Самое время для свершений

   Она становится на колени у ног Андрасте и отчаянно желает, чтобы сейчас вместо статуи здесь была ее мать.    Тревелиан даже не может закрыть глаз. Не может в этой темноте вспомнить ни единой строчки стиха, не увидев кого-нибудь: Кассандру, Варрика — с глазами, красными от лириума, и сорванным болезнью голосом. Не может выдавить ни слова, не вспомнив, что привела в Убежище, какую опасность пригласила, не вспомнив, что колебалась в решении.    На военном совете на нее злится половина соратников, и она их не винит. Даже сейчас Тревелиан не уверена, что поступила правильно.    Дверь в ставку командования скрипит. Кто-то шаркает и откашливается.    — Вестница, — зовет Каллен. — Простите… не хотел вас отрывать.    Она на него не смотрит. Конечно, командор в ярости. Он же был храмовником; не в его природе позволять магам разгуливать на свободе. До Редклиффа у них были хорошие отношения. Тревелиан сомневается, что теперь они смогут вернуться к дружбе.    — Я как раз ухожу, — отвечает она, поднимаясь на ноги. Чуть оступается — ноги онемели. — Не беспокойтесь.    Если бы не усталость, она снова бы попробовала завоевать его доверие, но у Тревелиан нет на это сил. В ладони пульсирует метка, и Тревелиан идет к дверям Церкви. Каллен следует за ней.    — Я с вами, — говорит он. В словах слышится едва заметное сомнение, словно бы он хотел задать вопрос, но передумал.    Она не спорит. Командор догоняет ее, и они вместе выходят в тихую ночь.    За лицо кусает холод, пробирается под доспех. Даже без ветра в темноте намного хуже. Под ногами скрипит снег. Тревелиан не осмеливается посмотреть на Каллена, не пытается завязать разговор. Не о чем говорить. Голову посещает несчастная мысль: с кем теперь ей флиртовать. Каллен смешно запинается, переминается с ноги на ногу, когда она спрашивает о чем-нибудь возмутительном. Больше ни у кого не получается так смущаться.    И он ей нравится. Правда. Тревелиан досадует, но его злость ее ранит; ранит то, что теперь они будут Вестницей и командором и никем больше.    Дорога до ее хижины коротка, но тянется слишком долго. Она хочет оказаться от Каллена подальше, подальше от жгучих слов, которые, словно ожившие, преследуют их от Церкви.    Тревелиан хочется уткнуться в плечо матери и зарыдать, но на этот раз она не может делать то, что ей заблагорассудится. Ей хочется приспосабливаться ко всему с изяществом, но это оказывается труднее, чем она представляла.    — Ну вот, — говорит Тревелиан, когда они подходят к двери, — пришли, — и открывает ее. С облегчением поворачивается к командору спиной — нет больше искушения искоса взглянуть на него и увидеть выражение лица.    Он ловит ее за руку — ладонью за сгиб локтя. Тревелиан замирает, а Каллен быстро отдергивает руку, будто боясь, что она обидится.    — Я хотел извиниться, — говорит он, и кажется, что мужчина сам на себя ругается. Когда она разворачивается — и наконец мажет взглядом по его лицу — лоб у командора нахмурен, а остановившей ее рукой он потирает шею. — Я… слишком резко выразился. Вы делали в точности то, что мы просили. С моей стороны было неправильно сомневаться в вашем решении.    Каллен встречает ее взгляд — горячий, с надеждой — и Тревелиан не находит слов.    — Ох, — тихо выдыхает она, заменяя этим ответ остроумнее.    Он, видимо, собирается вести разговор за нее:    — Я читал ваш отчет. Представить не могу… что вы видели.    Пальцы сжимаются в кулак. От нажима пульсирует метка.    — И не стоит, — предупреждает Тревелиан. — Послушайте совета. Не самое приятное зрелище.    Каллен смотрит на нее. Беспокойство кривит ему губы. Она себя за это ненавидит, но Тревелиан рада, что в том будущем не видела его. Страшно представить, что он до крови бы бился в беспросветных стенах Редклиффа. С каждым разом все больше, с каждым разом проигрывая, пока бы не…    Из горла вырывается стон — ужасный, хриплый, больной, как у пойманного в ловушку животного, — и она прижимает дрожащие пальцы ко рту, чтобы заглушить его. И не может поверить, что этот звук исходит от нее.    Миг Тревелиан отчаянно борется за самообладание, а в следующий — в лицо утыкается мягкий мех, обнимают мужские руки, ее ладони прижимаются к нагруднику Каллена, но ей хочется найти в себе силы его оттолкнуть. Ей хочется не так, без призрака почти-будущего, мучающего кости, понять, что он ей не безразличен, на самом деле не безразличен.    Она не плачет. Даже зарывшись лицом в мех, в его объятиях Тревелиан не может себя заставить — но она снова дышит ровно, перестает дрожать, и тогда Каллен отступает, положив руки ей на плечи.    — Простите, — повторяет он.    — Вы уже много раз извинились.    Он кривит рот:    — Не без причины.    Когда они расходятся на ночь, наступает неловкий момент — когда она оглядывается ему вслед, Каллен снова трет шею, свободной рукой машинально сжимая рукоять меча, — но Тревелиан уносит тепло его прикосновения с собой в ожидающие кошмары: как неопровержимое доказательство того, что еще не все потеряно.