***
Баки изменился. Веселый и открытый парень превратился в мрачного и замкнутого. Все понимали, что на это есть причины, вернее одна большая ужасная причина — инвалидность. Когда Баки подлечился, его наконец-то собрались выписывать. Мистер Барнс привез инвалидную коляску, которую они со Стивом ходили покупать накануне. Стив, которому постоянно хотелось дистанцироваться от Баки, не стал заходить в и без того небольшую палату, когда туда зашел мистер Барнс. — Вот, давай я помогу тебе сесть, — мистер Барнс подвез коляску к кровати и протянул сыну руку. Баки оттолкнул его ладонь. — Нет. — Нет? Сам хочешь сесть? — Я не залезу сюда, — сквозь зубы прошипел Баки. Он с такой сильной ненавистью смотрел на кресло-каталку, что это пугало. Баки никогда не был злым, вряд ли он вообще был способен на ненависть. — Сынок, по-другому никак… — На мистера Барнса было жалко смотреть. Стив зашел в палату и положил руку ему на плечо. — Можно я поговорю с Баки? — Да, давай, расскажи мне, что это, — Баки кивнул на коляску, — никак не повлияет на мою жизнь. Что все будет отлично! — Не буду я говорить такую чушь, Бак, — Стив сел на кровать и посмотрел на своего лучшего друга, нуждающегося в помощи. Время взять в себя в руки и понять, что это Баки здесь жертва, а все проблемы Стива — мелочь. — Мы с тобой из Бруклина. — Баки явно ожидал каких угодно слов, но не таких, потому что даже злость отступила перед удивлением. — Когда нам паршиво, мы не распускаем нюни. Помнишь, кто это сказал? Справедливости ради: я вовсе не собирался тогда плакать. — Да у тебя губы дрожали. А в глазах слезы стояли, — слабо усмехнулся Баки. — Не распускал он нюни, как же. Стив дружески толкнул Баки в бок, чтобы тот заткнулся. Вот всегда бы так. На секунду ему показалось, что все стало как прежде: что нет никакой напряженности в общении, нет злости Баки на судьбу и отвращения Стива к себе. — Ты прав, хватит распускать нюни. — Баки подтянул к себе кресло и с огромным трудом, но все же самостоятельно пересел в него. Все время, что Стив знал Баки, он всегда смотрел на него снизу вверх. Он вообще практически на всех смотрел снизу вверх, но до Баки ему было тянуться и тянуться. А теперь они поменялись ролями. В кресле Баки был намного ниже, было очень непривычно видеть его с такого ракурса. Стив смог представить, каково это — быть высоким. Видимо, Баки одолевали сходные чувства, потому что он вновь замкнулся и стал угрюмо смотреть вокруг. С его нынешней высоты комната выглядела по-другому. — Давай я помогу, — Стив взялся за ручки кресла-каталки. Ему не нравилось словосочетание «инвалидное кресло», поэтому он даже мысленно старался его не произносить. Стив ожидал возражения, но Баки вяло махнул рукой.***
Баки наотрез отказался жить с родителями. Он уже почти год снимал небольшую квартиру самостоятельно, куда частенько водил девушек, всегда хорошеньких и жизнерадостных. Стив тоже регулярно околачивался у Баки, даже получал предложение переехать, но по понятным причинам отказывался: смысл переезжать, если все равно пришлось бы постоянно уходить куда-то на ночь. Теперь такая проблема отпала… Стив часто навещал Баки, приносил ему газеты, рассказывал о новостях в художественной школе, но натыкался на стену из горечи и злости. Их общение стало очень однобоким. Родители Баки продолжали постоянно навещать сына, но им тоже доставалось мало светлых минут. Они окружали Баки любовью и заботой, пытались не раскисать у него на глазах, но Стив видел, с каким трудом миссис Барнс переносит свое горе. Эта прекрасная энергичная женщина за месяц постарела на десять лет. Преступление, совершенное против Баки, разрушило не только его жизнь. Несмотря на свое желание, Стив и мистер и миссис Барнс могли помогать ровно столько, сколько позволял им Баки. Баки отказывался жить с родителями, он отвергал любую помощь Стива, кричал, что справится сам, но не справлялся. Баки привык быть сильным и самодостаточным, а теперь не мог дотянуться до тарелки на полке, выйти из дома и приготовить поесть. Он не мог самостоятельно обслуживать себя, хотя и пытался это отрицать. Родители Баки наняли сыну сиделку, надеясь, что помощь постороннего человека ему будет принимать проще. В качестве сиделки они пригласили миссис Лестер, работавшую когда-то медсестрой. Она приходила к своему подопечному каждый день, стирала, готовила, убирала и помогала ему обслуживать себя. А еще становилась жертвой постоянных нападок. После учебы Стив зашел домой, где оставил свои принадлежности для рисования и надел под куртку еще один свитер: вечером холодало, а ему нельзя было болеть. С его здоровьем даже обычная болезнь могла закончиться очень печально. После этого он заставил себя пойти к Баки. Стив редко заставал сиделку, потому что она уходила раньше, но в этот раз она задержалась. — Добрый вечер, миссис Лестер, — вежливо поздоровался Стив. Он аккуратно разулся, чтобы не натоптать, и повесил пальто на вешалку. — Заходи-заходи, Стивен. Чай будешь? — Миссис Лестер, как и многие женщины, норовила откормить Стива или хоть как-то позаботиться о милом молодом человеке. Если бы Стив пользовался такой популярностью у своих ровесниц, то по признанию обогнал бы Баки. — Буду, спасибо большое. Стив зашел в комнату и огляделся. Когда Баки сам следил за хозяйством, здесь был вечный срач, который только Стив иногда прибирал (и как Баки не стеснялся приводить девушек в свою квартиру?). Сейчас же все сверкало чистотой. — Привет, Бак, как ты себя чувствуешь? — Стив мысленно выругался. Он заметил, что Баки всегда начинал злиться после этого вопроса. Вернее, особенно сильно злиться, потому что он, кажется, был зол практически постоянно. — Отлично! Сегодня совершил променад от кровати до окна и назад. Было очень весело. — Баки подкатил к столу и слегка стукнул по крышке стола ладонью: — Мне тоже чай. — Вот так, ни спасибо, ни пожалуйста. — Пожалуйста, миссис Лестер, — сказал за него Стив. — Это ее обязанность, незачем рассыпаться в благодарностях. Мои родители платят деньги, чтобы наша миссис присматривала за их инвалидом. — Стив и сиделка притихли, потому что когда Баки заводился, проще было отмолчаться, чем спорить. — Ну чего вы молчите? Так и есть. Я закончу как наша миссис — одиноким и никому ненужным. — Баки! — Стив вскочил на ноги и разгневанно посмотрел на друга. — Извинись сейчас же! — И не подумаю. Она одинокая старуха, у которой никого нет, я тут не причем. Стив посмотрел на миссис Лестер, собираясь извиниться вместо Баки, но слова застряли в горле, когда он увидел ее лицо. Она не плакала, была совершенно спокойна, но при этом в ней чувствовалась какая-то обреченность. Миссис Лестер отставила в сторону чайник с заваркой и пошла к своим вещам. У выходной двери она обернулась. — Берегите себя. — Стив все еще пытался сказать хоть что-то. — Вы оба, мальчики, вы оба. Когда миссис Лестер ушла, в комнате надолго повисла тишина. Стив чувствовал себя ужасно, ему было жаль несчастную женщину, которую ни за что оскорбили. Тогда он не знал, что Баки, сам того не зная, попал по самому больному: во время Великой депрессии миссис Лестер потеряла мужа и сына. Ее сын надорвался на предприятии, а муж от горя спился и покончил с собой. Миссис Лестер действительно осталась одна, никому не нужная. — Ну и свинья же ты, — Стива буквально трясло от гнева. В ответ Баки равнодушно пожал плечами. Собственное горе сделало его менее чутким к чужому. В тот вечер разгневанный Стив ушел и не показывался у Баки целых четыре дня. Можно было обижаться на Баки, но не бросать его одного: одиночество окончательно бы его сломало. Поэтому Стив бросил слушать возмущения, собрал вещи и переехал к нему.