Узник дружбы

      При должной сноровке и помощи добряка-соседа Баки с его креслом удалось спуститься по лестнице. Он перестал стесняться себя, поэтому, поджидая Стива на улице, приветливо здоровался со знакомыми лицами, даже стрельнул сигаретку у давнего приятеля, вспомнив ненадолго старую вредную привычку. Один запах табака доставлял удовольствие, пока Баки раздумывал, закурить или нет, с работы вернулся его будущий великий художник, а временно внештатный карикатурист.       — Бак, ты здесь… что-то случилось? — сразу забеспокоился Стив.       — Случилось! Я устал сидеть дома, мы идем развлекаться, — безапелляционным тоном заявил Баки.       — Что?..       Стив мог бы начать возмущаться, но слишком хорошо знал, что в итоге ему придется уступить. Он прекрасно знал этот тон своего друга, после таких заявлений они в детстве неизменно попадали в неприятности с разной степенью тяжести последствий. И Стив давно не слышал этот бравый тон, поэтому тихонько улыбнулся.       — Куда мы идем? — спросил он.       — В будущее. — Баки сунул ему в руку газету, где на первой полосе красовалась реклама ярмарки.              Баки уже отвык от толпы, раньше он любил большие компании, ему было легко общаться с множеством людей, он переключался с одного человека на другого и неизменно притягивал к себе внимание окружающих. Блистательный юноша, очаровывающий женщин одной улыбкой, везде был к месту. Сначала Баки думал, что ему, возможно, будет немного неловко, но Стив излечил его, полностью излечил, теперь он был старым-добрым Джеймсом Барнсом.       Голос из динамика вещал: «Добро пожаловать в павильон чудес и завтрашний мир». Посетители курсировали между разными экспонатами, которые казались Стиву один страннее другого. А вот Баки все нравилось, он заинтересованно читал таблички и восхищался, до чего же дошел прогресс. Вскоре объявили о начале презентации. Стив лишь мельком прочел рекламную статью, поэтому не знал, о чем речь, но, судя по оживлению толпы, это должно было быть что-то особенное.       Все начали подтягиваться к небольшой сцене. Баки из кресла были бы видны разве что спины стоящих впереди людей, но, заметив его, все вежливо расступались, пропуская вперед, поэтому они со Стивом стояли у самой сцены. Красотки, шикарная красная машина, прожектора и музыка — презентации было чем завлечь зрителя, все с интересом смотрели на сцену. Одного Стива мало интересовало происходящее, но он был рад, что Баки оживился. Стив посматривал на сцену, в пол-уха слушая фантастические обещания. Его взгляд скользил вокруг, когда он наткнулся на один из тысячи плакатов, развешанных по Бруклину.       Дядя Сэм укоризненно смотрел на Стива, безмолвно вопрошая, почему тот еще не в армии, не борется за мир и будущее для всего человечества. Завтрашний день, о котором говорили на ярмарке, не настанет, если фашистов не победить. Понуро вздохнув, Стив выбрался из толпы. Его место не здесь, ненадолго он забыл об этом из-за Баки, но вселенная поспешила напомнить ему.       Недалеко оказался пункт призывников, брат близнец еще сотен таких же, во многих Стиву уже не раз давали от ворот поворот. Он захотел попытать счастье еще раз! Как эти врачи, с долей сочувствия смотрящие на тощего паренька, не понимают, что перечеркивают всю его судьбу?       Когда Стив подошел к зеркалу, где можно было посмотреть, как будешь выглядеть в военной форме, он увидел только кончик белобрысой макушки. Неужели в армии не шьют форму его размера? Стив сник еще сильнее.       — Опять, Стиви… — сзади сидел в коляске Баки. — Когда ты пропал, я сразу понял, где тебя искать.       — Только не начинай, — сразу прервал возмущения Стив.       Но Баки начал. В итоге еще раз воспроизвели разговор, который них был уже минимум дважды. Баки говорил, какой Стив глупец, что ему не светит армия и пора смириться, что его место здесь, что ему ничего и никому не надо доказывать; Стив же пытался объяснить Баки, как для него важно быть там, на войне, и как противно, стыдно отсиживаться за спинами настоящих героев.       Они не смогли договориться, Баки махнул рукой и сказал, что будет ждать Стива дома. Он не очень беспокоился, потому что никто не возьмет тощего астматика в армию, но ему было жаль Стива, который опять расстроится из-за неудачи.       В шестой раз Стив пришел в призывной пункт, с каждым разом надежды ослабевали. Когда он впервые пошел записываться, он был едва ли не абсолютно уверен, что выйдет из пункта призыва солдатом, в следующий раз он уже адекватнее оценивал свои возможности, в последний — практически был уверен в провале. Сегодня его надежда едва теплилась, но ему улыбнулась удача.       Доктор Эрскин поверил в маленького паренька из Бруклина и дал ему шанс. Домой Стив возвращался с папкой, где гордо красовалась отметка «годен», а также с предписанием на руках, говорившим, когда и куда ему надо приехать для начала военной службы. Окрыленный первой маленькой победой Стив несся домой, но чем ближе он подходил к дому, тем тяжелее становились шаги. Его ждал очень сложный разговор с Баки.       Баки никогда не одобрял его навязчивую идею о военной службе, и это было до того, как они стали близки. Больше Стив не мог без оглядки броситься в армейскую жизнь, надо будет постоянно оборачиваться, потому что ему придется оставить за спиной кое-что очень важное.       Зайдя в квартиру, Стив с порога оповестил Баки.       — Меня приняли добровольцем! — он изобразил радость, которой больше не чувствовал.       — Ты… шутишь? — Баки так и не переоделся, он сидел в своей выходной одежде у окна и явно ждал Стива.       — Нет, один врач вошел в мое положение и позволил мне служить. Уже завтра утром мне надо отправиться на военную базу.       Баки посмотрел на Стива долгим неприятным взглядом, от которого пробирало до костей и веяло холодом. Стив хотел бы, чтобы Баки просто порадовался за него.       — Что ты творишь, Роджерс? — бросил Баки. — Ты не понимаешь, что это не игрушки? — С каждым словом его голос становился все громче.       — Я все прекрасно знаю, Баки! Это ты не понимаешь, там — мое место! — Стив подошел к Баки, опустился на одно колено рядом с креслом и взял его за руку. — Пойми, умоляю, мне важно, чтобы ты поддержал меня.       — Стив, — Баки отнял свою руку, а потом положил ладони Стиву на лицо, — война не для тебя. Ты там умрешь, — его голос дрогнул.       — Пусть, но я выполню свой долг. Я должен внести свою лепту, каждый солдат на счету, даже такой, как я, — твердо ответил Стив.       — А как же я, придурок? Что я буду без тебя делать?!       — Ты справляешься и сам, я уже давно не помогаю тебе.       — Я не об этом. Я обо мне, я о нас.       Если они были просто друзьями, расстаться бы было намного проще, но они не были. То, как они теперь относились друг к другу, как проводили дни и в особенности ночи… Стив запретил себе думать о неправильности, ему было хорошо с Баки, хорошо абсолютно во всем. Теперь ему предстояло расстаться не просто с другом, а с любимым, хотя они никогда не говорили таких громких слов.       — Для нас ничего не изменится. Ты дождешься меня из армии, и все будет хорошо.       — Не дождусь, потому что тебя убьют.       Не такими словами провожают на войну. Стив вздрогнул, почувствовав липкий страх. Это был не его страх, а Баки. Баки боялся потерять его, боялся так сильно, что не мог подобрать правильных слов, чтобы донести свои чувства.       — Не говори так, — попросил Стив. — Ты же знаешь, я дал отпор всем хулиганам в Бруклине, этот Гитлер вряд ли страшнее, чем Томми Шелски. Тот был на голову выше тебя!       Стив попытался пошутить, воззвать к их детским воспоминаниям, напомнить, что они всегда сталкивались с трудностями и преодолевали их. Что Стив, хоть маленький и тощий, но тоже не лыком шит, он тоже вырос в опасном районе, пережил Великую депрессию и пока что жив, пусть и не до конца здоров.       — У Томми Шелски были пулеметы? Может, танки? Или самая большая армия в Европе? — злился Баки. Лучше злиться, чем мямлить и трястись от страха.       — Нет, но ведь на нашей стороне тоже пулеметы и танки, не преувеличивай разницу.       — Стиви, хватит одной пули. Одной, черт тебя дери, пули, чтобы я тебя больше никогда не увидел; даже больше, хватит одной ночи в окопе, чтобы ты заболел и очень героически умер от пневмонии. Ты не солдат! Одного желания мало, чтобы что-то сделать. Я хочу встать, но разве похоже, что я могу это сделать?       Стив опустил голову вниз и покачал головой. Баки не понимает, здесь все совсем по-другому. Во время войны на счету каждый, кто может держать в руках оружие. Он может, поэтому и его помощь будет кстати.       — Ты не сможешь меня разубедить в принятом решении, завтра я отправляюсь в военную часть, чтобы пройти экстренную подготовку, а потом в Европу, на фронт.       Он встал на ноги, чтобы уйти, но Баки схватил его за руку. Больно, до синяков, и не отпустил, даже когда Стив посмотрел на их руки, а потом перевел взгляд на Баки.       — Не уходи, ради меня.       — Ты справишься…       — Я справлюсь! Но я прошу не поэтому. Не уходи, останься со мной. Мы счастливы вместе, тебе со мной хорошо, и я… я люблю тебя.       У Джеймса Барнса была куча девчонок, которых он очаровывал на раз-два, но он был достаточно джентльменом, чтобы никогда не врать им в чем-то важном. Он никогда не врал им о своих чувствах. Он говорил, что они красивые, милые, обаятельные, он превозносил их умение танцевать и сильно преувеличивал свое желание встретиться вновь, но Баки никогда не говорил о любви или даже влюбленности.       Он впервые искренне и сильно влюбился, а потом по-настоящему полюбил. Конечно же, до травмы, печально изменившей его жизнь, он видел свое будущее рука об руку с симпатичной невысокой красавицей, готовящей вкусный картофельный суп и дожидающейся его после работы. Но теперь он видел свое будущее только со Стивом. Из-за инвалидности у них есть оправдание, почему двое мужчин живут вместе, а не находят себе жен и строят настоящие семьи. Родители Баки никогда не заговорят о внуках, они наоборот будут только рады, что их сын не доживает свои дни в одиночестве.       — О боже, Баки.       Они ссорились, говорили о важных вещах, Стив не собирался уступать, но он не мог не ответить на признание. Он сел на колени Баки и обнял его, закинув руки на плечи, а потом потянулся к его губам и поцеловал. Так, как целуют, когда надолго прощаются: жадно, страстно, с привкусом горечи.       — Я тоже люблю тебя, — прошептал Стив. — И всегда буду любить тебя, мне не нужен никто, кроме тебя.       — Так останься, — Баки крепко обнял Стива, не давая тому отстраниться ни на сантиметр. — Прошу, умоляю.       — Не могу, это мой долг. Но я вернусь! Я смогу вернуться, если ты будешь ждать меня.       Это было в чем-то жестоко. Своими словами Стив практически делал Баки виноватым, если не вернется с войны. Он сразу же пожалел о сказанном, но было уже поздно. Красивые губы Баки, которые Стив только что страстно целовал, сомкнулись в упрямую линию.       — Не буду. Я не буду тебя ждать. Если ты завтра уйдешь, то между нами все будет кончено раз и навсегда, а виноват в этом будешь только ты.       Стив закрыл глаза, мысленно посчитал до десяти и обреченно вздохнул. Его долг перед страной и человечеством был выше его любви к Баки, поэтому даже ультиматум не смог его остановить. Решение уйти на войну было принято уже давно и никакие внешние или внутренние конфликты не могли на него повлиять, теперь появилась возможность, и Стив ею воспользуется.       Чтобы как-то успокоить себя, чтобы не погрязнуть в боли расставания, Стив пытался найти какие-то положительные моменты в их разрыве. Он больше не будет склонять Баки к аморальным и осуждаемым отношениям, тот, возможно, даже сможет найти себе нормальную жену, женщину, которая будет любить его даже прикованным к креслу; теперь Баки будет злиться на Стива и даже разлюбит, он не будет страдать, если ему придет похоронка. Даже если придет, то одно дело хоронить бывшего друга, а совсем другое — своего возлюбленного.       Мысли о траурных письмах и смерти… Стив предпочел бы думать о чем-нибудь другом в свой последний день на гражданке. Он надеялся, что они попрощаются по-другому: займутся любовью, возможно, в последний раз, вспомнят свои самые светлые дни, скажут друг другу все, что когда-то хотели сказать, но не решались, и будут долго с упоением целоваться.       — Мне жаль, Баки, мне очень-очень жаль. — Стив поцеловал его в сомкнутые губы и встал.              Пока Стив собирал вещи, в их комнате повисла мрачная, гнетущая тишина. Баки не смотрел на Стива, его кресло стояло возле окна, и он разглядывал людей, идущих по улице. Вот молодой парень призывного возраста спешит куда-то и не думает записываться в армию, вот второй, высокий и крепкий на вид, судя по пошатывающейся походке возвращается из таверны, не собирается отдавать свою жизнь под немецкими пулями. И сколько еще людей сочувствуют солдатам на войне, платят налоги, покупают военные облигации, но не отдают самое драгоценное, что у них есть, — жизнь. Почему Стив не может так же?       Баки знал своего друга, поэтому прекрасно понимал, что тот никогда не будет отсиживаться за спинами других и плестись где-то в конце. Во время атаки он будет в первых рядах, во время обороны — купит своей жизнью жизни других. Герои не доживают до пенсии, они погибают в расцвете лет. Баки не хотел, чтобы Стив был героем, он хотел, чтобы тот был рядом с ним, не воевал где-то в далекой Европе, а жил с ним в небольшой уютной бруклинской квартире. Как Баки ни пытался отвлечься, его не покидали мысли о неминуемой гибели Стива.       Воображение рисовало тысячи картин, как жизнь Стива в миг обрывается: противотанковая мина и разбросанные вокруг части человеческих тел; удушающий газ и судорожные хрипы астматика, у которого нет возможности сделать вдох; заснеженный окоп, покрытые инеем синие лица, отмороженные пальцы и ноги; падающие с неба снаряды, несущие смерть и не ведающие жалости; самая простая пуля, прошивающая насквозь плоть, разрывающая органы, перерубающая сосуды, и красная кровь, вместе с жизнью вытекающая из тела.       Баки готов был поставить любой ультиматум, лишь бы удержать Стива от самоубийства. Героического, но самоубийства. Но ни ультиматум, ни признание в любви и ни открытие своих истинных чувств не сработали. Стив был непоколебим в своем решении. Он собрал вещи, которые могли пригодиться в военном лагере, поставил вещмешок у двери и лег спать, вернее, ворочаться.       Баки уговаривал себя приблизиться, извиниться, лечь рядом, прижаться к телу Стива и поделиться с ним своим теплом, но не мог этого сделать. В глубине души он все еще напрасно надеялся, что, увидев его напряженную спину, его холодное и молчаливое неодобрение, Стив передумает.       Так до самого утра Баки просидел в кресле, а Стив безмолвно лежал в постели. Когда рассвело, Стив взял свой мешок, подошел к Баки и поцеловал его в макушку, а потом быстро выбежал из квартиры. Он не видел, как Баки потянулся к нему, беспомощно подняв руку. Не видел, как Баки смахнул слезы и бессильно уронил голову на ладони.              Когда Стив уехал в лагерь, в их квартире вновь появился удушающий запах сигарет, въедающийся в одежду, занавески и обои.