Все, что видим мы, — видимость одна, Далеко от поверхности моря до дна. Полагай несущественным явное в мире, Ибо тайная сущность вещей не видна. Омар Хайам
Тук. Тук-тук. Тук. Тук-тук. Грач поморщился, приложив к голове холодную сталь стилета. Голова снова начинала болеть. От этого уже тошнило. Он устремил взгляд за окно. Дождь прошел, и теперь дождевая вода стекала с крыши и стучала по карнизу. Тук. Тук-тук. Тук-тук… Почти в унисон с сердцем. «Апрель, как обычно, сводит меня с ума… — Грач выдохнул. Стилет нагрелся, и он перевернул его, зажмурившись. — Разберусь с пруссаками и сразу же уеду куда-нибудь в Ниццу или еще лучше в Виши. На месяц...». Кто-то тихо кашлянул. Грач лениво приоткрыл один глаз. — А стучаться вас, Мирабель, конечно, не учили… — он потянулся и отложил стилет в сторону. — Хотя я не удивлен. — Я стучался, — возмутился Мирабель. — А еще вас явно никогда не учили тому, как правильно отвечать начальству, — Грач махнул рукой. — Помнится, мы договаривались, что вы придете ко мне лишь в конце месяца, когда соберете достаточно сведений. — Дело в том, что… — Мирабель чуть стушевался. — В общем, собирать нечего… — Другими словами, вы раскрыли себя, и наш дражайший шпион свернул удочки, — Грач чуть скривился. — Ничего нового. Ваша проблема, Мирабель, в том, что вы работаете перепачканными по локоть руками. Разведка, хоть и грязное дело, должна производиться чистыми… Мирабель смолчал. Спорить было нечего: он действительно раскрыл себя, да еще совершенно глупым образом, действуя совсем не как профессионал. Лишь бы Грач не узнал, что он пытался споить Юнгханса, а в итоге опьянел сам… Не то Грач устроит такой разнос — мало не покажется. Кое-что все же удалось узнать, и Мирабель надеялся, что это хоть немного восстановит его репутацию. — Мне кажется, Пруссия работает вместе с Англией, — осторожно начал он. — Не рассказывайте мне, что вам кажется. Дайте сухие факты и источник, — бесцеремонно прервал его Грач. — Среди бумаг мы обнаружили пару писем английского посла, — Мирабель вздохнул тихо. — Вот они. Грач взял письма и быстро пробежался уставшим взглядом по сине-фиолетовым строкам. Судя по его виду, больше всего на свете он мечтал сейчас не читать на английском, а прилечь где-нибудь в темноте и полежать полчаса. Буквы разбегались и плясали, превращались в морские волны и в языки пламени. Уловить смысл письма никак не получалось. «Выслать соли… зерна… что это за слово?.. Пошлина… Хлопковое волокно… Господи, невозможно читать…». — Если британцы решили посодействовать пруссакам, все становится… интересней, — он отложил бумаги, решив прочесть позже. — Я очень уважаю их разведку. Чисто и тихо работают, резиденты и агенты влияния — настоящие невидимки. И, что главное, работают отдельно, а результаты лучше, чем у других. — А вы бы к ним пошли? — Мирабель хмыкнул обиженно. — Пошел бы, — просто отозвался Грач. — Не зовут… Да и не могу, пока служу Франции. Посмотрим, куда нашу колымагу заведет Буонапарте… — Отчего бы пошли? Ведь вы говорите, что безгранично любите Родину! — Безгранично любить Родину не значит безгранично любить ее правителя и ее режим, — Грач пожал плечами. — Кроме того, стоит мне заболеть, у нас вся работа встает, а потом иностранные резиденты ухахатываются: по работе французской контрразведки можно судить, когда начальство в состоянии за ними приглядывать, а когда нет… Идите. Мирабель молча проглотил его завуалированный намек и ушел. Увы, весь Черный кабинет будто бы держался на одном Граче. Под его железным контролем все работало как часы, но стоило ему хоть ненадолго «сломаться» и ослабить хватку, хоть раз не участвовать в составлении плана работы, так сразу же все разрушалось подобно карточному домику. Он был какой-то уникальной шестеренкой. Было и завидно, и грустно…***
Жан и Николя все еще сидели за клавесином, когда пришел Франсуа. Он удивленно приподнял брови и достал красивые старинные часы из кармана. — Вы сегодня рано, месье Тео, — произнесла Кристин, вернувшаяся с новыми нотами. — Но уже ровно пять… — Франсуа растерянно указал на циферблат. — Нет-нет, сейчас полпятого, — Кристин указала на тяжелые часы с маятником, стоявшие в углу коридора. — Тетушка недавно настраивала их по башенным… Если хотите, можете начать сейчас, музыка подождет. — Я не тороплюсь, — Франсуа улыбнулся, отдав треуголку подбежавшей служанке. — Пока напишу Вашим братьям несколько упражнений. Кроме того, я ни разу не слышал, как они играют, мадемуазель Буффер. Не лишайте меня такого удовольствия. А часы придется сдавать в ремонт… Видимо, снова лопнула пружина. Это было самым логичным объяснением, почему всегда пунктуальный месье Тео пришел на полчаса раньше. Можно было предположить, что он не хотел пересекаться с тетушкой Дюпон, но она в последнее время не сидела на их занятиях, словно успокоилась… Конечно, виновата пружина. Жан продолжил играть. Франсуа присел за стол и принялся писать что-то, старательно выводя каждую букву-образец. Наблюдая за ним исподтишка, Кристин заметила, что если капитан, по его словам, и не умеет играть, то музыкальный слух уж точно имеет. Следя внимательно за тем, как меняется его взгляд, девушка могла точно сказать, когда кто-то из ее братьев сфальшивил, а когда игра была чистой. Франсуа безошибочно определил композитора — Моцарт. Но затруднился назвать номер сонаты. — Увы, я могу узнать почерк композитора, но не его произведения, — он закончил писать и теперь просматривал написанное упражнение. — Никогда не относился к музыке серьезно… — Жаль, вы бы могли хорошо играть, — Кристин указала ему на его пальцы. — У вас рука пианиста. —О, нет-нет-нет, — Франсуа отмахнулся. — Я ни за что не сяду за клавесин… Но почему вы выбрали эту композицию? У Моцарта множество более веселых произведений. — Да, но нам нравится именно эта, — Жан победоносно улыбался. У него вышло играть лучше, чем у Николя. — Вольфганг Амадей… — Франсуа вздохнул. — Как жаль, что он умер так рано! Но, начнем урок, если вы уже отдохнули. Немецкий… Сам по себе язык мальчикам нравился, но понять грамматику Николя и Жан никак не могли. Почему иногда приставка отделяется, и тогда она должна всегда быть в конце, а глагол на втором месте? Отчего ударение динамическое и падает в большинстве случаев на корневой слог? Почему почти все существительные образуются слиянием других существительных?.. Над этим вопросом они бились уже неделю. Франсуа, как мог, старался пролить свет на сложные моменты. Он приводил им примеры из французского, где тоже имелось множество своих нюансов, раз за разом искал новые варианты объяснений, но затем махнул рукой, поняв, что логике языковые явления не поддаются и проще заучить рамочные конструкции. Мальчики добросовестно зазубрили непонятные правила, и проблем вроде как не стало. Правда, твердая и четкая немецкая «эр» не давалась. Жан и Николя только успокоились, что все нормально, и тут, словно снег на голову, свалились на них слова со сменной гласной в корне. Они привели мальчиков в смятение, Жан и Николя даже позабыли окончания глаголов и сидели с таким мученическим видом, что Франсуа не мог удержать улыбки. — Видно, нам не судьба говорить на немецком, — вздохнул Николя, глядя на все исправления и прикидывая в уме, сколько правил ему придется учить. — А я, друзья мои, думаю иначе, — Франсуа покачал головой. — Не думайте, что все предопределено свыше. Всего лишь стоит приложить немного усилий, и все. — Вы что, не верите в судьбу? — Нет. Право, что за глупость, будто где-то уже начертано наше будущее! — офицер скрестил руки на груди. — Мы сами направляем течение в нужное русло. — Что посеешь, то и пожнешь? — вмешалась Кристин, до этого убиравшая ноты. — Именно, мадемуазель, именно, — Франсуа по-особенному улыбнулся ей. — Это лучшая аллегория: если вы сажаете грушу, не ждите от нее яблок. Жан и Николя застенчиво улыбались, слушая. Взгляд их загорелся восторгом. В присутствии Франсуа братья всегда становились другими. Если бы эти слова сказала сестра, они бы внимания не обратили, но Франсуа — это другое дело. Он говорил очень вкрадчиво и умел словами дотронуться души. Мальчишки в тайне восхищались им и хотели быть похожими на него. Все в офицере привлекало и интересовало их. Он был загадкой не только для Кристин, но и для них. Истории Фермье не могли сравниться с их выдумками. Офицер становился в них почти что богом. Услышь бы их перешептывания сам Франсуа, он бы рассмеялся, но Жан и Николя относились к ним серьезно и иногда забывали, что правда, а что нет. — Но… некоторые события все равно происходят… — неуверенно возразила Кристин. — Как бы их не отдаляли. — Продолжайте, продолжайте, не стесняйтесь, мой друг, — подбодрил ее Франсуа. — Я не знаю, как объяснить… Их оттягивают, оттягивают, а они все равно происходят… — Например, революция, — вставил Жан. — Ее же пытались остановить. — Да… Есть такое… — Франсуа кивнул. — Но, мальчик мой, не стоит путать судьбу человека и судьбу народа. Историю одного решает он сам, а историю другого — эпоха, правитель, страна… И все же, историческая судьба страны все равно зависит от человека, а не от высших сил. Возникла пауза. Капитан барабанил пальцами по столу, задумчиво глядя перед собой. Мальчики, обдумывая его слова, медленно выводили еще корявенькие и детские буковки на бумаге. — Наверное, вы правы, — наконец нарушила тишину Кристин. Она была безумно рада, что тетушка Дюпон перестала коршуном сидеть над ними. В тихой, уютной обстановке Франсуа был не таким скованным, мальчики становились сосредоточеннее, а сама она сама узнавала много нового. Пожалуй, Франсуа сделался и ее учителем. И давно уже не было смысла сидеть на уроках и следить за братьями, а девушка все сидела. С прошлого разговора она стала чаще улыбаться, искала поводы для радости, пускай самые пустяковые, и обнаружила, что Франсуа прав, и жизнь стала ярче и легче. — Я рад, что вы так считаете, мадемуазель, — по лицу Франсуа пробежала тень улыбки. — Сажайте яблони ради яблок и ждите из них лишь яблочный сок. А самое главное — желайте его. — Своеобразный рецепт, — Кристин рассмеялась. — Своеобразный, — согласился с ней капитан. — И запомните, что одни из самых страшных и разрушительных сил на земле — желание и усердие. Они могут перемолоть все. Есть лишь одна вещь, которую они не смогут превратить в пыль — своевременная смерть. «В самом деле… Единственное, что нам предписано, это когда родиться и когда умереть… — Кристин замолчала, наблюдая за тем, как Франсуа постукивает пером по чернильнице. — Но неужели столь неизбежна смерть? В такой продвинутый век, когда открытия идут одно за другим, неужели никто не найдет способ избежать ее? Неужели великие умы ученых не придумают что-то, от чего люди будут жить вечно? Тогда судьба и вовсе утратит власть…». Она хотела спросить Франсуа, но слишком долго колебалась и упустила момент. — Готово, — заявил Жан, поставив точку на бумаге и на не озвученном вопросе сестры. Франсуа взял лист, пробежался по нему глазами и снова отметил несколько ошибок. То же повторил он и с работой Николя. — Хорошо, — он отдал им листы. — Уже лучше. Молодцы, что друг у друга не списываете. Только не пропускайте умлауты. Не теряете же вы аксант-грав и аксант-эгю. — Но ведь это во французском, — протянул Николя. — Это родной язык… Мы к нему привыкли. — А немецкий нам еще только учить, — поддержал его брат. — Справедливо, — Франсуа кивнул, глядя на них с теплом. — К нему вам только привыкать… Поэтому еще одно упражнение. После него я, так уж и быть, оставлю вас в покое. Мальчики рассмеялись. Франсуа, конечно, в покое их не оставит и будет муштровать до тех пор, пока они не будут говорить по-немецки так же свободно, как по-французски, но слова о том, что осталось лишь одно упражнение, подбодрили их. Жан и Николя, будучи от природы очень неусидчивыми, с огромным трудом занимались целый урок. Последние минуты были для них адом. Им хотелось скорее вскочить из-за стола и побежать куда-нибудь. С другим учителем они бы так и поступили, но только не с Франсуа. Офицер прощал им мелкие шалости, делая вид, что не замечает, как они натирают его перо мылом, а затем наигранно возмущался. Частенько он сам принимал участие в их шутках, особенно если они касались тетушки Дюпон: видимо, у них была взаимная скрытая антипатия. Однако сорванный урок он точно не простил бы им. Они все еще помнили его холодный взгляд и не горели желанием вновь его ощутить. Франсуа взял перо, обмакнул его в чернила и только собрался писать, как вдруг в дверь легонько постучали. Заглянул Пьетро и тихо сообщил, что его господина срочно хотят видеть на площади перед дворцом. Франсуа со вздохом отложил начатое задание. — Повезло вам, — обратился он к Николя и Жану. — Меня зовет труба. Несмотря на шутливый тон, Кристин уловила в его голосе серьезность и беспокойство, а у самой двери он помедлил немного и вдруг предупредил, что завтра его может и не быть. — Если меня вдруг вызывают, то это либо моя рота снова отличилась, либо я где-то напортачил, и меня хотят проверить, либо… впрочем, последнее вообще неважно… Франсуа поправил ленту на парике и улыбнулся, но тут же снял эту улыбку. Она вышла слишком уж фальшивой и не могла скрыть волнение, вдруг охватившее его. Лошадь, подведенная слугой, фыркнула и потянула морду к нему, надеясь получить ласку или лакомство. Хозяин растерянно похлопал ее по шее. — Может статься, я надолго. В любом случае, я буду держать в курсе Фермье. Сегодня что-то все идет наперекосяк: я и пришел раньше и ухожу раньше… — Но ведь вас не на что проверять, месье Тео?.. — с надеждой спросила Кристин. — И не за чем вызывать? В ответ Франсуа грустно вздохнул, попрощался и запрыгнул в седло. Легким галопом он поехал куда-то в сторону дворца. «Если вы действительно правы, и человек волен сам сделать выбор… то сделайте правильный!» — пожелала ему от всей души Кристин и прикрыла дверь.