Песнь Жаворонка

Когда душа к другой душе стремится, Она ослеплена и не страшится. (Лопе де Вега)

Небесный чертог Предвечной оказался странно похож на обычный дом. Стены и потолок обшиты тесом, в углу подвешены пучки трав. У самой кровати — голову поворачивать было тяжело, я скосила глаза — ларь, застеленный отбеленным холстом, на нем какие-то скляночки. Вот интересно, такой рай только целителям положен? А у воинов он что — арсенал? У купца — лабаз, у вора — рынок, полный богатых ротозеев, а у зарифского праведника — сад с кучей девственниц, готовых к услугам самого недевственного толка? А Нейли — он здесь целитель или все же воин? И как нам встретиться, если я в лечебнице, а он в арсенале? «Мрррряуу», — раздалось откуда-то сбоку, и на кровать вскочил огромный рыжий кот, покрутил башкой и уставился невозможными янтарными глазищами. Я с трудом все же выпростала свинцово-тяжелую руку и тронула котяру под челюстью, слегка погладила. Он блаженно зажмурился и завел что-то снисходительно-хвалебное моей догадливости. — Ты тоже прилагаешься к раю для целителей? Котяра округлил щелки в плошки и только что у виска не покрутил, всем своим видом давая понять, что я в его глазах скорее пациент, чем целитель, и пациент с весьма плачевным диагнозом. Мррря. А потом преспокойно развернулся и был таков — только дверь бесшумно приотворилась. Я еще долго собиралась с силами двинуть хоть какой-нибудь частью непривычно тяжелого тела. Еще соображала, что это за место такое странное, когда дверь открылась и на пороге показался человек в простой серой тунике до пят, из-под которой виднелась рубаха беленого полотна с закатанными до локтя рукавами, открывавшими красивые жилистые руки. Это был именно человек, довольно высокий и худощавый, с волосами, перехваченными витым шнуром по высокому лбу. Коротко стриженная борода обрамляла лицо, с которого глядели синие глаза, казавшиеся еще ярче по контрасту с прямыми черными бровями. С полминуты мы молча смотрели друг на друга. Я первой нарушила молчание: — Вы целитель? Тень чего-то сродни удивлению, совсем мимолетная. И спокойный, глубокий голос, как будто через улыбку: — Да, я — Целитель, и ты в моем доме, девочка. Прикрыв дверь, он сделал несколько шагов и оказался совсем рядом. От него пахло хвойной смолой, воском, немного березовым дегтем, медом, розовым маслом, травами. И едва заметно, на грани эльфийского чутья, которое и в этом мире меня не оставило, — мужским потом. Очень обыденно, совсем не по-райски. — Нет, ты не умерла, — он понял мой немой вопрос раньше, чем я успела его задать, и сухая теплая ладонь с длинными пальцами легла мне на лоб. — Ты жива, — теперь он точно улыбался, устало, как человек, чьи усилия, несмотря ни на что, увенчались успехом. Я смотрела на него, постепенно осознавая, что это не рай и я пациент. Но тогда… — А Ней… Владыка Алсинейль — он… жив? Целитель, как мне показалось, отвел взгляд, и на краткий миг сердце замерло, забыв, как биться. Но, следуя за взглядом Целителя, я обнаружила справа от себя в нескольких локтях еще кровать. На ней, смежив веки, лежал мужчина, которого я никогда ни с кем не спутала бы. Бледное, как гипсовая маска, лицо, заострившийся нос, простой тонкий витой обруч перехватывает лоб. Я вскочила раньше, чем поняла, что двигаюсь с большим трудом и вообще неприлично выгляжу в простой длинной рубахе до пят с глубоким для удобства облачения разрезом спереди. А вскочив, покачнулась, на мгновение потеряв равновесие, но тут же почувствовала руку Целителя — та оказалась надежной опорой. — Он жив, — раздалось тихо над ухом. — Жив, но… Так бывает, когда успел проститься с жизнью и смерть уже наложила лапу, не отпускает. И, хотя он пострадал сильнее тебя, для эльфа это вряд ли можно считать несовместимым с жизнью ранением. В момент магического выброса ты и он успели выставить барьер — голубое серебро, уникальный поглотитель и преобразователь черной магии. Парные браслеты, если не ошибаюсь. — Мы просто инстинктивно прикрылись рукой, — пробормотала я, припоминая тот последний момент, после которого наступила темнота. — Именно так, — кивнул Целитель. — И это спасло вам обоим жизнь. Я слушала вполуха, опустившись на кровать, и все гладила выложенные поверх одеяла руки, вглядывалась в лицо, по которому с левой стороны от скулы к уху змеился свежий шрам. Провела пальцем меж бровей — Нейли не шевельнулся. Скользнула по щеке, по шее — ноль реакции. Он был жив, и его не было. Слезы высохли, ум работал четко. Я его верну, непременно верну. Ведь вернула же я Мири и Аса, а они, пусть и любимые, но не часть меня самой, как Нейли. Их гибель я бы пережила, его — нет. Мы же связаны, как пуповиной. Я позову – он услышит, ведь так? Так? — Вы пытались его вернуть? — я оглянулась на Целителя, все так же стоявшего у постели позади меня. — Да. Он жив. Я могу удержать его и держу. Но…— он вздохнул, — мои лэри не могут его вернуть. Он связан с тобой, а еще со своей землей, с благословенным народом эльфов. Однако и народ, и земля переживут потерю, как было прежде не раз, а ты — нет. Ты одна можешь его вернуть. Но сил на погружение у тебя мало. Скорее безносая утянет тебя вслед за ним, решись ты на погружение. Я кивнула: он прав. — Зови отсюда. Жизнь— твой якорь. Ваше еще не сбывшееся, ваши еще не рожденные дети. Вся жизнь — в этом твоя опора. Его тело — мост, он не разрушен. Но избегай погружения, дитя, – вас обоих мне не вернуть. — Я поняла. — Хорошо. Тебе надо поесть. Ты потеряла много сил. Я принесу. И он принес. Долго смотрел, как я ела, и улыбался чему-то своему. А потом ушел, напоследок осенив меня знаком благословения, тем самым, которым благословила меня когда-то мать, отправляя в долгий путь по жизни без нее. Я скользнула под одеяло и обняла неподвижное тело. А потом просто начала говорить с ним, как если бы Нейли был здесь и слышал меня. Рассказывала, что пришла весна и скоро зацветет жасмин под нашими окнами, что мы победили и войны больше не будет, а будет любовь. И когда-нибудь родится наша дочь. Она будет очень похожа на меня — так у нас, целителей, бывает всегда. И она станет любить его, как люблю я. И книги, и маленькая обсерватория в мезонине ждут его. А в лугах скоро зацветут маки и колокольчики. Мы будем лежать в луговой траве и слушать жаворонка. И смотреть, как бликует золотом мелкая рябь нашего озера, когда его тронет ветерок — как огромного рыжего кота погладив против шерсти. Кот вздыбит спинку, плеснет дальше кромки, на наш камень. И останется только скинуть вымокшее до нитки платье, чтобы войти в дивные воды и любить друг друга, пока на небе не зажгутся первые звезды, а в кронах златолистных ясеней засвистит, защелкает, перебирая коленца, молодой соловей. А в августе звезды будут падать, но мы не станем наперегонки загадывать желания, ведь все равно звёзды запутаются в гривах двух единорогов, а значит, останутся нашими, со всеми самыми заветными желаниями. Хотя желание на двоих одно, как ни крути, ведь правда? И будет пирог с земляникой — мы с Бри непременно станем его печь… А долгими ночами я буду вдыхать запах медвяного луга, как вдыхаю его сейчас. И целовать тебя, как целую сейчас, и, как сейчас, расплетать твою косу, запутываться пальцами в серебристых прядях… Часы текли, а я все говорила, говорила… И звала. Иногда засыпала ненадолго, все так же положив ладонь на грудь Нейли в надежде услышать мерный стук. На исходе третьего дня мне приснилось наше озеро. Такое, каким я впервые увидела его в том далеком Сне моего детства. Нейли рядом не было, и тревожно ныло там, где должно было сжиматься от радостного предчувствия. И тогда я принялась звать его — отчаянно, громко, как ребенок зовет потерянную мать. И он пришел. Внезапно воды озера возмутились, голова Нейли вынырнула, потом показались обнаженные плечи. Увидев меня в полном отчаянии, он бросился вперед, оказался совсем близко, сгреб в охапку, начал утешать неумело, по-мужски. А я цеплялась за него. Наверное, крепко и больно, потому что он смеялся и целовал мои зареванные глаза… В явь меня выбросило внезапно и резко, оттого что под ладошкой едва различимо, но мерно билось. Тук-тук, тук-тук, тук-тук... Еще не веря ощущениям, я осторожно подняла голову и глянула в лицо — в рассветном полумраке чуть заметный трепет век. Грудь под рукой поднялась и опустилась. И еще раз. И еще. Вернулся.