Из всех призраков прошлого призраки бывших возлюбленных самые неприятные и болезненные. (Артур Конан Дойл)
За окнами с утра зарядил было снег с дождем, да передумал. Порывами ветра даже разогнало тучи, и в просветах показалось солнце. Жиденькие лучи рождали тот почти нереальный свет, какой бывает белыми ночами у нас на Севере. Подсвечивали сизые бока туч, так и просившихся быть запечатленными акварелью. Осень выдалась ранней, холодной. Если дальше так пойдет, еще день-другой, и на поля ляжет первый снег. Сианург, единственный, кроме Росса, кому позволялось покидать стены школы, приносил обнадеживающие вести. Народные волнения в городе улеглись, хотя эльфийский дозор со школы пока не сняли. Драккары беглых викингов с внешнего рейда увели на зимовку в бухту Гостевая, отделенную от порта с восточной стороны мысом Коврижный. Там вытащили на берег, где кораблям предстояло простоять до весны, если война не вынудит выйти в море против островитян. На берегах Гостевой и Тюленьей, отделенной от порта его западной границей, мысом Тюлений Нос, ныне шло строительство фортификационных укреплений и поселений викингов. Моряки и воины по самой своей природе, они не пожелали селиться вдали от привычной стихии, хотя были рады небольшому количеству пусть не самой плодородной пахотной земли – женкам репищами баловаться. Отныне их делом будет возведение и защита крепостных сооружений, способных уберечь город и прилегающие поселения от вторжения с моря, да служба на кораблях. А поскольку возводили всю эту фортификацию с учетом знаний о тактике островитян сами же островитяне, можно было надеяться, со временем военная крепость Китовый Киль станет надежным форпостом Империи на этих землях. К тому же Шон оговорился, будто маги с инженерами подумывают над возведением волнореза, а в скором времени и дамбы, способных надежно защитить город и порт с крепостью от суровых северных штормов. Значит, и мирным рыбарям, и богатым негоциантам, и будущему Имперскому военно-морскому флоту*, которому со временем предстояло базироваться в Гостевой и Тюленьей, не придется опасаться за сохранность кораблей, когда северной стихии по привычке взбредет проверить на прочность здешний народ. Пока же будущая элита будущего флота вместе с китокилевскими мастеровыми лихо осваивали лес и строевой камень, поставленный сюда по императорскому указу. Они отстраивали свою новую родину, землю, на которой предстоит родиться поколениям и поколениям их потомков. Со всеми этими заботами императорская семья, маги и сановники все еще оставались в городе. Третьего же дня ввечеру из портала в моей комнате шагнул Шон с целой корзиной даров юга и общим письмом от ребят, в котором абзацы Мириных кругленьких буковок перемежались с Асовыми шедеврами каллиграфии. А вот стиль един, будто один человек писал. Диктовали друг другу что ли? От тайры с пирогом он принялся отнекиваться – мол, вот только от стола. Я даже растерялась: – Уж тогда не знаю, – говорю, – чем тебе и отдариться, – а у самой рот до ушей: стоит передо мной вроде придворный маг, взрослый человек, а вот оголец огольцом, волосы дыбом, и весь до последней веснушечки аж светится, будто фонарик в праздник Середины зимы. Он в ответ только фыркнул. Потом что-то обдумал, по-птичьи склонив голову набок, встрепенулся и вновь фыркнул. – Ты чего? – Да так, ничего. Прикинул вот, сколько по твоей логике мне придется отдариваться тебе. Слушай, у меня столько нет. Я смутилась – и вправду, нашла с кем считаться. А он глянул чуть исподлобья и вдруг рассмеялся, да так заразительно, что в следующее мгновение хохотали уже оба. Ушел вот, а мне вроде и полегче стало. Со дня нашего сумасшедшего прощания с Нейли вестей от любимого… мужа – ох ты ж, как непривычно это звучит – не было. Нет, я чувствовала, что он жив и здоров. Верно, занят важными делами. Так и я не бездельничаю. Только всякий раз, открывая эльфийский травник, вижу, так явственно вижу его – глядит мне в душу невозможными своими глазами цвета зеленоватой бирюзы. Пишу ли на доске вязь эльфийских рун – он будто за плечом стоит. Тепло душе и грустно. Быть бы мне и вправду жаворонком – полетела бы к нему и с дороги б не сбилась, на зов его сердца, как на маяк. А здесь я и слышать его не могу. Иной раз казалось, будто подушкой накрыли, и не вздохнуть… Да и будет плакаться. У меня вот важное дело – стопа листков на столе. Первая контрольная по травоведению. А рядом такая же – по основам эльфийского, которые я взялась вести факультативно скорее по необходимости, поскольку и впрямь без эльфийского какое ж травоведение? Дело шло туговато. И то – одно преподавать свой предмет, зная, как к этому подойти, и совсем иное – двигаться почти на ощупь, по памяти воспроизводя, как тебе самой преподавали, в чужом. Однако ж и тут дело помаленьку двигалось. Уставала жутко, зато ночью спала как убитая, не маясь тревогами и бессонницей. Порой в отрывочных снах чудилась мне сияющая рябь Священного озера, и узкая ладонь зачерпывает воду, дает напиться… Вижу, губы любимого трогает улыбка, тянусь к ним губами – и просыпаюсь в предрассветном сумраке с гулко колотящимся сердцем. Понимаю, что уже не усну… За окном вновь потемнело – новый заряд мокрого снега обрушился с небес, когда последний проверенный листок лег на стол. Хорошо, что сегодня выходной. У адептов танцы, и все общежитие как вымерло – тихо так. Можно помыться, забраться под одеяло с книжкой и читать, изредка прихлебывая душистую тайру, пока сон не сморит окончательно. Да видно не судьба мне была провести этот вечер, как думалось. Только просушила волосы и заплела косы, слышу, за окном во дворе вроде опять Шонов голос. Вот ведь наваждение! Нет, точно он. Слух у меня теперь острый, слышу не хуже эльфийки, и юношеский этот тенор я за версту услышу и узнаю. Выглянула в окно – точно, он, да не один. По правую руку стоит женщина, ко мне в четверть оборота, так, что в вечерних сумерках я лишь затылок да немного щеку вижу. Темная коса поверх теплого дорожного плаща, на голове меховая шапочка вроде берета, по эльфийской моде. Что-то отвечает Сианургу, а тот позади Шона стоит. Но вот поднял взгляд и увидел меня в окне. Молча махнул рукой – мол, спускайся. Ну да, где ж ему знать, что я услышу, скажи он хоть вполголоса? Одевшись, я застала во дворе всю ту же компанию. Физрук широким жестом показывал незнакомке корпуса школы, и до моего уха доносились его пояснения: – …вон там, за учебным корпусом. Милости прошу, коли есть желание. А там, – новый взмах, – конюшни. Лошадок держим. У нас тут один вообще такой норовистый, эльфиец-полукровка. Ух, и зверюга! Ноне на каникулах. Ждать ли? – это уже к Шону. – А то! Куда ж ему без хозяина? И кобылку ждите. Сианург поморщился, но от комментариев воздержался, зато тут же переключился на меня, подходившую к ним: – А-а, вот леди Тирнари, наша школьная целительница и преподаватель травоведения! – Здравствуйте, – мы сказали это одновременно и с изумлением оглядели друг друга, а его светлость придворный маг и член всех мыслимых Советов тем временем с нарочито невозмутимым видом представил мне гостью как леди Леймириэль эрд Солль’Вийор, преподавательницу эльфийского. И было чему удивиться. Леди Леймириэль оказалась моего роста и сложения. Черты лица по-эльфийски прекрасны в своем совершенстве, но слишком правильны, без возраста. Тот, кто хоть раз видел лица зрелых эльфов, меня поймет: вечно юные, они лишены той трогательной мягкости, чистоты, которая всегда сквозит в облике по-настоящему юных существ, будь то люди или животные. И взгляд… Недаром про иных эльфов говорят: «У него седые глаза». Потому-то меня так изумляли порой мальчишеская беззащитность, восторг узнавания, почти детская радость, до слез, до глупого лепета, преображавшие Нейли в моменты нашей близости. Я оттого его полным именем называть так и не научилась – не укладывается в голове, с кем связала меня Предвечная своим Провидением. Никак не соответствовал этот мальчишка тому, что я читала и знала о Владыке эльфов. Женщина напротив – теперь я вполне ясно видела, что она отнюдь не так юна, как кажется, – смотрела на мир «седыми» глазами, однако ж была ненамного старше меня. Лет на десять-двадцать, пожалуй, если опыт общения с эльфами меня не подводит. И эти глаза были зелеными. Но если наши с мамой папа сравнивал с малахитом Гномьих гор, то эти я бы сравнила с бериллами. Волосы оказались темно-каштановыми, не такими черными, как мои, и выдавали в ней полукровку: чистокровные эльфы светловолосы. Некоторое явное сходство между нами, как принадлежность к одному типу внешности, заметила не я одна. Сианург с интересом поглядывал то на меня, то на учительницу эльфийского, то на Шона. Последний передернул худыми плечами с видом: «А что я? Чуть что, сразу я!» – Герцог Дейл обещал мне сюрприз, – леди Леймириэль, похоже, забавляла наша схожесть. Она улыбнулась, и лицо сразу стало казаться моложе. Затем перевела взгляд на своего провожатого: – У тебя получилось. И в этот момент вдоль позвоночника словно холодный ручеек пробежал, на периферии поля зрения мелькнула легкая тень. Я знала, кого увижу, когда медленно оглянулась и встретила взгляд знакомых серых глаз. Росс мазнул ничего не выражающим взором сперва по мне, потом по новоприбывшей учительнице и остановился на Шоне, представлявшем леди. Церемонно поклонился. В последние недели мы с Россом избегали близко встречаться друг с другом, а когда приходилось по необходимости, он глядел сквозь меня именно так, как сейчас, и становилось холодно душе, тоскливо ныло под лопаткой, а сама себе я казалась циничной, мерзкой стервой. И тогда весь прекрасный мир, подаренный мне Нейли, сжимался до размеров булавочной головки, крохотных зрачков словно инеем припорошенных серых глаз. И сама я чувствовала себя в этом мире, как в черной дыре, о которой когда-то читала – вот сейчас меня затянет, раздавит, и вспыхну невозможно ярким квазаром. Только не отогреть ему этих глаз, и сердца не отогреть. Я не слышала, о чем все они говорили, и не видела ничего, кроме штормового неба, чуть тронутого розоватым закатным светом, – то солнце упорно старалось пробиться из-за туч, просочиться в разрывы, напомнить о себе перед скорой зимой. Очнулась, внезапно, услышав нечто похожее на недовольное рычливое сопенье огромного зверя, и услышала нарочито спокойный голос Шона, обращавшегося к лорду директору: – Леди Леймириэль любезно согласилась преподавать эльфийскую словесность на условиях стандартного контракта. Совет магов Империи в моем лице готов поручиться за нее как за опытного, квалифицированного специалиста. Потом все же сбился с тона и закончил с неподдельной гордостью, глянув на свою протеже: – Сам у нее учился. Последняя фраза чуть разрядила напряженность, и даже Сианург, поглядывавший на нас с Россом с мрачным и совершенно несчастным видом, усмехнулся. Ну, вот, наконец, можно уйти: я вызвалась проводить леди Леймириэль в апартаменты преподавательницы эльфийского, которые находились рядом с моими и пустовали с лета. Кому ж, как не мне? Спустя несколько минут я вела свою новую соседку и коллегу показывать ее теперешнее жилище. О неловкости, испытанной от встречи с Россом вот так близко – это не на линейке стоять в толпе учителей, – старалась больше не думать. Вместо этого впору было радоваться, что теперь можно хоть не заботиться о том, как вдолбить в головы нескольким десяткам мальчишек и девчонок руническую грамоту, семь эльфийских падежей, восемнадцать времен и сложнейшую глагольную парадигму. На пороге комнаты я простилась с эльфийкой. От моей помощи по наведению порядка она, поблагодарив, отказалась, хотя выглядела несколько… потерянной что ли. Вряд ли из-за уборки – для эльфийского мага это задачка нескольких минут, в каком бы запустении ни было помещение. Оказавшись в своих покоях, я все же исполнила мечту: засветила теплый светлячок и прилегла с книжкой. Но очарование тихого вечера было потеряно. Из головы не шел Росс и его холодный взгляд сквозь меня. А ведь мы так и не объяснились. Да и что тут можно объяснить? Поднялась, заварила тайру и достала пироги с осетриной и с яблоками. Мы с Изолт припасли их с обеда, хотели повечерять, да Дэрека по доброте душевной подменил Сианург, и тот вместо того, чтобы дежурить по школе, пригласил девушку на танцы – в конце концов, там тоже надо следить за порядком. Разогрев угощение, задумалась, уместно ли предложить новенькой учительнице повечерять вдвоем. У нас на Севере народ не больно-то церемонный в таких проявлениях и всякому этикету предпочитает живое чувство и человеческое участие. Север суров, и здесь, если человек человеку не брат, так и пропасть недолго. Это не значит, что северяне не враждуют меж собой – еще как! Но здесь вполне в порядке вещей, если деревня поднимается на поиски заплутавшего в буран чужака. А коли повезет да спасут, так и в баню его, и за стол. И в дорогу всякой снеди соберут, пусть не новую, но добротную, теплую одежку справят с миру по нитке – у какой вдовы от мужа доха осталась, у какой теплые сапоги-шкурни или шапка. А уж сколько у нас на Севере легенд о том, что вот так, под видом горемычного путника, сам Бог-Отец по свету ходит, людские сердца испытывает… Южане церемоннее, а уж эльфы тем паче. Мне того во время пребывания в Мириндиэле испытать, понятно, не довелось, зато по юности помню. Но ведь согласилась леди Леймириэль ехать учительницей в далекую северную школу, да в такое неспокойное время. И ее глаза… Что-то мне говорило, она давно знает цену главному и неглавному в этой жизни. Церемонии же, как ни крути, в быту вещь глупая, более разъединяющая людей, а потому еще и вредная. Это я уже додумывала, стуча в дверь соседней комнаты. Из-за двери послышалось шуршание платья, внятное лишь эльфийскому уху. Затем – мелодичный голос, прозвучавший чуть напряженно и глуховато: – Д-да?.. Войдите. Толкнув дверь, я вошла. Не будь мой глаз наметан на такие вещи, не заметила б тревоги и облегчения, мелькнувших во взгляде эльфийки, напряженных пальцев, нарочито спокойного радушия. – Простите, что потревожила вас, леди Леймириэль. Но сегодня у адептов в столовой танцы. Ужина не будет. Вот я и взяла на себя смелость пригласить вас повечерять со мной. Вы ведь, наверное, голодны с дороги? Эльфийка удивленно вскинула брови, и я успела подосадовать на собственную бесцеремонность, но она улыбнулась, почти как давеча Шону, и кивнула: – Спасибо, миледи… э-э… Спасибо! С удовольствием. Мы пили земляничную тайру, которая гостье пришлась по вкусу. А к пирогам она едва притронулась. Разговор поначалу не клеился, но постепенно слово за слово… Кто бы мог подумать, что любовь к эльфийской классической поэзии так сближает! А потом мы пели «Песнь о Семерых», «Сердце Астейлиэль», «Небесную деву»… Когда дело дошло до «Девы-ивы», мы поначалу решили, что петь ее на трезвую голову как-то не совсем… уместно. Не то чтобы песня была неприличная – наоборот, исполнена лиричной грусти о несбыточном счастье. Еще в студенчестве понять не могла, почему аллателевцы пели ее исключительно в подпитии. Видимо, традиция. – А у нас на Севере есть очень похожая песня, – вдруг вспомнилось. – Только там не про иву, а про рябину. Но, – не удержалась от смешка, – ее любимый все одно дуб дубом. Леди Леймириэль, конечно, попросила спеть. И я спела. На словах «знать, мне, сиротине, век одной качаться» моя гостья как-то поскучнела. Нет, никаких охов-вздохов, но она будто захолодела. Я это не увидела – скорее, почувствовала. – А знаете, у этой песни есть еще один куплет. Его, наверное, молодые сочинили, но, я слышала, и старики певали – по душе пришелся, – и я спела, чтоб совсем уж до конца: Но однаааажды ночью Страшный шуууум поднялся: То череееез дорогу Дуб перебиралсяяяя! Леди Леймириэль при таком сюжетном повороте сперва изумленно подняла брови в своей манере, потом по-девчоночьи прыснула и, наконец, рассмеялась: – Определенно, мне нравится, как здешние жители решают… В этот момент раздался стук в дверь. Мы обернулись, и в ответ на мое «да, войдите» дверь открылась, на пороге появился Росс. Горло перехватило. Он не был здесь с того вечера, накануне первого сентября. – Добрый вечер, лорд Йарби, – выдавив это, я поднялась, а за мной и гостья. – Добрый вечер, дамы, – его взгляд по-прежнему не выражал ровным счетом ничего. – Прошу прощения, что прервал ваш… э-э… досуг. Леди Леймириэль, ваше расписание, – на стол перед чуть побледневшей эльфийкой лег лист бумаги. – Если сочтете необходимым назначить дополнительные занятия, соблаговолите поставить в известность меня, мы дополним сетку и оговорим доплату за дополнительную нагрузку. Спокойной ночи, – и вышел, сопровождаемый нашим прибито-придушенным «спокойной ночи, лорд директор». Сидели молча. Петь больше не хотелось. Леди Леймириэль выглядела несколько подавленно. Наверное, ей неловко, как и мне. Хотя за что? Мы тут не эльфийским мускатом упиваемся. А что поем, так традиция у нас на Севере такая – петь за столом. И вообще, у нас сравнительный анализ фольклора разных рас и областей. Вполне себе научная дискуссия, если подумать. – Пойду я, пожалуй, – эльфийка встала из-за стола. – Завтра первый день, надо подготовиться, настроиться, – она улыбнулась. – Спасибо вам!✧ ☙ ✧ ☙ ✧ ☙ ✧
На утренней линейке лорд Йарби представил преподавательницу эльфийской словесности. По строю адептов прошелестело: не каждый день в школе появляется новая учительница, да еще красавица-эльфийка. Помню я, какой фурор вызвало появление лорда Шуррага. А сейчас девушкам и парням предстояло поменяться местами, награждая леди Леймириэль ревнивыми и восторженными взглядами соответственно. А она, казалось, ничего не замечала, глядя прямо перед собой с выражением спокойной доброжелательности, с каковым должен взирать наставник на учеников. Учителя, впрочем, смотрели на новенькую так же. Нас так мало, что каждый новый учитель как новый воин на поле битвы за народное просвещение. Тьфу, ну и тянет же меня на сравнения! Леди Леймириэль оказалась и вправду не промах, я это почувствовала уже к исходу первой недели, когда поняла, насколько легче теперь шло преподавание травоведения. Но, да простит меня великий Дианур, дела просвещения на некоторое время отодвинулись на второй план, потому что в выходной мне буквально на голову свалились загорелые, окрепшие и счастливые Тим с Асом в сопровождении Шона. То-то было радости! Накануне у Шона был день рожденья, эту дату я помнила еще с прошлого года. Как помнила и его страсть к земляничному пирогу, поэтому пекла сразу два, и побольше. Конечно, отпразднуют они в Галарэне, но мне тоже будет чем одарить сладкоежку, да и для праздничного чаепития хватит. Давно у меня в комнате не было так весело и шумно. Шон, оставив детей осыпать меня дарами солнечного юга, направился в соседнюю комнату смотреть, как устроилась леди Леймириэль, и вернулся уже под руку с эльфийкой, которую и представил своим подопечным. Не скрою, я испытала некоторое беспокойство, зная, как сестренка порой теряется на фоне красивых девушек, а тут еще Шон с дружбой и участием... Но, как ни странно, ни малейшей ревности, неловкости или досады на красавицу-эльфийку со стороны Мири я не почувствовала. Неужто, наконец, поняла, что во всей вселенной для него существует только одна девушка? Зачет вам, ваша светлость! В тот вечер мы много говорили, смеялись и пели. Шон и Леймириэль вспоминали какие-то смешные случаи из его школьной жизни, потом они с Асом дуэтом читали отрывки из эльфийского эпоса. И вновь смеялись и пели. Вспоминали недавний праздник в Лариндейле, и было светло и грустно. Словно в хмельное вино этого вечера влили толику полынной горечи. Нейли, мой Нейли, где ты теперь? Что с тобой? Свет моей души, ее надежда и радость. Моя Любовь... Разошлись уже за полночь. Вознеся молитвы Предвечной, я провалилась в сон, едва голова коснулась подушки, не успев додумать и понять, что кажется странным в минувшем вечере. Поняла только наутро на линейке, глядя в лица улыбавшихся, буквально затисканных друзьями Мири и Аса. Они вчера ни разу не спросили про Росса. Там, в Лариндейле, мы с Нейли не больно-то таились, и дети могли бы догадаться при желании. Но на взрослом празднике их не было, а при них я «прокололась» лишь однажды, тогда еще не зная, кто тот эльфийский целитель, с которым связала меня затейница судьба тридцать лет назад. Потом правда Нейли сделал все, чтобы у детей не осталось сомнений, - во время состязаний лучников и проводов драконов. При таком раскладе я ждала неизбежных вопросов, однако их не было. И за это, видимо, тоже стоит благодарить вчерашнего именинника. Жизнь постепенно входила в привычную колею. Волна и Прибой заняли свои денники. Шон появлялся в школе при каждой возможности, и я только диву давалась, видя, какой любовью и радостью вспыхивают глаза Аскани встречавшего того, к кому еще недавно по-юношески болезненно ревновал. Да и Мири изменилась. Дело не в том, как с момента зарождения дракона по-девичьи оформилась ее фигурка. Появились в сестренке какая-то уверенность и спокойствие любимой и любящей женщины, то ровное сияние, которое наполняет душу негасимым светом, и хватает его объять и обогреть не только возлюбленных - всех, кто потянется за добром и лаской. Порой мне и вправду виделось, не трое их, но единое существо, и в такие минуты особенно горячо благодарила Предвечную, мудростью своей и беду способную обратить в счастье... В ту ночь я проснулась внезапно от странной тревоги. Некоторое время прислушивалась в непонятным звукам, доносившимся из-за стены. Когда б не эльфийский слух, о котором моя соседка не должна была догадываться, поскольку с той нашей встречи с Россом я надежно прикрывала ауру, ничего бы не услышала. Увы, сомнений не было: моя соседка плакала - тихо, горько и безутешно, давясь слезами в подушку. Та самая веселая, красивая, остроумная леди Леймириэль. А я лежала, холодея от тоски, которая прорывалась в еле слышных приглушенных всхлипах, и понимала, что ничем, совсем ничем не в силах помочь такой тоске. Что даже не могу просто подняться и пойти к ней сейчас - так легко не избыть ее печалей, а досужие утешения для нее унизительны, невыносимы. Так и лежали каждая в своей постели, разделенные стеной. За окном по-звериному выл штормовой ветер, тарабанил по карнизу каплями дождя, переходившего в мокрый снег. И страшно становилось от бесконечности одиночества.