Как странно светятся, сегодня светятся Невероятные глаза твои, А ковш Медведицы, Большой Медведицы, Как знак загадочный, плывет вдали... (Леонид Дербенев «Звездный мост»)
Незаметно ускользнуть из Зала собраний, сейчас превращенного в бальную залу, оказалось не так просто. Прежде мне удавалось избегать воскресных танцев под самыми благовидными предлогами, просто не было настроения танцевать. Об инциденте на алхимии наши знали, знали и о том, чем все закончилось для меня, так что сослаться на плохое самочувствие было самым естественным делом. Но сегодня Эл оказался непреклонен: нечего, мол, сидеть за учебниками, надо иногда и развлекаться, вот и матушка в письме об этом писала. А байки о дурном самочувствии я могу оставить кому другому, он же наслышан, как Сашка меня, «болезную», гоняет на полигоне, пока учителя не в курсе. При упоминании о полигоне и учителях я заметно помрачнела, и братец, осекшись, замолк. Но тут нарисовались Сашка с Фейром, все решилось само собой. Не станешь ведь ломаться, тем более, что друг обещал избавить от необходимости принимать ангажементы от знакомых и малознакомых парней, буди таковые поступят. Мол, я все танцы обещала ему. И пусть судачат потом сколько угодно. И так уж нас видят вдвоем гораздо чаще, чем прилично, если мы «просто друзья». Впрочем, Пушшенкарру оно было до звезды, а мне тем более. Танцором Сашка оказался прекрасным. Невысокий, изящного сложения, он вел легко, будто и не танцевал вовсе, а па выходили у него сами собой. А еще с ним было спокойно. Чувствуя, что я не в настроении болтать, тоже молчал. В перерывах между танцами поил лимонадом и добросовестно служил щитом ото всех желающих нарушить наш тет-а-тет неуместным приглашением его дамы. А потом дал ускользнуть, проводив до выхода. – Спасибо, Саш, – потянувшись, я чмокнула его в смуглую щеку. – Да ладно, – он легко вернул поцелуй, оставшись на пороге. – Что сказать твоему кузену и подружке? – Ничего. Они не спросят. Пока они вместе, им не до меня. Это была правда. Эл, который прежде только бегал от ларранских красоток и лариндейских прелестниц, как говаривал Проныра, «запал конкретно». За своими переживаниями я не сразу заметила, что между ним и Шэйрри что-то происходит, а когда заметила, решила, оно и к лучшему. Моя подруга относилась к тому чрезвычайно редкому, как я успела заметить, типу красавиц, которые вырастают не то чтобы в полном неведении о том, насколько хороши собой, но это никак не влияет на их характер, не делает капризными, надменными, эгоистичными и требовательными. Собственная красота воспринимается ими совершенно естественной, привычной, не дающей права смотреть на мир свысока. Внешне в их с Элом отношениях не было ничего демонстративного, ничего, что могло бы с первого взгляда сказать непосвященному: вот страстно влюбленные. Но за легкой, дружеской, почти родственной манерой вести себя на людях я безошибочно ощущала глубину подлинного чувства, отличного от обычной влюбленности в хорошенькую девочку, с которой знаком несколько недель. Уж Эла-то я всегда чувствовала. Как и он меня. Драконы-близнецы имеют к тому особый дар. Как и он меня… Странно, только сейчас до меня во всей полноте дошло, что брат всё-всё знал обо мне. О терзаниях по волоокому северному мальчику с манерами истинного аристократа, об обиде на родителей. А я еще думала, почему он так отдалился от них и даже от Шона? Почему примчался в Мириндиэль следом за мной и Нейли, да еще Ри притащил? И все это с самым невинным видом, не преминув высказать мне «фе» – мол, умотала под шумок к деду на каникулы, друг товарищ и сестра называется. Он всё-всё знал раньше, чем я это почувствовала. Потому и придумывал забавные розыгрыши, втягивая в авантюры с Томом и Геком, вставая между мной и мамой всякий раз, когда та хотела «серьезно объясниться». Знал, что ничего путного из нашего «объяснения» не выйдет, и потешно, по-детски клянчил за нас троих, хлопая по-девичьи длиннющими ресницами: «Ну маааааам, ну еще недельку! Ты не представляешь, как тут здорово!» И, конечно, мама не могла ему отказать. Мамы отказывают сыновьям еще с большей неохотой, чем папы дочерям – это всякому известно. Только теперь до меня дошел смысл мимолетных тревожных взглядов, которые брат исподволь бросал на меня во время занятий боевой магией. Его холодная отчужденность, подчеркнутая учтивость с лордом директором, та аристократичная прохладца, которая изредка появлялась в папах и дедушке, маскируя крайнюю степень неприязни, способной вылиться для виновника ее в отставку, а то и во что похуже. Эл все знал, чувствовал и по-драконьи готов был защищать меня, как часть себя, только вот каким образом, не мог понять, оттого и злился. Если бы не умиротворяющее влияние Шэйрри, неизвестно, во что бы все вылилось… Быстро скинув платье и облачившись в свободную тунику и бриджи, нетуго заплела косу. Да, я могла буквально щелчком пальцев соорудить любую прическу, преобразить наряд в самый умопомрачительный туалет – родительская школа, – но зачем? Было в самом процессе переодевания и плетения что-то успокаивающее. Обычно помогало. Однако не сегодня. Сегодня все было не так. С самого утра Звезда волновалась, всхрапывала и вздыхала. Что-то томило и жгло изнутри. То вдруг мной овладевал непонятный зуд, не в переносном – в буквальном смысле. В душе будто что-то тяжелое, горячее томило и переворачивалось. Это было так не похоже на все, что мне прежде доводилось испытывать. И я, конечно, рассказала бы обо всем Элу, но в том-то и дело, что всего рассказать просто не могла. Как расскажешь о Сне, привидевшемся пятого дня около полуночи, отчего остаток ночи я провела, ворочаясь с боку на бок, не умея совладать с желаниями, такими ошеломляюще новыми, такими восхитительно постыдными, что, желая все же уснуть, несколько минут простояла под ледяным душем, а наутро не могла сосредоточиться ни на медитации, ни на занятиях? О том, что привиделось, я не то что брату – себе-то признаться боюсь, настолько несбыточно оно. И щеки горят, как вспомню… Богиня грез и сновидений, прекрасная Астейлиэль, зачем ты так играешь со мной? Вглубине нетерпеливо заворочалось, и заржала Звезда. Мы с Элом давно не выпускали единорогов, и теперь она буквально рвалась с узды, не желая считаться с обстоятельствами. Выпустить единорога на территории «Соколов» – чистое безумие! Да и обнаружить факт принадлежности к одному из высших эльфийских кланов, владеющих Даром второй сущности, – это если и не выдать себя с головой, то что-то близкое к тому. Но внутри уже зудело и жгло так, что спасу не было, и Звезда слушать увещеваний не желала, в полную силу демонстрируя, что единорог, хоть сущность и сугубо магическая, но… – Норовистая ты кобыла, Звездочка, вот что я тебе скажу! – Фррррр… – Еще и прикидываешься тварью бессловесной. Как тебе не стыдно! – Фрррр!.. – Ну, и где нам бегать, скажи на милость? На крыше? – Фрррр?!. – Вот и я про то! Это – школа, понимаешь? Школа драконов. – Фррррррррр!.. – Да, драконов. – Фррррр!!! Я застыла, пораженная внезапной мыслью, скорее даже видением. Передавать мысль образами? Звезда ничего подобного никогда не делала. Но я будто наяву увидела огромную площадку за полигоном, освещенную светом факелов – посадочная площадка для драконов, да не такая, как в Лариндейле на крыше Зимнего сада, а раз в восемь больше, до самой ограды и внешнего магического контура школы. Задерненное поле, скорее луг. Отделенный от полигона зарослями кустарника, он всегда пустовал. Но, говорят, в дни больших сборищ мог принять разом несколько десятков драконов. Наверное, поэтому школа и строилась на возвышении на восточной окраине Марен-Кара: за стеной со стороны полигона простиралось возвышенное плато с лугами и перелесками, так что, расширяя территорию, «Бронзовые Соколы» не отнимали земли у города. И сам полигон, и Драконье поле за ним некогда были частью прилегающего к городу ландшафта.✧ ☙ ✧ ☙ ✧ ☙ ✧
Белая кобылка неслась по лугу, и в свете луны и факелов, обозначавших посадочную площадку в темное время суток, ее шерсть сияла, будто источая серебристый свет. Синие сполохи пробегали по белоснежному рогу, звездами вспыхивали и рассыпались в белоснежной гриве, таяли на хвосте… Сейчас, глядя на мир ее глазами, слушая чутким ухом шелест травы и шум ветра, доносящий ароматы осенних трав, я как будто погружалась в саму стихию мира, не знающего ограничений и условностей, растворяющего в своей полноте все живое, всему давая приют и свободу, первозданную радость бытия, которую, мы, «разумные», способны чувствовать, наверное, только в раннем детстве, а животные – всегда. В этот момент мне дела не было, что танцы скоро закончатся, если уже не закончились, и меня, возможно, будут искать. Здесь, под небом Юга, усыпанным мириадами звезд, нам было привольно и радостно, и даже неясное томление, смутное беспокойство и тяжесть, кажется, растворились в этой радости, смешанной с ожиданием чуда. Не магии – с ней мы с братом срослись еще до рождения, – а именно Чуда. Не знаю, как долго Звезда носилась по лугу, оглашая мир восторженным ржанием. Само время будто остановилось для нас. Как вдруг по кобальтово-темному небу черкнула огромная тень, на мгновение скрыв луну и звезды. Кобылка испуганно всхрапнула, встала на дыбы, да так и застыла на пару мгновений, которых гигантской тени хватило, чтобы с необычайной для столь огромного существа легкостью приземлиться локтях в сорока от единорога. Это был дракон – огромный, прекрасный в своей мощи, словно выкованный из черненого серебра, и его чешуи, выросты шейного гребня и нагрудный панцирь посверкивали в неровном свете факелов. А на морде застыло выражение непередаваемого изумления, насколько драконья мимика вообще способна передавать подобные эмоции. Мы со Звездочкой тоже глядели во все глаза. Детей, а равно и единорогов нашей семьи трудно испугать видом гигантской огнедышащей рептилии. Оно и понятно. Если неизвестный – а это точно был дракон, а не драконица, уж в этом-то я знаю толк – думал, что вот так, одним своим видом приведет нас в трепет, он… не ошибся. Меня словно горячей волной обдало. И запах… Запах грозового неба, моря, костра и металла. Дракон сделал шаг вперед. И еще шаг. Единорог не тронулся с места. Две сущности смотрели друг на друга, и все во мне натянулось, как струна. И тогда звенящую тишину мира разорвал этот звук. Драконы называют его Зовом. Штормовой Ветер и Снежный Рассвет после пробуждения у нас с Элом источников частенько взывали к нашим вторым сущностям, едва зародившимся и совсем еще слабым искрам, и это по-семейному называлось «порычу для вас». Зов незнакомого дракона был совсем другим. Он будто пронзал ткань мира, наполняя меня до краев восторгом и надеждой. И когда в ответ из глубины нашего со Звездочкой естества раздался голос иного существа, слабый, чуть слышный, но исполненный ответной надежды и радостного узнавания, мы обе застыли в благоговейном безмолвии. Здесь и сейчас случилось то, что бывает в жизни дракона лишь раз: еще не рожденный в мир драконенок впервые ответил на Зов, заявив права на жизнь. Мама, однажды рассказывая, как это было у них с папой Ти, призналась, что похожее чувство испытывала, когда беременной впервые чувствовала шевеление младенцев – нас с братом и, позже, сестры. А дракон меж тем приблизился, склонил голову и пристально, все с тем же выражением крайнего изумления, посмотрел в глаза кобылке. Яркая звездочка вспыхнула на конце рога, осветив маленький островок вселенной, на которой встретились эти двое. Нет, трое. Или… Ох ты ж, сколько же нас тут? В серо-стальных, чуть с прозеленью глазах дракона промелькнуло едва заметное лукавство, он издал звук, похожий на довольный смешок. И тогда Звезда, словно очнувшись от транса, совершила прыжок вперед и чуть в сторону, обогнув гигантского ящера, и помчалась по лугу, пересекла посадочную площадку и пустилась галопом в сторону полигона, туда, где за полосой препятствий светились окна школьного общежития. Дракон лишь повернул голову в нашу сторону, но не двинулся с места. Однако его взгляд мы обе чувствовали буквально спинным мозгом. А спустя минуту из кустарника, ограничивающего территорию полигона, к корпусам школы бежала уже я, а не единорог. Как оказалось, меня не успели хватиться. Шэйрри, кажется, сама пребывала в состоянии запредельно мечтательном, и мое возвращение ее несколько смутило. – Бри? Вы с Ксандрром опять медитировали на крыше? – Угу… – схватив полотенце, я сбежала в душ. А когда вернулась, подруга уже спала, отвернувшись к стене. Или делала вид, что спит. Наутро всех нас на линейке встречал сам лорд директор, сходу известив, что занятия боевой магией возобновляются, и сегодня после обеда он ждет на сдвоенном уроке выпускной курс, а завтра – второй и третий. На урок я шла с гулко бьющимся сердцем. После того памятного выговора мне и Сашке я директора больше не видела, а сейчас изо всех сил старалась скрыть от Эла, в каком состоянии нахожусь. Благо, постановку щитов, даже самых сложных, родители и Шон давно отработали с нами. Доведенный до автоматизма, этот навык был для меня выполним буквально рефлекторно, вне зависимости от душевного состояния. А после занятия лорд Дишандр попросил нас с Элом задержаться. – Ввиду того, что вы оба подготовлены значительно лучше остальных и будете выпускаться с нынешним третьим курсом, хочу предложить вам занятия по индивидуальной программе, которая позволила бы вам нагнать свой курс и далее заниматься боевой магией с однокурсниками. Мы с Элом переглянулись, кивнули и тут же оба пожалели о том, что сделали это по привычке синхронно. Мы ведь «кузены», а не близнецы, после чего я ответила положенное «да, лорд директор», а Эл лишь холодно кивнул еще раз, словно принимал вызов на дуэль. – Что ж, жду вас обоих в среду в четыре пополудни. Можете идти. Попрощавшись, мы спустились с того самого холма, с которого я не так давно катилась в сцепке с Сашкой и едва не налетела на дуб. Не самые приятные воспоминания... Эл тоже напряженно молчал, изредка поглядывая на меня. – Ну, говори уже, – я не выдержала первой. – Сколько можно? Я же все чувствую. – Я тоже. Мы остановились, не решаясь взглянуть в глаза друг другу. «Ну же, спроси. Я отвечу. Если смогу». – Почему он? – Так получилось. – Ты ведь даже не знаешь его. – Уверен? – Но вы и двух слов не сказали друг другу наедине. С Ансаби ты хотя бы танцевала. – А вы с Шэйрри? Сколько слов вам понадобилось сказать друг другу наедине? – Это другое. – Разве? – Он взрослый дракон, ровесник папе Ти. И он – наш директор. – Эл… – Я знаю, ты не станешь навязываться, просто будешь молча мучиться. А если все откроется, как с этим Ансаби, это станет адом для тебя. – Знаю. Но это совсем другое! – Да, потому что Аскани был тебе хотя бы ровней, а он… Он взрослый. Обычные люди в его возрасте уже детей на выданье имеют, а кто-то и внуков. Он – взрослый мужчина. И потребности, желания у него... – Ну же, договаривай! – Взрослые. – Наши папы тоже были взрослыми, когда встретили маму. – Это другое. Она – их Судьба, понимаешь? – Я тоже чья-то Судьба. – Но не его! Бри, ты же ничего о нем не знаешь! – А ты? Что ты знаешь, чтобы судить о нем? – Да уж побольше твоего, – Эл осекся, увидев, как я отвернулась, пытаясь скрыть слезы. Сцена, виденная мной с крыши, вновь ожила перед мысленным взором: вот он радостно бежит навстречу темноволосой женщине, и она бросается ему на шею, а он кружит ее на глазах у довольного Шона, осыпая поцелуями… Не было никакого Сна, а был просто сон, какие часто снятся девушкам в период взросления. Я просто давно мечтала о таком поцелуе. Ну, вот и домечталась… – Эй, сестренка, ты чего? – глаза у Эла синие-синие, как у папы Ти, и вина в них плещется через край. – Слишком поздно, да? Я так и знал! Ну, прости… Я – дурак. Не надо было лезть… Прости! – он обнял меня, как в детстве, когда я расшибала коленку, только теперь было гораздо больнее. – Что же делать-то с тобой?.. Внутри меня тяжело и недовольно засопели. – Что это? – брат внезапно отстранился и пристально поглядел мне, кажется, в самую душу. И тогда я опустила все щиты, наблюдая, как круглеют его глаза. – Ты… Давно? – С неделю уже странно себя чувствую. А в воскресенье поздно вечером я слышала Ее голос. – И ты молчала?! Почему? – Я… я… боялась тебе рассказать. – Боялась мне рассказать… – Эл недоверчиво перекатил эту мысль в сознании туда-сюда и вновь уставился на меня, ожидая пояснений. – Рассказать пришлось бы не только это. Мне кажется, ты осудишь, а ближе тебя у меня никого нет. Я не смогу, если ты осудишь меня. – За что? За что мне осудить тебя? Каждый может… Я опустила голову, и он понял: – Ты была с ним?! – Нет, все не так! То есть… Я не знаю, – а потом, решившись, предложила: – Давай, я все тебе просто покажу, ладно?.. <…> Эл молчал минуты две, а я, выжатая, сидела, привалившись к стволу дерева, почти безучастная ко всему. – Зря я полез к тебе в душу, да? – сказал он, наконец, бесцветно. – Вот уж и впрямь дуррррак! – Нет. Просто ты много чувствовал, но мало знал. Дурные предчувствия при недостатке информации особенно тяжелы. Я бы на твоем месте тоже волновалась. И ты прав: я ничего о нем не знаю, и вряд ли мне есть на что надеяться, даже когда вылетит дракон. У него... У него другая женщина. – С чего ты взяла? – Я их видела. – Может, они просто знакомы? – Просто знакомой не бегут навстречу, не хохочут, когда она кидается на шею, не обнимают и не кружат. Не целуют, наконец. – Ну, ты все это со мной проделывала, и не раз, – упрямо гнул свое Эл, – а я, заметь, не «твой мужчина». – Кровное родство я бы почувствовала, ты же знаешь. – Как она выглядела? – Помнишь леди Тирнари? Они издалека здорово похожи. Я даже сначала перепутала. Только у леди Тирнари волосы темнее, а у той женщины они скорее каштановые, но издали разница почти не видна. Эл задумался, и, судя по тому, как помрачнел, думы эти не были веселыми. – Сестер у него нет, – вздохнул он наконец. – У матери волосы светлые, у бабушки тоже. Кузина со стороны отца рыжеволосая. – Откуда ты знаешь?! – Да уж, наводил справки, когда почувствовал, как у тебя все запущено. – И давно? – Давно понял? Начал подозревать на первой линейке, а уверился на первом занятии по боевой магии. Только не мог понять, когда ты успела. А ты, значит, еще с Лариндейла… – И что же ты узнал? – Чистокровный дракон. Сорок один год. Сильнейший боевой маг современности. Заканчивал эту школу вместе с нашим Шоном и с лордом Танши ал’Шуррагом. Наслышана о таком? – Еще бы! Девчонки все уши прожужжали. – Ну, вот. После окончания школы вместо того, чтобы поступить в Академию, они с лордом Шуррагом ушли в армию. У нашего директора двойное подданство, а его друг – подданный Тер-Шэрранта, хотя с таким же успехом мог быть подданным Мириндиэля: полукровка, как папа Ти. Воевали с орками под знаменами Шангарра в составе союзной армии. Потом, спустя несколько лет, поступили в Академию. Шангарр лично настоял и оплачивал нашему регенту образование всех тер-шэррантцев. Тогда мама и познакомилась с лордом Дишандром. А с лордом Шуррагом чуть позже. Когда, взойдя на престол, мама начала возрождать школы, первой вновь возрожденной, совместно с Тер-Шэррантом, стали «Бронзовые Соколы». Говорят, лорд Дишандр долго отнекивался, пытался вновь пойти на службу в армию, но Шангарр остался непреклонен, высочайше постановив что-то в том духе, что служить надо не там, где хочется, а там, где ты нужнее. – И когда ж ты все это успел узнать? – признаться, рассказ брата так захватил, что даже слезы высохли. И внутри меня было непривычно тихо. – Да так… Все вокруг что-то знают, о чем-то говорят, сплетничают. Надо только уметь слушать. И вовсе не обязательно нарочито светить свой интерес. Сами все расскажут, только умей слушать и невзначай, как бы между прочим задавать правильные вопросы. – Интриган! – я фыркнула, не удержавшись. – Ну и «повезло» же Шэйрри! – Я не интриган, у меня просто дедуктивный склад ума и умение слушать собеседника. А еще… я умею пользоваться библиотекой. Это же целый мир! – Когда не отвлекаешься на хорошеньких девушек? – Если мир дарит мне встречу с девушкой моей мечты, могу ли я не назвать его благословенным? – Все ясно. Половину сведений ты вызнал у Шэйрри. – Как ты догадалась? – Представь себе, я тоже дружу с библиотекой, и по истории и государственности у меня высший балл, если помнишь. Ал’Донбарш – девичья фамилия леди Аршиссы, в замужестве Ал’Эрролд. Там вообще примечательное родословное древо… – Ну воооот, только решишь пустить пыль в глаза, потрясти, так сказать, до пятого хвостового позвонка… – Ты меня потряс, Эл. Правда. Я только одного хочу. Что бы я ни чувствовала, о чем бы ни переживала, это мое, понимаешь? Моя ошибка, мой промах, моя судьба. Или не судьба. Но тоже моя. Это никак не должно влиять на твое отношение к лорду директору. Ведь относился же ты ровно к Аскани. – Угу. После того, как страстно возжелал его придушить… – С ума сошел?! Да за что? – Было бы за что, вызвал бы на дуэль и отправил к праотцам. – !!! – Да понял я, понял, не беспокойся. Все же в чем-то Эл невероятно похож на папу Ара. – Иди уже, там Шэйрри тебя, небось, заждалась. Не забыл, что обещал позаниматься с ней математикой? – А ты? – А я еще посижу и тоже пойду. Подумать надо, побыть одной, понимаешь? Я глядела вслед удалявшемуся брату и, несмотря ни на что, чувствовала облегчение, будто он часть груза с моей души снял и унес с собой. И ведь вроде ничего обнадеживающего, но вопреки доводам рассудка хочется жмуриться сквозь ресницы на теплое октябрьское солнышко. А еще почему-то стало забавно, когда представила, как «обрадуется» в свое время Конклав, получив во Владычицы чистокровную драконицу. А он ее получит, вот чует моя драконья чуйка!