Лучшая защита – нападение. (Автор неизвестен, но всякий дракон подпишется)
Путь вдоль Гномьего хребта на юг поначалу оказался на редкость спокойным. Это рождало нехорошие подозрения. Конечно, гномы вели нас им одним известными тропами, не углубляясь в перелески, а вдоль подножья, поросшего довольно густым кустарником. Но вряд ли гномьи тропы не были знакомы иммунным к магии тварям. По мере продвижения на юг кустарник менялся, становилось теплее, и вместе с тем росли тревога, ожидание неприятных сюрпризов. Василиск – тварь мелкая, среди зелени, едва тронутой дыханием осени, ее не сразу заметишь, поэтому впереди шли эльфийские «слухачи» – гномье словечко, надо бы запомнить, – от чуткого уха которых не укрывался ни единый шорох, а от зоркого глаза – ни единое движение, будь то трепет листа или шелест травы. При желании они могли стрелять с закрытыми глазами на шорох, на магическое возмущение и готовы были в любой момент опустить на лица непроницаемые зеркала забрал – единственную защиту от взгляда василиска, при удачном стечении обстоятельств способную обратить его действие против самой твари. Мы с Танши и еще двумя ребятами из патрульных замыкали отряд, прикрывая тыл и, вместе с эльфами, отчасти фланги. Впрочем, гномы и сами парни не промах. Всякий, кто видел гнома в деле, заречется столкнуться с ним в бою. Низкорослые, кряжистые и, казалось, неповоротливые, они работали секирами с необычайной ловкостью, а малый рост обращали в преимущество, ловко уклоняясь от ударов и буквально разрубая противников пополам либо, в лучшем случае, лишая обеих ног, что в условиях боя равносильно смерти от потери крови. Сейчас доблестные потомки Тоффина ар Шефтельшбахша, славного гномьего партизана времен Великой войны, заметно забирали вверх, ведя отряд вдоль уступа, едва различимого за зеленью. Последний переходил в горную тропу, шедшую параллельно подножию довольно широкой террасой вдоль обрыва, поросшего кустарником, на высоте локтей в сорок-пятьдесят. Отсюда открывался вид на бескрайнюю степь, что простиралась к востоку – юго-востоку, чередуясь с перелесками. Внезапно тишину утра прорезал короткий вскрик дозорного. Гномы бросились на шум, а мы заняли круговую оборону, ожидая нападения с тыла и флангов. Но, похоже, то, с чем мы столкнулись, не имело разумного тактического плана, и, все так же в любой момент готовые отразить удар в спину, мы подались на шум, чтобы вместе с остальными узреть трех сраженных эльфами виверн. Один из воинов наскоро врачевал рану на плече другого. Третий, направив огненный шар прямо в тела тварей, испепелил их одну за другой, при этом умудрившись не задеть ни кустарничка. Ни возгорания, ни дыма, казалось, неизбежного при такой кремации, – лишь три горстки серого пепла, тут же развеянного по ветру. Это происшествие разрядило напряжение, что копилось вторые сутки, с момента, как мы ступили на земли Загорья. Все же очень подозрительно, когда враг, которого ждешь встретить, будто избегает тебя. Закрадываются нехорошие подозрения: «Играет? Заманивает в ловушку? Следит? Усыпляет бдительность, чтоб нанести удар?» С каждым десятком лиг климат все заметнее мягчел. До Шакальего Когтя оставалось дня четыре пути, и, похоже, нечисть решила с лихвой восполнить отряду нехватку приключений. Как ни странно, не василиск доставил нам хлопот – его дозорные услышали и успели среагировать, так что мелкая и крайне неприятная тварь теперь странно изогнутым изваянием валялась где-то в зарослях леспедецы. Не всем полезно любоваться на себя в зеркало, даже если это зеркально отполированное глухое забрало эльфийского шлема. А вот с каменным троллем пришлось повозиться. Оружие на него не действовало, магия тоже. Да еще гномы разозлили, решив навалиться всем миром и взять числом. Подгорных ополченцев разозленная тварь стряхнула – только кольчуги жалобно зазвенели. Хорошо, никто не сорвался вниз. Узрев перед собой наглеца, который дразнил его, вызывающе нахально прохаживаясь вдоль зарослей кустарника, каменный тролль решил, что вот на нем-то он и отыграется. А когда я ломанулся через кустарник к краю обрыва, ринулся следом. «Давай, дружище, твое время!» Последнее, что увидел тролль, падая вниз, – взмывающий в небо дракон цвета черненого серебра. А в следующее мгновение каменная туша с грохотом раскололась о камни, успев снести несколько деревьев. – Он не читал драконьих сказок, – нарочито скорбно резюмировал Танши. Так бедняга тролль сподобился и эпитафии, и посмертного диагноза. Когда я вернулся (Лангаррон, получив свободу, желал полета, и мне стоило немалого труда внушить дракону, что сейчас не время для променада), гномы все еще охали, потирали ушибы и тихо, душевно так поминали троллью маму, желая ей самых заковыристых любовных приключений со всеми видами нечисти. По крайней мере, буквальный перевод звучал примерно так. На ночлег расположились в пещере горного тролля, достаточно просторной, чтобы без труда вместить наш отряд. Гномы наскоро сложили очаг, а когда мы с Шуррагом и одним из дозорных вернулись из разведки, принеся полные бурдюки ключевой воды, ноздри вовсю щекотал запах гречневого кулеша и сала, от души сдобренного чесноком. Оказавшись под сводами пещеры, гномы повеселели, как путешественники, набредшие на корчму. По их понятиям это была вполне приличная крыша над головой, хотя и ночевками под открытым небом никого из них не испугать. Мы, драконы, к горным пещерам тоже привычные, а вот деловитое спокойствие и даже интерес эльфов меня удивили. То есть, пока шли Северными Вратами, я обратил внимание на абсолютную невозмутимость дозорных, но счел это данью дисциплине и воинской выучке. Мало ли, что кому не нравится, так не барышни. В то же время спросите любого – всякий читал или слышал не раз о сугубой нелюбви остроухих к замкнутым пространствам, из которых шахты, штольни и горные пещеры, пожалуй, самые нелюбимые. – Сказок ты наслушался, дракон, – раздался над ухом насмешливый баритон старшего дозора, Альдорейля эрд Мэй’Армора, и эльф легко опустился рядом со мной, с благодарным кивком принимая из рук кашевара миску с кулешом. – Половина трудов по гелиалогии* написаны эльфийскими учеными, и горные пещеры да скалистые ущелья нас пугают не больше, чем гномов леса их родных предгорий. Я лишь виновато пожал плечами: все мы дети предрассудков, так что всю жизнь приходится преодолевать свою предубежденность и зашоренность. Между тем старшина дозорных, приканчивая кулеш, с интересом наблюдал, как трое его подчиненных под внимательными взглядами бородачей, затеплив светляки, рассматривали что-то на полу и дальней стене пещеры. Тихонько переговаривались между собой и вновь погружались в созерцание стены. Впрочем, мне не суждено было узнать, что они там увидели: длинные тени и мягкий свет закатного светила напомнили, что пора менять Шаллиэндарра. Старый вояка задумчиво вглядывался в степной простор, пересекаемый полосами перелесков, и хмурился. На мое короткое «что?» лишь пожал плечами и вновь уставился вдаль. – Иди, я покараулю. Там гномы сварили знатный кулеш. Дракон задумчиво покачал головой, всем своим видом говоря, как он далек сейчас от мыслей о еде и отдыхе. – Что-то подозрительное? – В том-то и дело, что все вроде чисто, но… будто гарью костров тянет. Не могу понять откуда. Степь для нас с подветренной стороны, скорее уж там нас учуяли бы… Я помимо воли обернулся посмотреть, не курится ли наш дымок, способный выдать присутствие отряда. Не курится. Оставшись один, потянул носом воздух: нет, гарью костров определенно не пахло. Но непонятное чувство тревоги все больше овладевало мной, когда я вглядывался в застывшую равнину. Прошло несколько мгновений, пока понял, что так напрягает, – безмолвие. Полное, абсолютное безмолвие. Мир всегда звучит, и ночная степь полнится стрекотом цикад, шелестом трав и шорохами: шакал ли или степной волк скользит по равнине в поисках добычи, плеснет ли крыльями или закричит ночная птица, змея проскользнет, полевая мышь метнется в спасительную нору… А тут словно вымерло все, застыло в немом ожидании. Справа от меня из сумрака беззвучно соткался силуэт дозорного эльфа. В неверном свете ущербной луны я видел, как напряжено его лицо. Воин вслушивался в мир, и мрачный вид остроухого лучше всяких слов подтверждал мою тревогу. – Как думаешь, что это? – я сделал неопределенное движение головой в сторону равнины. Дозорный молча пожал плечами, окинул мир окрест внимательным взглядом и, наконец, почти одними губами произнес: – Не знаю. Докуда могу видеть, все чисто и… – помялся, подбирая определение, затем выдал единственное, что крутилось в голове и у меня: – … мертво… Мы еще некоторое время молча вглядывались в открывавшийся простор, облитый лунным светом, не таким ярким, как в полнолуние, но все же достаточным для нас обоих, чтобы заметить всякое подозрительное движение. Лангаррон нетерпеливо ворочался где-то в глубине. Я знал, что он хочет мне сказать, хотя дракон упорно молчал. Надо бы слетать на разведку, но, чтобы надежно укрыть его пологом тишины и невидимости, следует сначала обратиться. Здесь же, на небольшой площадке перед входом в пещеру, разместиться просто негде. Гигантская рептилия массой пудов в четыреста вряд ли поместится. Дозорный, как ни странно, правильно понял оценивающий взгляд, который я бросал на относительно небольшое свободное пространство. – Если боком ко входу в пещеру, возможно, и войдет, – эльф задумчиво потер подбородок. – Под нами локтей пятьдесят, а то и больше базальтовой породы – выдержит. С пологом невидимости помогу: двойной будет надежнее. Эльфийская магия на драконью обычно дает неплохой результат. С полминуты я молча смотрел на остроухого, соображая, не слишком ли громко я думаю, а тот с усмешкой приоткрыл ауру, так что я узрел у истоков изумрудно-зеленого сияния фиолетовые спополохи. – Дед по матери, – ответил дозорный на мой невысказанный вопрос. Наука мне: ментальные щиты не стоит опускать даже в отсутствие соплеменников, ибо никогда не знаешь, где встретишь драконью душу. Он оказался прав, и, как в случае с троллем, Лангаррон, уже невидимый, скользнул с каменистой террасы наподобие стрижа, расправляя крылья уже в воздухе. Беззвучный простор встретил беззвучного дракона, и даже напряженно застывший воздух не потревожили взмахи черных крыльев – щиты, поставленные двумя магами, оказались надежны. Равнина, насколько мог видеть зоркий дракон, оставалась пуста и безжизненна. Наметив ориентир, Лангаррон – Пламенеющий Меч рассекал небесный простор концентрическими кругами, удаляясь на все большее расстояние от пещеры, но ничего подозрительного не видел. Зато ощущал. Мы, драконы, черпаем силу из внутреннего источника, но и внешние реки Силы нам дано чувствовать. Может быть, не так остро, как эльфам, гномам или человеческим магам, работающим с этими потоками, но достаточно для того, чтобы понять, что, чем дальше от гор мы с драконом, тем явственнее зияющая пустота в магическом поле мира. Словно бы реки Силы перекрыла невидимая длань, как рука душителя передавливает сонную артерию, и в мертвеющих очах бескрайней равнины гасли тусклые звезды… Лангаррон приземлился у самого подножия, так что пришлось взбираться на скалу, цепляясь за уступы. Дозорный без труда узнал меня и помог сбросить невидимость и полог тишины. Я поведал ему о своих наблюдениях. Эльф хмурился, прислушиваясь к себе. Потом сказал: – Здесь, в горах, такого не чувствуется, но, судя по всему, ты прав, дракон. Я должен поставить в известность Альдорейля и мастера Фррайхташша. Он ушел, а меньше минуты спустя показался в сопровождении старшины дозорных и командира отряда ополченцев. Следом за ними шел Танши. А я-то думал, он спит сном праведника в ожидании ночной смены караула. Мой рассказ, повторенный для них, все трое слушали молча, мрачнея с каждой фразой. Первым молчание нарушил эльф: – Полагаю, нам повезло, что мы пошли горными тропами. – Хозяйка не выдаст, – лаконично подтвердил гном. – Сколько нам осталось до Шакальего Когтя? – Лиг сто двадцать. – При нынешней скорости продвижения горными тропами дня четыре, – резюмировал старшина дозорных и, переглянувшись с гномом, добавил: – Если чего не случится. Невысказанный вопрос повис в воздухе, и никто не решался его озвучить: стоит ли продолжать операцию при таких мутных обстоятельствах, или правильнее связаться со своими, обрисовать ситуацию и ближайшим стационарным порталом убраться восвояси? Все дело в том, что случаи подобного магического вакуума в исторический период не описывались. Все упоминания относились ко Временам Изначальным или чуть более поздним и неизменно влекли за собой глобальные катастрофы. Даже если учесть неизбежные для эпоса преувеличения, магический вакуум означает вмешательство в ткань мира сил такой мощи, противостоять которым будет крайне сложно. К тому же он, подобно черной дыре, приводит к смещению силовых магических потоков, к полному хаосу и неконтролируемым выбросам стихийной магической энергии, подобной квазарам и способной при определенных обстоятельствах даже разрушить мир. Проще говоря, уже сейчас у нас нет гарантии, что стационарный портал, способный принять весь наш отряд, не разрушен или не будет разрушен. Как нет гарантии и того, что нам будет где спастись, если процесс зайдет слишком далеко. – Мы должны хотя бы сообщить, чтобы там, – я кивнул в сторону пещеры, туда, где за цепью гор лежала Империя, – знали. Амулет связи привычно нагрелся, тронутый моей рукой, и в голове зазвучал голос Шона: «Дишандр, ты? Что у вас?» Я почти кожей чувствовал, как упруго запульсировал мир вокруг, будто в реку бросили камень и рябь пошла по волнам. Плохо. Очень плохо. Эльфы вскочили, тревожно вглядываясь в ночную равнину, а узловатые пальцы гнома привычно легли на древко секиры. «Шон, молчи и слушай…» Я рассказывал предельно четко, подробно и быстро. Почти успел, когда камень под ногами дрогнул и удушливая волна пришла из степи, распластывая нас по базальту. Лежа на земле, мы не могли видеть, как там, в степи, разверзается гигантская воронка, казалось, скручивая самое пространство, подобно древнему свитку, брошенному в огонь. Голоса Шона я больше не слышал, и он, видимо, не слышал моего. А в следующее мгновение дозорный, мой напарник, выхватив из-за пояса рог, затрубил тревогу. Дальше все было так, словно миру глухих волей мудрого демиурга вернули способность слышать. Степь стонала и выла на все голоса, и пещера, куда мы впятером влетели, уже стояла, ощерившись мечами, стрелами и секирами. – Что?! – в три десятка глоток выдохнуло коллективное сознательное отряда. – Пока не знаем, – честно признался старшина эльфов. – Но сдается, мы не в троллевой пещере, а в его же заднице. Да кто бы сомневался! Теперь степь полыхала огнями и колыхалась морем невесть откуда взявшейся орды. То, что поначалу казалось концом света, теперь уже безошибочно определялось как воронка гигантского портала, и в том месте, где он образовался, сейчас возвышалось некое подобие постамента, который антрацитно-жирно поблескивал в лунном свете. Сама же воронка теперь застыла меж небом и землей, продолжая колыхаться, как купол гигантской медузы, какие водятся в южных водах Западного океана. Мы с Танши переглянулись. Когда тревога чуть улеглась, отряд принял решение пока никаких действий не предпринимать, наблюдать и по возможности попытаться понять, что здесь происходит. – А орков-то не так много – тысячи полторы навскидку, – раздался справа голос одного из дозорных. – Я думал, больше. – Угуууу, – согласно протянул Танши, вглядываясь в ночной сумрак. – У страха глаза велики. Но разом перекинуть порталом полторы тысячи воинов, да еще с лошадьми и обозом… Определенно, я чего-то не знаю о мире, в котором живу. И как степняки такое провернули? – Сейчас поймем, – мрачно отозвался я, уже догадываясь, что за приготовления вижу перед собой. Судя по тому, как скрипнул зубами друг детства и тихо, не по-эльфийски конкретно выругался Альдорейль, понял не я один. Никому из нас прежде не приходилось видеть орочье жертвоприношение. Находить алтари с погибшими на них – да, но не наблюдать сам ритуал. На аспидно-черный постамент под мерные удары и заунывное пение поднимались и поднимались люди. Даже издалека и сверху нам было видно, что каждый из них ниже ростом и сложен иначе, чем воины, окружавшие гигантский алтарь. Шли уверенно и спокойно, без какого-либо видимого принуждения, а я с ужасом понимал, что все они женщины, причем и юные девушки, почти девочки, и матери с детьми на руках, и совсем девочки, достигшие и не достигшие возраста отрочества. И каждая пела. Когда абсолютно голый мужчина, чье тело от бритой головы до пят покрывали татуировки, начертав непонятный рисунок, распластался на нем ничком, взывая к тому, кто мог его слышать из преисподней, вокруг алтаря вспыхнуло кольцо пламени. Наблюдай мы не сверху, за его языками вряд ли могли бы рассмотреть эту жуткую картину: обходя по кругу, голый жрец со сноровкой заправского мясника перерезáл горло жертвам, а кровь, хлеставшая из шейной артерии в лицо и грудь убийце, казалась черной на угольно-черном алтаре. И с каждой жертвой языки пламени сыто взмывали вверх. Сладковато-муторный запах доносился до нас вместе с предсмертными хрипами и плачем детей. Когда последняя жертва пала на алтарь, алый с головы до ног жрец, плавно скользя по залитому кровью камню, вновь вышел на середину фигуры, что теперь сияла мертвенным светом неведомых знаков, и встал на колени лицом на закат. Короткий победный вскрик, мгновенный проблеск света на ритуальном клинке – бритоголовый, единым мощным взмахом вспоров себе живот от грудины до лобка, захлебнулся собственной кровью. Еще секунда, и он рухнул на гору своих отвратительно белевших кишок. Языки пламени взметнулись ввысь, на этот раз скрывая алтарь от беснующейся толпы, и на месте, где он стоял, вновь образовалась воронка, куда затянуло и алтарь с принесенными в жертву, и медузу купола над ним. Мгновение – пространство схлопнулось, оставляя воинов в степи... – А знаете, мужики, – в потрясенной тишине задумчивый голос Шуррага заставил вздрогнуть, – сдается мне, эти ребята очень любят огненные забавы… Так почему бы не устроить им фейерверк? Последний в жизни. Фиг ли четырем драконам полторы тысячи орков? Пусть ребята насладятся – будет о чем в преисподней вспомнить. Я только хмыкнул: Лангаррон уже спиралью свивался, выжигая мне внутренности своим нетерпением. Недракону не понять, каково это, когда внутри тебя беснуется от жажды подвигов и праведного гнева такой вот «друг, товарищ и брат». С Шурраговым Фаэрриттом они уже давно стакнулись и теперь заводили нас на пáру. – Давно пора, – мрачно подали голос справа, и к нам шагнул Шаллиэндарр. По человеческим меркам этому дракону можно было дать не больше тридцати, но он был опытным воином, когда сам Шангарр еще в пеленках барахтался. А вот поди ж ты, туда же! Лангаррон предвкушающе рыкнул. Ну да, когда ветераны готовы, так сказать, огнем и мечом, нам сама Мать велела. Словно в подтверждение этих мыслей четвертый из нас, немногословный Каррант оценивающе оглядел небольшую площадку, на которой совсем недавно ютился Пламенеющий Меч. – Если боком, поместится, – ответил я на его немой вопрос. – Вылетать придется по одному, расправляя крылья уже в падении. Высоты хватит, я проверял. Каррант молча кивнул. Похоже, это был единственный вопрос, который его волновал, остальное дракон почитал делом решенным. – Не, ну вот так всегда! – мастер Фррайхташш, доселе изумленно слушавший драконий междусобойчик, с досады саданул по рукояти секиры. – Соберешься в поход надрать татуированным задницы, возьмешь парочку драконов в попутчики, так, чисто на всякий случай. А потом эта парочка устроит всем большой конкретный фейерверк, а ты на старости лет и не будешь знать, чем перед правнуками похвалиться! – Нас не парочка, а полный квартет, почти боевое крыло, – справедливости ради заметил я. Но мастер в ответ только глянул с тоской ребенка, которому зарубили на корню долгожданную забаву, и тяжко вздохнул. – Что требуется от нас? – деловито поинтересовался старшина эльфов. – Только защита тылов. В смысле подходов к пещере. В случае чего придется баррикадировать вход и противостоять попыткам штурма или выдерживать осаду. Надеюсь, там, за хребтом, тоже не дремлют. Эльф с драконом переглянулись, после чего мастер заявил: – В эту пещеру они не полезут. Впрочем, выяснять, что он имел в виду, было некогда, как некогда было задумываться над тем, почему ритуал на крови не лишил нас магического ресурса. Видимо, задача стояла иная. О том, что орочье войско расплатилось жизнями самых дорогих за возможность создания такого мощного и разрушительного портала, даже думать тошно. Не оркам нужна эта война, но они будут платить непомерную цену за право рабски сгинуть во исполнение планов своего безумного творца... Ну и будет об этом: время не ждет. Скоро рассвет, а при свете дня сложнее сеять панику в рядах врагов. Орки не обладают остротой зрения эльфа или дракона в его второй ипостаси, поэтому ночь давала нам неоспоримые преимущества. Зачем бы это воинство сюда ни явилось, некоторое время они будут под впечатлением от перемещения и жертвоприношения, чем мы и воспользуемся. Катапульт у них нет, а камни, пущенные из пращи, драконьему щиту не урон. Правда придется вычерпать источник почти до донца, но дело того стоило. Четыре дракона один за другим сорвались вниз, плеснув громадными крыльями, и на бреющем полете ринулись на лагерь орков, часть которых уже расположилась на ночлег подле костров. Степь почти не подавала признаков жизни, искореженное магическое поле восстанавливаться будет еще долго, так что эльфийским воинам да и гномам здесь будет душновато, и это почти буквально так. Эльф в бою всегда не только воин, но и маг, здесь же реки Силы пробивались в ткань мира хаотично пульсирующими точками, слабыми, как последний трепет умирающего сердца. Первые четыре волны огня прочесали войско гребнем, ожидаемо сея панику. Отвратительно запахло паленым мясом, и вой боли и ужаса наполнил степной простор. Но орки не были бы орками, если б не вскочили по тревоге, готовые ринуться в бой. Только с кем? Четыре дракона веером разлетелись, растворившись в ночном небе, и следующая волна огня накрыла лагерь уже с другой стороны. Выглядывать темного дракона в ночном небе даже при ущербной луне примерно то же, что искать черную кошку в темной комнате. Все закончилось довольно быстро. Изуродованная черной магией степь словно мстила своим обидчикам – радостно занималась пламенем, заставляя орков задыхаться, терять сознание и легко становиться добычей степного пожара. Раненых не добивали, без того было ясно: кому повезет выжить, тому еще долго будет не до войны. Только, похоже, выживших не будет. Огонь бушевал на оскверненном теле равнины, а четверо магов, выжатые, стояли на базальтовой террасе, и каждый вспоминал древние легенды об очистительной силе пламени первых драконов, созданных Матерью на заре Времен Изначальных, еще до Великого раскола. – Ну, вот и всё, – устало резюмировал Шаллиэндарр. – А теперь медитировать и спать. Хотя бы часа два.✧ ☙ ✧ ☙ ✧ ☙ ✧
Я упал на ветви кустарника, покрытые эльфийским плащом, вдохнул сладковатый запах леспедецы и, завернувшись в свой плащ, приготовился уснуть. Но сон не шел. За спиной, у дальней стены, тихо, но живо переговаривались эльфы и гномы. Ну, до чего бы ни договорились, надо будет – разбудят, а пока дозорные не спускали глаз с догорающей степи.... А потом ко мне в полудреме вновь привычно пришли мысли о ней – удивительной девушке, которой я свалился на голову той памятной грозовой ночью, когда прилетел в Лариндейл на малый военный совет, а попал на праздник. Словно следуя сложившемуся ритуалу, мгновение за мгновением прокручивал события нашего недолгого знакомства, чувствуя, как бешеный стук сердца фантомной болью отдается в давно исцеленной руке. Вновь видел ее глаза в полумраке так близко. Чувствовал жар ее тела и запах медвяного луга, когда волосы девушки щекотали мне грудь и живот, а дыхание обдавало теплом плечо и шею. Усердная моя целительница… Ее пальчики легко касались ссадины на моем лбу, и легкое дуновение унимало саднящую боль. Она заставила меня раздеться и действовала как умелый врачеватель, а мне казалось, эта девушка не лечит меня, а ласкает, как ни одна самая опытная любовница ласкать не могла бы. Я с трудом соображал тогда, почти не слышал ее слов, сам что-то отвечал – почти не помню. Лишь одна мысль, отлитая в императив: «Не хочу ее потерять». Зачем я тогда спросил, сколько ей лет? Ничего не значащий вопрос смутил девочку. Глупенькая! Неужели ты думаешь, какие-то четыре-пять лет ожидания меня испугали бы? Драконы меряют время веками, а она была драконом ровно в той же степени, в какой эльфом. Ее вторая сущность только зародилась, и она о том пока не догадывалась. Лангаррона тянуло к ней так же сильно, как и меня. Я без труда узнал, что Бриджерр будет на празднике, и, словно мальчишка, бросился к реке, едва закончился совет. Там, на лугу, ярко горели костры. И дева с волосами цвета гречишного меда плавно спустила тетиву как раз в тот момент, когда я, презиравший любые предсказания, неожиданно для себя загадал: «Если попадет, она станет моей!» Она попала. А спустя три дня я понял, что сам попал. И как попал… О двух новых адептах лорд Дарреш мне сообщил по связи еще в конце августа. Хвалил обоих, особенно юношу. Но и девушка, его кузина, по словам математика и моего заместителя, потенциально сильный маг с превосходно развитым для ее возраста источником. И ведь ничто тогда не подсказало… Право же, я никогда не был силен в таких вещах, даром что дракон. Она стояла передо мной вся в драконьей коже, не скрывавшей ни единого изгиба тела, а я со всей определенностью понимал, что пропал совершенно. Влюбиться в собственную ученицу – это ли не сюжет для пошлейшего бульварного романа? Напряженная, как натянутая струна, Бри кусала губы и из последних сил держала щиты. Молодец, сильная девочка! Только в голову я к тебе не полезу, птаха моя перепуганная. Не бойся. Глупости, какие себе намечтал, забуду. Живи своей жизнью, а та ночь забудется. Да и забывать-то, если по совести, нечего. Спасибо тебе за доброту, за целительское твое искусство. Прости, что напугал, едва не покалечил по неосторожности. «Да, лорд директор…» – слышу почти наяву. Вижу, как дрогнули девичьи ресницы. Он необычный парень, я знаю. Из окна обсерватории мне видны два силуэта на крыше, облитой лучами закатного солнца. Сегодня я поднялся в обсерваторию раньше, еще до наступления темноты, чтобы вновь увидеть парня и девушку в медитативной позе с лицами, обращенными на восток, где белеют снегом вершины Запретных гор. Это стало для меня ежевечерним ритуалом. Мне казалось, так я вылечиваюсь от глупой своей любви. Но потребность видеть тебя как вино для пьяницы – знаю, что погибельно, а не пить не могу. В толпе адептов всегда замечаю тебя и тешусь надеждой, что никто не знает моего секрета. Я должен быть уверен, что ты здесь, рядом, что я увижу тебя, пусть мельком, издалека. Все это очень плохо… Нет, «очень плохо» случилось, когда меня спешно вызвали в школьный лазарет. Я с трудом могу вспомнить, что тогда говорил мне лорд Дюрройль. Что-то о мощном спонтанном выбросе магической энергии юным уэйлиттом, который практически целиком пропустила через себя юная адептка, бывшая с ним в связке в тот момент, и если бы не… Я смотрю на нее. Девочка без сознания, но источник функционирует. Более того, что для иного стало бы губительным, ей дало мощнейший импульс к развитию. Дюрройль в восторге, и ему нет дела до меня. Я старательно собираю по крохам душу, взорванную противоречием. Она не погибла, не пережгла себя, даже наоборот. Это прекрасно, но означает лишь одно: у меня есть счастливый соперник, этот самый мальчишка с редким Даром творить и преобразовывать мир словом. Хотя какой к троллям соперник?! Разве я когда-нибудь был для этой девочки хоть кем-то кроме неуклюжего дракона, едва не убившего ее да по доброте душевной исцеленного своей несостоявшейся жертвой? Когда вместо разгневанных Лоаракарров мне на голову свалился Шон, я даже не удивился. Странно было бы, если бы он не имел отношения к такой одаренной адептке, да и Дарреш, кажется, о чем-то таком упоминал. Не пропусти я мимо ушей то упоминание, непременно порасспросил бы, кто такие тер Лоаракарры – никогда не слышал о таком роде, – а теперь, вроде, и смысла нет. Я совершенно уверился в этом, увидев их на полигоне. Пушшенкарр показывал Бри простой с виду, но довольно травмоопасный прием с подсечкой. Еще бы, щиты они с братом ставили и удерживали вполне на уровне, им бы двигаться дальше, но группа есть группа: пока все не освоят постановку защиты, дальше двигаться нельзя. Мне же предстояло покинуть школу, чтобы принять участие в походе, а значит, процесс обучения неизбежно затормозится. За неделю до этого вновь нагрянул старина Дейл Вездесущий, на этот раз с леди Леймириэль. Я не видел свою учительницу эльфийского… да не помню, сколько лет. С ее приездом словно вернулся в детство. Мы весь вечер вспоминали наши проделки, и я, кажется, забыл обо всем, что тревожило и томило. Ну, и, конечно, опять не расспросил Шона о Лоаракаррах. А теперь вот… Эти двое меня не замечали. Я прибавил шаг, потом побежал. Бри достаточно быстро схватила суть приема, справилась и раз, и другой. А на третий я сразу понял, что-то пошло не так. Она припоздала на долю мгновения, Ксандрр же по неопытности не успевал остановить рубящий удар ребром ладони… Девушка все-таки умудрилась уйти из-под удара, когда я уже подлетал к пригорку, но не удержала равновесия. Парень успел подхватить ее, и, повинуясь инерции, они, сцепившись, стремительно покатились вниз по склону прямо на росший у подножия дуб. Спружинили об эластичный щит, который я успел выставить, и замерли, с трудом приходя в себя. – Что здесь происходит? – знал, вопрос глупейший, но разум был уже отключен, одни эмоции искрили. – Отрабатывали прием «разящий меч» с подсечкой, лорд директор, – мальчишка смотрел виновато, но отвечал твердо. – И с каких пор в финале следует на пару с противником убиться об дерево? – о том, что прием не из самых простых и отрабатывается только под присмотром преподавателя, говорить нет смысла: мальчишка это знал. – Простите, лорд директор, это моя вина. Я не справился. Ну да, а то я сам не вижу! – Это моя вина! Это я припоздала, – Бри смотрит на меня с вызовом, и во взгляде решимость стоять на своем до конца, непривычная жесткость и… обида? За что? Чем я мог ей так досадить? Посмел встряхнуть как следует зарвавшегося юнца, ее возлюбленного, этого троллева Ксандрра?.. Ну, что ж, я это знал. Дюрройль вряд ли мог ошибиться, не с его опытом. Я просто ушел. Развернулся и ушел, стараясь не чувствовать прожигавшего спину взгляда. А вечером меня в школе уже не было… Или всё совсем не так? Я вновь вижу ее глаза, зеленые, потемневшие, словно вода Западного океана в утренний час. Но вокруг не океан, а дивный луг, и пахнет медовым разнотравьем. А она почему-то плачет… нет, уже улыбается… Странные они все-таки, девчонки. Проводит ладошкой по моей щеке, будто хочет удостовериться, что это я. «Это ты... Ты... Любимый...» «Я. Это так же верно, как и то, что я люблю тебя». Понимаю, это сон — наяву такого не бывает. А во сне можно всё. Бри обнимает меня, и губы близко-близко, их нельзя не коснуться, и я касаюсь их губами, медленно, наслаждаясь мягкостью и чистотой первого поцелуя. Теряю рассудок, когда она так доверчиво раскрывается, даря ответную ласку. Вдыхаю ароматы летнего луга, шалею от восторга, и только безграничная нежность, которая, кажется, перетекает из нее в меня, растворяя и творя, не дает моей страсти взять верх, ибо нет для меня женщины желаннее, но и дороже тоже нет…