***
Кристин еще с прошлого вечера злилась на саму себя и на тетушку. Они разругались на пустом месте. Всегда спокойная и легко прощающая обиды, она на этот раз никак не могла забыть колючие слова и нервно тыкала иголкой в вышивку. До прихода Франсуа оставалось пара минут. Сначала он смущал ее своей пунктуальностью, теперь наоборот радовал. Месье Тео пришел веселый, как обычно. Он долго извинялся за забытую трость, шутил про то, что старость подкралась незаметно и что пора бы ему подавать в отставку. Его шутки, как правило, всегда радовали Кристин, но сегодня у нее не получалось даже вежливо улыбаться. Чтобы не обижать Франсуа, она села к нему полубоком и старалась не поворачивать головы. Кристин наивно полагала: так он не заметит. Признаваться капитану, что ей плохо и не до шуток, казалось верхом бестактности. Кроме того, она… смущалась? Кристин не хотела себе признаваться, но Франсуа с каждым днем нравился ей все больше. Доброжелательный, мягкий, умеющий слушать и говорить, он казался ей если не самым лучшим, то по крайней мере одним из лучших людей на свете. Если бы не симпатия, она бы не задумываясь все рассказала, но отец однажды заметил ей: «Кристин, милая, мужчины избегают тех дам, у которых все плохо». Фраза отпечаталась в ее сознании, и теперь она боялась рассказать о своих переживаниях. Оттолкнуть Франсуа было бы трагедией, хотя почему она еще не знала. Франсуа, однако, заметил ее настроение и в конце занятия тихо, сочувствующе спросил: — Вы как будто сердитесь, мадмуазель Буффер?.. От заботы в его голосе на сердце стало легче. Кристин шумно выдохнула и отложила вышивку в сторону. — Сержусь… не на вас. Я очень хочу кое-что забыть, но у меня не получается. Это кошмар… — Позвольте дать вам совет напоследок, — Франсуа поднялся. — Не пытайтесь никогда и ничего забыть. Я тоже хотел бы многое вычеркнуть из моей памяти. Пожалуй, вплоть до этой весны все свои воспоминания я бы сжег на ритуальном костре. Есть вещи, которые причиняют боль. Есть слова, которые травят душу… Но они, мадмуазель, часть нас. Забыть их означает забыть самоё себя. Просто дайте им право на существование, и они найдут себе место, улягутся и перестанут терзать вас. — Вы думаете?.. — Уверен, — он улыбнулся. — У меня тоже сейчас несколько непростой период жизни… Я засиделся у вас, мадмуазель Буффер. Нужно уходить. А то, чего доброго, скажут о вас плохо… Месье Тео ушел, мальчики убежали играть, свечи догорели, а Кристин еще долго сидела в полумраке гостиной и все думала. Позволить воспоминаниям просто существовать — это как?.. Что же случилось у него?.. И почему он сказал: «Вплоть до этой весны»? Потому что у него налаживается жизнь или потому что он познакомился с нею? Боже, боже мой, как бы хотелось, чтобы из-за нее!..***
Дома Франсуа ждал сюрприз: Пьетро, обычно ленившийся даже вешать его шинель, стоял и начищал парадную одежду. За слугой он такого раньше не замечал и удивленно поднял брови. — Приезжал сеньор, сказал, что вас ждут, — ответил Пьетро, водя жесткой щеткой по бархатному сюртуку. — Где ждут, не сказал. Вы сами знаете… — Какой ужас, — Франсуа грохнулся в кресло и подпер голову кулаком. — Давно ждут? — С утра, сеньор, — охотно пояснил слуга. Он все думал, что господин ездит на свидания. — Ужасно, — тоскливо вздохнул капитан. — Заканчивай это гиблое дело, поеду прямо сейчас… — Сеньор, время к восьми вечера, — осторожно намекнул Пьетро. Франсуа пожал плечами. «Чего ты, друг мой, вдруг стал блюсти мой распорядок дня?.. — он потер лоб. — Рубашки стал мне подсовывать с жестким воротником, сюртук начищаешь, словно на свадьбу. Чего ты удумал, Пьеро?». Вслух Франсуа ничего не спросил, решив оставить такие вопросы на потом. Сейчас надо бы успеть к Грачу. Грач дремал, когда он вошел в кабинет. Он полусидел-полулежал в кресле у камина, укутавшись в шерстяной платок, и даже не приподнял головы, лежащей на подлокотнике. На полу у его ног лежали какие-то бумаги. За столом работал молодой человек, на которого Франсуа вначале внимание не обратил. Это был тихий, невысокий юноша со светлыми волосами и угловато-острыми чертами лица. Он поднял на вошедшего быстрый взгляд им слегка прищурился, словно старался сфокусировать зрение. Убедившись, что посетитель неопасен, он продолжил писать, не сказав ни слова. Грач шевельнулся и чуть приоткрыл глаза. Увидев Франсуа, он слегка приподнял уголки губ в вежливой полуулыбке. «Голова болит, — догадался Франсуа и вздохнул, — несчастный…». Грач тем временем сел нормально и, передернув слегка плечами, указал ему на кресло напротив. — Хотите посмеяться, Мементо? — он поднял какое-то письмо с пола и поморщился: слишком резко наклонился. — Смотрите. Попытались подделать документ. Весьма ловко, но — Боже мой! — насколько мне смешно получать такие послания… Кстати, это Антуан, — резко поменял он тему и указал на юношу за столом, — он двойной агент у меня. Поставляет врагу вредную информацию, а нам — более или менее полезную. Человек хороший… Антуан оторвался ненадолго от работы, глянул в их сторону и снова занялся делом. Не хотел показывать, что разговор ему интересен. — Кстати, как вы можете понять, Антуан вовсе не его имя, — Грач бросил письмо на пол и подтянул колени к груди. — Простите мне мою вольность, но я замерз… Вы говорите, что хотите все помнить?.. А вот Антуан даже имени своего, равно как и прошлого. У нас было весьма забавное знакомство… — Господин генерал спас меня от смерти, — тихо вставил юноша, словно догадавшись, что Грач ждет продолжения от него, — он взял меня к себе и обеспечил уход… Франсуа удивленно взглянул на Грача. Не ради этого ведь генштабист вызвал его? Он, конечно, любил прихвастнуть, но не своим альтруизмом. — Хотел вас познакомить, — пояснил Грач. — Антуан толковый юноша, он в некоторых вопросах смыслит больше меня, и я хотел бы, чтобы вы с ним тоже поддерживали связь. Именно он сможет отвечать на все вопросы. Я, пожалуй, на пару дней возьму выходной. Мне необходимо отлежаться. Антуан тихо выскользнул из кабинета. «Какой вы, Грач!.. И вроде бы помогли ему, что прекрасно, но втянули его в осиное гнездо. Интересная политика… окружаете себя людьми, которые обязаны вам всем: положением, жизнью, работой. Словно знаете — они, чувствуя себя обязанными, боготворят вас». Это отчасти было правдой. Другим любимым способом Грача было стравливание между собой групп в Генштабе, чтобы группы не могли объединиться против него. Он, словно кукловод, наблюдал за мелкими распрями сверху и контролировал их железной рукой. Антуан оказался действительно неплохим человеком. Он вернулся с отваром и, отдав чашку Грачу, поманил Франсуа за собой в соседнюю комнату. — Когда у Грача болит голова, с ним тяжело, — пояснил он, прикрыв дверь, — он забывает, что сказал, а что только хотел сказать. Месье Тео, я буду вашими ушами и глазами. Каждую неделю я стану писать вам короткие записки, каковы наши дела, и вы уж в зависимости от них играйте. И, бога ради, берегите себя, а не печать: она, в отличие от вас, ненастоящая. Вполне вероятно, что ее в ближайшее время попробуют забрать. Где-то вы привлекли ею внимание. Напишите мне вечером места, куда ходили в последнее время. Вы сузите круг подозреваемых. Одного резидента мы знаем, но хочется вычислить еще одного. Их двое. — Напишу, — Франсуа кивнул. — Все?.. — Да, — Антуан вздохнул. — Я предлагал Грачу: может, мне приехать к вам… Но он, кажется, боится. Что ж, он прав… Двойной агент всегда опасен. Он хотел проконтролировать нашу встречу, понимаете?.. Поэтому выдернул вас сюда. Простите его. — Вы, кажется, немец… — Франсуа улыбнулся ему и, увидев, как вытянулось от удивления лицо Анутана, пояснил: — Я слышу по выговору. — Думаю, мой выговор не отличается от вашего. — Но я немец, — Франсуа пожал плечами. Антуан молча кивнул, решив не спорить. «Теперь понятно, чем вы нравитесь Грачу… Он не любит споров, вы угадываете его желания без слов… Но, боже мой, вам ведь от силы лет двадцать! Как вас только втянуло в огромный бюрократический аппарат Генштаба, как только вы согласились?.. Или же Грач умеет убеждать?..». — Я вас провожу, — Антуан выглянул в кабинет, — Мирабель пришел. Когда он приходит, я стараюсь исчезнуть. Он почему-то ненавидит меня, вечно поддевает, за что Грач вечно на него сердится. Не хочу лишний раз провоцировать ссору. Он вывел Франсуа и, кивнув в знак приветствия, вышел. Мирабель проводил их настороженным взглядом, потом взглянул на Грача. — Решил свести все три буквы Ф воедино, — пояснил генштабист. — Господи, сегодня все мне кажется смешным: Франсуа, Фридрих, Феликс. Прямо триумвират. Имена двоих мы знаем, а Феликс какой-то странный… Подписался в письме так, а вот роспись у него с буквами «Б» и «П»… — Антуан тут причем? — Мирабель хмыкнул. — Да просто так, кому еще я могу доверить работу с бумагами? — генерал уложил голову обратно на подлокотник. — Еще немного, и он выживет меня с моей же должности и, что самое смешное, с моего же дозволения… Впрочем, какая разница? Франсуа хочет все забыть, Антуан — все вспомнить, а я желаю знать все. Иначе бы я не сидел так долго в этом кресле.