я могу что-то подсказать? Ну давай, слушай внимательно. Не отвлекайся. Хоть кого-то ты можешь выслушать, не оглядываясь на свои косяки? Он внимательно рассматривал мягкий контур лица, рыжие прядочки, голубой шарфик, прячущий вырез на платье. Красивая. Тёплая. Такая солнечная. Мужчина слушал об её планах, рассказывал про то, куда ей стоит заглянуть, если поедет путешествовать. Вспомнилась пара забавных историй, заставивших её улыбнуться этой милой, нежной улыбкой. Едва он почувствовал, что где-то на душе стало чуть светлее, как разговор прервал звонок мобильного. Матсумото принялась копаться в сумочке и, выудив телефон, смущённо улыбнулась. — Прости, это Гин, — она подняла трубку, — Да, солнышко, — улыбнулась, — Да, уже закончила… Конечно! — рассмеялась, — Да! Хорошо, конечно! Нет, я встретила старого друга, так что не торопись. А, рядом? Ну хорошо. Ладненько, жду. Целую. Девушка положила трубку и удивлённо взглянула на то, как Укитаке оплачивает счёт и потихоньку складывает вещи в сумку. На немой вопрос мужчина пожал плечами и чуть улыбнулся. — Мне всё равно пора ехать. Есть ещё кое-какие незаконченные дела по работе. Был рад встретиться. Рангику поднялась из-за стола и, неловко коснувшись кончиками пальцев волос, кивнула. — Я буду рада, если мы ещё сможем увидеться, — улыбнулась она, подняв на мужчину серые глаза. — Конечно. Она обняла его на прощание и Джуширо поспешил покинуть кафе. Детектив сел в машину, но не сразу завёл двигатель. Он сидел некоторое время, тупо глядя в пространство и в конце концов несколько раз саданул по рулю ладонями. Переводя дыхание от этой внезапной вспышки отчаянного гнева, он заметил мужчину со светлыми волосами и заговорщицкой улыбкой, зашедшего в кафе с огромным букетом подсолнухов. Рангику взяла букет и деланно спокойно подставила щёку. Супруг крепко прижал её к себе и его улыбка стала действительно искренней и тёплой. Мацумото сейчас была такой красивой в своём счастье с тем молодым человеком, что где-то в груди почему-то зашевелился вопрос: мог ли на месте Гина быть он? Не мог. Мог ли он бросить дело после запрета? Глупый вопрос. Дух противоречия в нём взрастили так же хорошо, как и ненависть к авторитетам и неспособность по-человечески проявлять эмоции. Генрюсай это знал. Догадывался ли о таком повороте в следствии, неизвестно, но точно был уверен, что даже под официальным запретом, Кёраку хватку не разожмёт. Нет уж, раз пошло такое дело, значит, они на правильном пути, значит кому-то это всё не нравится. Значит, снова лезут в бутылку, ну он так точно. Сложно было до конца раскусить седовласку, но что-то подсказывало, что этот парень тоже просто так от дела не откажется. Кёраку лежал в кресле, придумывая, чем себя занять. У него было много времени. Слишком много. Мужчина задался вопросом, а чем он занимался в выходные раньше? Ну да, все его прежние выходные до дурки проводил с Лизой. Обычно утро с ней начиналось с пинка. — Я хочу есть, — безапелляционно заявляла из-под одеяла прокурор, тщетно пытаясь выпихнуть из кровати немалых размеров следователя. Он смеялся и сдёргивал с неё покрывало. Некоторое время они боролись, после чего, как правило, следовал секс. А потом небольшая перебранка, ещё борьба и ещё секс. Уже сильно за полдень они вылезали-таки из кровати и шли вместе принимать душ, да… Спустя ещё примерно час, парочка выбиралась из ванной. Поскольку ни Лиза, ни он не были кулинарами, то завтракать они шли в кафе неподалёку или ехали куда-нибудь. Гуляли, а вечером либо снова куда-то выбирались, либо брали домой бутылочку чего-нибудь и смотрели кино, которое, впрочем, обычно не досматривали. В периоды глубоких запар они зачастую проводили вечера на работе, заглядывая друг к другу в гости. Он приносил ей кофе. Чёрный, с сахаром. Очень крепкий. Она сидела за столом, пристально изучая бумаги, а он полулежал в кресле неподалёку, пялясь в потолок или в фотографии с места преступления. Потом вскакивал, убегал к себе, сверял данные и зачастую выдвигал новую версию. Нередко правильную. Лиза немного бесилась из-за этих его “озарений”, считая, что это обычное везение и долго он так не сможет работать, а Кёраку пожимал плечами и на следующее дело вновь ложился в кресле около неё как обожравшийся сметаны кот. Мужчина улыбнулся и прикрыл глаза. Это действительно всё было с ним? Он правда был настолько счастливым сукиным сыном? Трахался как в девятнадцать, работал как в двадцать и любил как в шестнадцать. С полной отдачей, взахлёб, до сумасшествия. Ощутив наконец-то всё то, чего так не хватало всю жизнь, он вцепился в эту женщину как в глоток воздуха, как в единственный цвет на своей графичной жизни. И цвет отняли. Осталось только бледное пятно в его слишком хорошей памяти. Солнечный зайчик, который уже не греет. В груди вновь распахнулась воронка отчаяния и пустоты. Пережить, выплакаться, выбеситься. Заветы Урахары звучали так по-идиотски просто и, одновременно, так неисполнимо. Он вместо этого ушёл в себя и не вернулся. Едва не спился, почти покончил с собой, довёл себя до нервного срыва, но так ни разу и не заплакал. Не мог. Не умел. Следователь набросил куртку, лёгкими шагами спустился к подъезду и оседлал мотоцикл. Мотор зарычал и завибрировал, пробуждённый ключом зажигания. Шатен надел шлем и сорвался с места, стрелой вылетая за черту города и выворачивая на трассу. Ветер ударил в плечо, сдувая на встречную полосу и заставляя вцепиться в руль сильнее, но мужчина был только рад этой борьбе. Он нёсся, опережая машины и фуры, пролетал перекрёстки, не сбавляя скорости и выжимая из мотоцикла всё до последней капли, оставляя за собой лишь пыль и серую ленту дороги, которая, казалось, шла волнами от горячей резины. Солнце пекло чёрную кожу защиты, слегка слепило глаза, но лёгкий бриз в 200 километров в час сдувал не успевающий налипнуть жар. Едва попробовав мотоцикл, лет в шестнадцать, он тут же понял, что это любовь. Что именно на нём можно хотя бы на короткий срок опередить все невзгоды, уехать от них прочь, сбежать, оставив за собой лишь запах бензина, дешёвого пива и потёртой кожи. Сбежав из дома, он успел полстраны объехать верхом, чтобы потом вляпаться в историю, в лучших традициях вынудить брата себя отмазывать и уехать от праведного гнева родственника на тех же двух колёсах. Он мчался, пока стрелка на индикаторе горючего не начала стремительно приближаться к букве “E”. Проехав ещё километров двадцать, детектив завернул на заправку. — Кофе и бензин на четвёртой, — Кёраку выудил кошелёк и среди мусора натолкнулся взглядом на визитку Хирако. — Могу предложить что-то ещё? — Нет… — задумчиво ответил мужчина, выходя на улицу и делая глоток кофе. Он легко опустился на землю около байка и принялся вертеть в пальцах карточку следователя. Вряд ли Шинджи будет сильно рад предложению выпить пивка и обсудить, что за пиздец творится с этим делом, так что придётся пойти на хитрость и положиться на удачу. Кёраку выудил из кармана куртки телефон и зашёл в Facebook. Сам-то он не был поклонником социальных сетей, но отлично знал, что люди зачастую самолично афишируют такие полезные сведения о себе, что безобидное приложение вполне можно было считать легальной открытой базой данных, даже не надо техников подключать, главное, быть внимательным к деталям. Найти Шинджи с его-то зубастой улыбочкой не составило проблем. Выяснить, что этим вечером он, вероятно, идёт на концерт, тоже. Когда картонный стакан опустел, следователь поднялся с прогретого асфальта и вновь вскочил в седло. “Отправить”. Укитаке закончил отчёт и потёр переносицу. Вернувшись домой, он тут же сел за работу. Просто чтобы что-то делать, чтобы отвлечься, иначе он точно напьётся. Мужчина открыл снимки с места преступления, и зелёные глаза принялись пристально изучать окружение. Озерцо, заросли, разрастающееся болото. Идеальное место. Идеально пустое. Стоп. Погоди… Следователь сделал большой глоток остывшего чая и, открыв карту, принялся рассматривать участок. — Тело обнаружили здесь… — пробурчал он себе под нос, — местные… те, кто остался от рабочего посёлка. Здесь же был завод, — нахмурился он и заглянул в регистр предприятий. Завод закрыли восемь лет обратно “по причине угрозы обрушения”. Проще говоря, из-за болота, которое беспощадно тянуло холодные руки трясины к старому зданию. Зданию с весьма обширной территорией... “Как ещё добраться до этого болота, если не пешком? А даже в той глуши человека, несущего тело, могут заметить. Если там есть какой-то бункер или что-то в этом роде…” — думал детектив, проезжая мимо места, где не так давно сбили косулю. Он вновь ехал по столь знакомой дороге, но пропустил поворот, где началась вся эта головная боль, и спустя ещё порядка десяти минут, прибыл к территории пустующего завода. Остов ветхого кирпичного здания тянулся к небу, выглядывая из-за забора, внушительной высоты. Укитаке подошёл к воротам, обитым листами металла, и задумчиво посмотрел на преграду. “Даже Джилга с его ростом не перемахнул бы”, — нахмурился следователь и принялся осматривать дорогу. После ливней следов не осталось, но разъезженная колея всё ещё была вполне заметна. Укитаке осмотрел массивный навесной замок и, выудив свои нехитрые инструменты, принялся ковыряться в скважине, то и дело оглядываясь по сторонам. Победно щёлкнул механизм и мужчина нырнул внутрь. Территория, напоминавшая огромный скелет былого величия, хранила зловещее молчание, поблескивая тёмными пятнами глубоких луж, скопившихся от дождей. Кое-где уже виднелись результаты атаки болота: деревянные сарайчики постепенно кренились из-за подгнивших досок, зелёные бороды мха покрывали крыши и деревянные участки стен, штукатурка вздулась и начала шелушиться. Вряд ли заводские здания рухнут так же быстро, но, похоже, и их не обошла вода. Растрескавшийся асфальт тёмными буграми стелился далеко вперёд, к зданию цеха, по которому побежали глубокие трещины, разделяющие тёмные кирпичи. Мужчина огляделся, теряясь в направлениях. Идей, куда конкретно идти, у него не было, так что придётся проверять всё подряд. Солнце, тускло мерцающее сквозь бесцветные облака, уже начало клониться к горизонту, когда очередная дверь с пронзительным скрипом открылась, и детектив увидел лестницу, ведущую в кои-то веки не затопленный подвал. Серые ступени, покрытые толстым слоем пыли, уходили в сырую черноту. Впрочем, пыли было много по углам, а вот на центральной части ступеней отчётливо просматривался щербатый бетон. Этот бункер был, похоже, построен позже других и потому ещё противился сырости, но запах плесени и воды уже въелся в блестящие стены и бетонный потолок, на котором крупными каплями сиял конденсат. Мужчина включил фонарик и посмотрел вглубь. Узко и темно. Сердце затряслось, дыхание участилось. Только не туда. Только не в эту могилу… пришлось простоять немного, чтобы успокоить дыхание, убедить себя, что там ему ничего не грозит и что он выйдет как только это будет необходимо. Он сделал ещё несколько глубоких вдохов, прежде чем спускаться вниз. Холодные капли падали за шиворот, заставляя поёжиться и нервозно провести ладонью по шее. Сердце колотилось неприятно скоро, изо рта шёл пар. Здесь даже в такую жару было холодно. Укитаке обернулся, проверяя насколько далеко ушёл. Белый свет фонарика заставлял блестеть водой два-три метра коридора, дальше проход тонул во тьме, но по ощущениям расстояние было внушительным. Мужчина судорожно вздохнул и пошёл дальше. Главное, не думать, насколько тут узкие стены, какой низкий потолок. Тогда всё в порядке. Впереди появился слабый просвет и мужчина поспешил к цели. Коридор вывел в тёмный округлый зал с высоким потолком полусферой. В центре потолка, проливая внутрь дневной свет, зиял люк. Трава, ветки деревьев и серое небо наполняли эту тоскливую медаль. Подумалось, что узники, приговорённые к яме, созерцали подобные пейзажи дни, месяцы, возможно, годы. Серое небо смотрело как люди старели, болели и умирали. Ничего не изменилось. Ровным счётом ничего. Просто у узников тюрьма стала мобильнее — плен собственного разума. В углу зала блёклым пятнышком выделялось что-то светоотражающее. Серёжка-подвеска с кусочком хрусталя. На крючке обрывок гнилого мяса. У той студентки было ободрано ухо. Это её мочка. Дрянь. Какая же всё-таки дрянь… надо взять с собой, уточнить. С другой стороны зачем? Что это даст? Делу — ничего. Ему даст. Повод дойти до конца. Силы закончить это. Запрет? Да плевать он хотел на запрет. Ни Генрюсай, ни прокурор, ни сам господь ему не запретят дойти до источника этого дерьма. Нет, он не будет никак сдерживать Кёраку. Главное, просто аккуратно проворачивать дела, если у того засвербит пойти за справедливостью, а чутьё подсказывало, что очень даже засвербит. Из зала вёл ещё один коридор — единственная альтернатива обратной дороге. Кафель на стенах хрустел и, до рези в ушах, отвратительно скрипел под ногами высыпавшимися плитками. Обувь с тихим шлепком разбивала неглубокие лужицы, пальцы скользили по стене, оставляя ровные линии среди хаотично разбросанных капель. С каждым шагом воздух всё сильнее разил тухлой травой и застоявшейся водой. Коридор оканчивался разбитой лестницей, ведущей на небольшую бетонную площадку, позеленевшую от мха. Он остановился, делая жадный глоток свежего воздуха. Лесок вокруг выдыхал в лицо запах прелой травы и влажной земли. Он был прав, совсем недалеко начинались лужицы, переходящие в болото, где нашли Гретель. Болото хранило зловещее молчание, поверхность воды недвижимо отображала серое небо. Что там, на дне? Есть ли ещё тела? Водолазы, доставая девушку, не наткнулись на другие останки. С другой стороны, кто знает, как давно там может кто-то находиться и можно ли кого-то ещё опознать в принципе? Сколько ещё таких вот болот в округе? Сколько брошенных заводов, вокруг которых могут быть другие некрополи? Он хотел бы поверить, что Гриммджо действительно виноват и та смерть была единичным случаем, но нет. Это не оплошность, нет. Это наглость, уверенность в собственной безнаказанности. Искать “вширь”, находить другие тела сейчас толку было мало, тем более, что ресурсов на это им точно не дадут. Он пойдёт вверх: от мелких сошек к их “руководству” и дальше, пока не упрётся в ответ или в кафельную стену морга. И начать стоило немедленно. “Кларнет”, полуподвальное помещение с деревянным полом и округлыми сводами, освещёнными тёплым светом, кишел народом. Любителей послушать джаз было хоть отбавляй и пришлось ужом протискиваться в толпе, чтобы добраться до лестницы на балкон. Там людей было не меньше, зато открывался вид на зал. Группа ещё даже не намекнула на собственное появление, хотя по расписанию мероприятие должно было начаться минут двадцать назад. Музыканты, что с них взять. Шатен опёрся локтями о парапет и принялся пытливо изучать зал. С каждой новой песней его надежда таяла всё быстрее, но когда на сцену наконец-то вышел квартет с очаровательной контрабасисткой, губ следователя коснулась довольная улыбка. Блондинистое каре мелькнуло около бара и остановилось неподалёку от сцены. Кёраку не спешил. Во-первых, волочь Хирако из зала сейчас было бы крайне проблематично, а во-вторых, он и сам был не против приобщиться к прекрасному. Тягучий и вдумчивый джаз разливал по груди приятное возбуждение, рисуя в сознании чёрно-белые картинки в суровыми частными детективами и роковыми красотками с пергидрольными локонами. Эстетика прошлого, элегантные следствия, наивные погони и драматичные перестрелки где-то в порту. В свете неоновых вывесок происходящее всегда выглядит красивее, чем в холодном диодном освещении. Солист тянул низкую ноту, накрыв старомодный микрофон ладонью и прикрыв глаза. “Хорошо поёт” — подумал Шунсуй, смежив веки и покачивая головой. Пианино нежно прикасалось к сознанию, напоминая, как давно он не садился за инструмент. Надо бы что-то сыграть, когда время будет. Кому вот только играть? Он привык к публике с детства. Сперва к деду, который давал пацану на растерзание гитару с потресканным лаком, потом к пьяным посетителям ночных клубов, в которых выступал с парочкой единомышленников и наконец к ней. Лучшие концерты в его жизни были только для Лизы. Вновь коснувшись запретных мыслей, следователь перевёл взгляд на Хирако. Тот сделал глоток из стакана, покачивая головой в такт музыке. Сложно было рассмотреть выражение его лица в потёмках, но напряжённые плечи и склонённая голова выдавали в блондинчике сильную озабоченность. Музыканты закончили выступление и после аплодисментов люди начали потихоньку покидать клуб, давая всё больше простора в случае чего. Хирако ещё некоторое время простоял у бара и заправившись новой порцией спиртного, побрёл к выходу. Шунсуй легкими шагами сбежал вниз и скользнул следом. Шинджи не спеша, пиная камешки и мыча себе под нос одну из композиций, шёл в грязновато-жёлтом свете фонарей среди немногочисленных прохожих, праздно топтавших серую шершавость асфальта. Кёраку медленно брёл следом, то ли преследуя, то ли провожая блондина. Пройдя порядка пары кварталов, Хирако свернул на тихую улочку, скрывшись от взгляда и вынудив пробежаться, разрушая размеренный темп вечера. Добравшись до угла, Кёраку завернул и тут же отступил, наткнувшись на дуло пистолета. Хирако прищурился, неизвестно, узнавая или уже узнав своего преследователя. Тонкие губы скривила гримаса неприязни. Узнал. — Чего оружием хвастаешься, детектив? — хмыкнул Кёраку. — Страшно ведь. — Пошёл ты, — прошипел блондин, пряча револьвер. — Ну-ну, не надо ругаться, — поднял руки шатен в примирительном жесте. — Я просто хочу поговорить. — Что-то я не припомню, чтобы нам с тобой было о чём говорить. — Коротковата у тебя память. О трупах в водоёмах, например. Весьма обширная тема для беседы, разве нет? Эту девочку тоже на пацана повесишь? Жаль, чистосердечного признания не будет, но здесь мы с Укитаке помощь оказали, да? — Что ты вцепился в это дело? Какая тебе разница? Социопат вроде тебя радоваться должен, что с него этот геморрой сняли, разве нет? — Нет. Для “социопата вроде меня” дело принципа узнать кто за этим стоит, — недобро прищурился шатен. — Слушай, мне плевать, сколько ты за это получил… — Завали! — рыкнул детектив. — Думаешь, меня купить можно, кретина кусок? Может, тебе и некого терять, ну а мне есть! — мужчина осёкся. Лицо Кёраку почернело, а на щеках вскочили желваки. Всего на мгновение, но этого было достаточно. — Ты прав, некого мне терять, — хмыкнул он. — Так что я не боюсь в это лезть. Шинджи закусил губу и, немного помолчав, кивнул. — В общем… не знаю, как глубоко вы успели залезть, но отговаривать тебя уже поздно, насколько я понял. Калиас, как ты догадался, был адвокатом и у Джаггерджака. Против того было не так много улик, но этот мудак настоятельно рекомендовал пацану написать чистосердечное. Придурок писал почти под диктовку — я видел. Когда я сказал, что это дерьмо собачье и я такую фальсификацию не приму — мне посоветовали взять признание и не вякать. — Полиция? — Не знаю, насколько высокие чины могут там быть. Со мной “беседовало” не руководство. Вот касательно других детективов сказать не могу, но сдаётся мне, многие пропавшие без вести остались таковыми не без помощи моих коллег. — Беседовали по телефону, я так понимаю? — Ага, — кивнул мужчина, коснувшись козырька кепки.— Повторного звонка ждать как-то не хотелось. — Слушай, а почему Гриммджо сразу не убили в камере? Списать на суицид было бы проще простого. — Думали, что его приговорят к смертной, но приговор ослабили. Потом с ним долго торчали всякие психологи и прочие, так что это было бы очень уж заметно, — качнул головой Хирако и погладил галстук. — Врёшь, — коротко произнёс Кёраку. Шинджи вздрогнул и перевёл на шатена глаза. Немного помолчав, он кивнул. — Я попросил. Вместо денег, которые мне предложили. — Почему? — Не знаю. Жалко стало. Он обмолвился как-то, что у него то ли сестра младшая, то ли какая-то подружка из детдома. Он знал, что сболтни он лишнее — её убьют, а я честно в это больше не лез. До вашего прихода всё было нормально. Кёраку пожал плечами. То ли ещё будет. — Тебе ещё похожие дела попадались? — К счастью, нет. — Ещё что-нибудь? — Захотите занырнуть в это по уши — сделайте себе одолжение и возьмите отпуск или типа того, потому что легально вас поимеют по самое не балуйся. Не думаю, что Генрюсай как-то завязан — он мужик принципиальный — но даже он вас обоих не отмажет в случае чего. — Да от чего отмазывать-то? — деланно удивился Кёраку. — Даже если вы оба святые, в чём я сомневаюсь, то всегда можно найти к чему прицепиться, сам знаешь. Хотя бы вон к тому, как ты Джилгу разукрасил. Видал твою работу. Оба замолчали. — Тебе не кажется, что это какая-то небрежная работа? — спросил Кёраку. — В смысле? — Идеально препарированное тело, от которого остались-то рожки да ножки, по какой-то причине везут в лес, выбрасывают в реку, где его в общем-то достаточно легко найти и спровоцировать, тем самым, этот геморрой, который приходится разруливать. Но жертвы, при этом, и не выставлены напоказ, как часто делают маньяки, чтобы похвалиться. Если это настолько здоровая гидра — какого ж чёрта просто не вывозить фуру с трупами куда-то или не растворять их в кислоте, ресурсы-то, похоже, есть. — Может, у них там “нецентрализованное” обслуживание? — потёр кончик носа Шинджи. — Или они и так, и сяк делают… — То это полная задница... Шинджи тяжело пожал плечами. Ему, похоже, и самому не доставлял удовольствия этот парадокс. — И всё же… — нарушил тишину Хирако, — про тебя говорили, что тебе насрать на пострадавших и тебе просто нравится залезть кому-то в голову. А сейчас что за рвение? Это ведь не маньяк, по которым ты, вроде, неплох. — Похоже, у меня завелась такая зараза, как совесть, — хмыкнул Кёраку. Белобрысая такая совесть. Щёлкнула зажигалка, дым ворвался в лёгкие. Плохо, конечно, но какая уж разница. К тому же, тут всё равно накурено, хоть топор вешай. Мужчина сделал глоток виски и мутноватым взглядом обвёл бар. Давно его не заносило в такие места — небритые мужики, сосущие пиво и хватающие за полуприкрытые короткими юбками задницы проституток, запах разлитого спиртного и пьяный галдёж. Что толку было уезжать? Этот город никогда не отпустит. "Господи, кем я стал, Кайен? Во что я превратился, дружище?" — горько хмыкнул про себя мужчина и затянулся. — Приветик, красавчик, — томно произнесла подсевшая рядом девушка. Укитаке перевёл на неё глаза. Миловидная мордашка с перебором макияжа, неприлично глубокий вырез топика и короткая джинсовая юбка недвузначно говорили о роде её деятельности. — Привет. Ты всё тут же? — Как видишь, — хмыкнула она и нагло вытащила сигарету из его пачки, — Ты по работе или так? — По работе… — он вновь обернулся к ней и взглянул на блик в рыжих волосах с отросшими корнями. — Покрасилась? — Надо же, заметил, — усмехнулась проститутка и заказала себе виски. — Ну, чего хотел? — Ннойтора Джилга, знаешь такого? — Тот псих из Эспады? А что он натворил? — Много чего… мне надо знать, где он брал наркотики. — О, милый, я стараюсь в это не лезть, — качнула головой она. — За третьим столиком только что купили хорошую порцию крэка. Не говори, что не заметила, — перевёл на неё глаза мужчина. Девушка дёрнула уголком губ и некоторое время молчала. — Насколько мне известно, этой дрянью занимается Зоммари. — Руро? Владелец клуба? — Ну вот, сам в курсе. У него, говорят, хороший товар. Странно, что Джилге на подобное денег хватало. — Руро, значит… значит, вот на чём он его держал… — детектив сделал ещё один глоток виски. — Что про него ещё известно? — Что ублюдок он редкостный. Никакими методами не гнушается, трупы делает как раз плюнуть, но, сам понимаешь, его коллеги по бизнесу к вам вряд ли пойдут с заявлением. — Кого-то из его людей знаешь? — Челядь всякая иногда тут околачивается, но что с этих торчков возьмёшь? — Совсем ничего? — он указал бармену на стакан и вытянул два пальца. — Хм… что-то было про какого-то нового “партнёра” или что-то в этом роде. Мол, появился какой-то новый “бригадир”, как же его… Дрейк… или Дрисколл… Типа того, не помню точно. — Эспада с кем-то слилась? — Я стараюсь не вдаваться, сам знаешь. Жить охота. Но, вроде, после того, как их попересажали, они нашли себе каких-то новых “друзей”, да. — Спасибо, — кивнул он. Интересные дела… только что теперь с этой информацией делать? Проклятие... — Может, хочешь развлечься? — прервала она размышления следователя. — Нет. Я пришёл не за этим. — Да ладно, напиться ты и дома можешь, — произнесла она и скользнула ладонью по мужскому бедру. Он обернулся было к ней, чтобы отказать, но глаза застыли на пухлых коралловых губках, обхватывающих фильтр сигареты. Оставляющих на бумаге розовый рисунок помады. "Молодец, ничего не скажешь... Бля, ну почему всегда так?" — мелькнуло сквозь дурман опьянения и возбуждения. Это всё из-за её волос. Чёртов рыжий… Чёртовы губы, слишком похожие на те, семь лет назад. Ну что за абсурд… Поцелуй со вкусом виски размывает сознание окончательно, топя мысли в сивухе. Она целует его глубоко, касаясь кончиком языка нёба, и из её рта льётся алкоголь, блестящей струйкой оставаясь на его подбородке и капая на выглаженный ворот рубашки. Прикосновения распаляют, её руки со знанием дела ложатся на молнию его брюк и она опускается на колени. Разводит его ноги, игриво смотрит в бледное лицо, закусив нижнюю губу и с тихим шорохом расстёгивает ширинку. Спустя мгновение он блаженно откидывает голову, приоткрыв потрескавшиеся губы. Это отвратительно, это аморально и неправильно. Но это так чертовски хорошо — чувствовать тёплый ротик вокруг себя, чуть вздрагивать, когда она облизывает скользким язычком возбуждённую плоть и гладит его ноги. Царапать простынь и стискивать зубы, стоит ей заглотить его полностью. Он запускает пальцы в рыжие волосы и чуть притягивает её голову ближе, прося продолжать. И она продолжает, двигаясь ритмично и плавно, заставляя его скалиться и сильнее сжимать огненные пряди в белых пальцах, всё настойчивее трахая её рот, будто мстя собственному прошлому. Спустя короткое время он вздрагивает несколько раз, прижимая к себе её голову и чувствуя, как сокращается её горло. Переведя дыхание, открывает глаза и смотрит в женское лицо, отмечая, что у неё даже помада не размазалась. Интересно, какой он у неё на сегодня по счёту? Мужчина рухнул на скрипучую кровать и прикрыл глаза. Она опустилась рядом, с любопытством глядя в худое лицо. — Опять у тебя какая-то задница? Знаешь, нормальные люди к психотерапевтам ходят, а не к блядям. — Ты не блядь. — А кто же я? — Ты мой информатор. — Которого ты трахаешь, когда тебе херово. — Ну, если тебе это не нравится — могу перестать. Или это другой тариф? — Детектив, ты мне нахамил только что? — дёрнула она бровью, скорее удивившись, нежели обидевшись. Он молчал, глядя в потолок. — Да что у тебя творится, Укитаке? Ты на труп похож. — Наверное, так оно и есть, — согласился мужчина и сомкнул веки, — Мне кажется иногда, что я там так и остался. И всё прошедшее время — просто галлюцинация от нехватки воздуха. Она вздохнула и закурила. Он последовал её примеру, глядя на чуть плывущий потолок. Пятна на серой побелке переливались и меняли форму, создавая психоделичные давящие кружева из сырости. Линия на потолке приняла женские очертания, напомнив о девушке из пруда. “Омут, я брошусь в тебя и утону” — Слушай, а у тебя есть… — вопрос, который сейчас вновь перестал пугать, так и не был озвучен. В кармане зазвенел телефон, и Укитаке почему-то обрадовался, увидев номер Кёраку. — Слушаю, — тихо ответил он, стараясь не выдавать своего состояния. — Ты там что, нарезался? — удивлённо спросил коллега. — Что нужно? — Завтра надо кое-куда съездить. В десять около вокзальных часов. Чмоки-чмоки. — Ты охренел? — но вместо ответа, по традиции, послышались лишь короткие гудки. — Спасибо.