Ожидание радости тоже есть радость. (Готхольд Эфраим Лессинг)
Светлые силы, Она жива! Жива… ЖИВА!!! Моя девочка, Ты пропала так внезапно. Долгих тридцать лет я искал и звал Тебя – сначала из ночи в ночь, потом реже и реже, пока не потерял надежду и не понял, что Тебя, верно, уж и нет в живых. Только во снах, обычных, над которыми сам не властен, мне являлся порой Твой образ – хрупкая девушка, совсем еще подросток, с черной косой в руку воина толщиной и огромными глазами неповторимого зеленого цвета, словно малахит Гномьих гор. Ты касалась губами моей ладони, когда я поил Тебя водой Священного озера, и сладкая дрожь охватывала меня. Я хранил чистоту Твоей юности, но знал – пробуждавшаяся в Тебе женщина испытывала то же, что и я. Я нашел Тебя случайно, давно расставшись с надеждой встретить свою Судьбу. Нет, обездоленным я себя никогда не чувствовал. Мне повезло в жизни больше, чем многим. Жена была мне доброй подругой, и я благодарен ей за наш брак, за дочерей и сына. Мне до сих пор не хватает ее мудрости и спокойной рассудительности. Но сердце Виранель не билось с моим в унисон, и даже в самые жаркие ночи, обнимая ее, я не чувствовал того, что спустя годы дарило одно лишь прикосновение к Твоей руке, моя девочка, в той реальности, куда я уносил Тебя и которую Ты считала сном. Годы шли, я метался в поисках и однажды решил, что Тебя уж нет на земле. И оплакал Тебя сердце в своем… Дочери радовали, сын нашел свое счастье, родились внуки. О, боги были добры ко мне! В трудах и заботах, на поле брани, в кулуарах дворца я знал горечь утрат и сладость побед. Радости бытия вкусил полной мерой. Но все это время где-то в сокровенном уголке сердца жил образ юной девушки – как недопетая песня, как несбыточная мечта. Сердце не могло верить, что Тебя больше нет. Оно ждало, и холодный разум мужчины, взявшего в руки меч еще во времена Императрицы Рамин, не смел насмехаться над глупой надеждой… Твой голос разорвал пелену тяжелого забытья так неожиданно, что я поначалу не поверил, решив, это усталость и волнения последних часов, когда мы боролись за жизнь двух юных драконов, сыграли злую шутку с моим разумом, напомнив о другой жизни, угасшей в неведомой дали. Но нет, то была Ты! Твой дивный голос изменился — окреп, обретя силу и глубину, но это был все же он. Ты пела старинный романс, который я впервые услышал лет триста назад в Галарэне. Ты звала меня, и я бросился к Тебе, не раздумывая, но натолкнулся на стену непроницаемой тьмы. Я вязнул в ней, не в силах пробиться к Тебе, а Твой голос звучал все тише, и вот уже последние аккорды стихли, поглощенные густой, тягучей темнотой. Не знаю, как долго я стоял в абсолютном мраке, слушая тишину, но чуткое эльфийское ухо не улавливало ни звука, только бешеный стук сердца. Время будто остановилось, и я не мог понять, сколько часов это длилось. И тогда — с отчаянья ли, с надеждой ли ,— я закричал Тебе в никуда и раз, и другой, и третий… Сначала ничего не услышал, но мгновение спустя сквозь стену мрака ко мне пробился твой ответный Зов, едва слышный, исполненный надежды и… Любви? Все утро я радовал мир беспричинной улыбкой, рискуя быть заподозренным в тихом помешательстве. Почему-то точно знал: мне не пригрезилось, и скоро, очень скоро я встречу тебя. Пришлось усилием воли держать лицо. Впрочем, на исходе ночи дети были слишком вымотаны, и даже неизменно любопытной Астер было не до моих странностей. Они шагнули в портал, едва я сменил их. Арден лишь сообщил напоследок, что где-то в соседнем помещении на кушетке свалился их названный братец и по совместительству придворный маг. За последний год мальчишка столько раз ходил по краю бездны, и выматываться до потери сознания у него, похоже, вошло в привычку. Судя по всему, мы на пороге большой войны, но, пока есть время, пока судьба дает передышку, пусть спит. Надо будет распорядиться, чтобы для него запекли жирного кабана, а лучше оленя. Дракон – он дракон. Был, есть и будет есть. Как дракон. А потом заботы о больных захватили меня полностью. Тревожило их состояние. По всем показателям, стабильно тяжелое, а значит, последовательно, шаг за шагом, мы вытянем их от роковой грани. Так бывало уже не раз в моей целительской практике. Однако конкретно в этом случае меня не покидало ощущение, что чего-то очень важного не улавливаю и не учитываю. Когда я, наконец, покинул целительское крыло, солнце уже стояло довольно высоко. Бесцельно бредя по влажной еще от росы лужайке, сам того не замечая, почти подошел к Дому-на-пригорке, но в последний момент свернул не направо, а налево, к озеру. Шагнул в воду, испытывая привычный восторг и благоговение. Почти шестьсот лет назад отец впервые окунул меня новорожденного в эту Священную купель, и тогда, наверное, я испытал то же самое чувство, потому что впервые в жизни засмеялся. А тридцать лет назад я принес сюда Тебя. И поил водой жизни, и сладко замирал от прикосновений Твоих губ к моей ладони, и чувствовал, как ухает в пропасть сердце, когда веселые блики, дрожа, рассыпались по нежной шее, на которой в такт моему сердцу то билась, то замирала жилка; как вспыхивала радужным светом капля воды на приоткрытых влажных губах, как огонь едва разбуженных желаний туманил Твой взор... Вот уже много лет память неизменно возвращает меня к тому Сну, едва воды озера касаются моих ног. Кажется, закрой глаза – и все вернется. Но сегодня сердце больше не ноет, словно больной зуб старой мельничихи. Потому что я точно знаю: Ты жива. Найду Тебя – и все действительно вернется. Потом я опять куда-то брел, падал в траву и долго глядел в синее небо, слушал жаворонка, грыз былинку, глупо улыбался и думал, что ожидание счастья – это тоже счастье. Солнце уже стояло в зените, когда, привалившись спиной к родовому древу своих предков, я задремал, и мне чудился тихий шорох Твоих шагов. Открыв глаза, я еще какое-то время предавался сладким грезам и не сразу заметил Шона. Бледный и осунувшийся, он подошел совсем близко, когда я, наконец, увидел его. Молодой дракон помахал мне, изобразив приветственную улыбку. Попытка достойная уважения, но результат – увы… Ничего, мой мальчик, мы их вытащим. Оказалось, он пришел сообщить мне, что прибыл не один – привел старшую сестру Тимиредис, северную травницу и даму, судя по всему, решительную. Укокошить каменного тролля – это, знаете ли… Однако ж мои весьма лестные предположения о стати сей грозной воительницы вызвали у Шона приступ такого заразительного хохота, что, сам того не замечая, я начал посмеиваться вместе с ним. И ничто не шевельнулось во мне при имени Тирнари, разве только удивился, откуда оно у северной женщины, ни разу не эльфийки, судя по всему? Мы уже подходили к целительскому крылу, когда почувствовали мощнейшие магические вибрации. А потом я услышал голос. Твой голос! Кажется, сердце на мгновение забыло как биться, затем пустилось вскачь, словно пытаясь обогнать меня, несшегося по гулкому коридору туда, откуда слышались медленно затухавшие, вибрировавшие звуки чувственного грудного меццо-сопрано. Едва сдерживая рвущийся из груди крик, я влетел в палату на мгновение раньше Шона и замер, потрясенный картиной происходящего. Ты пела, прикрыв глаза и покачиваясь на волнах магических вибраций, которые все медленнее закручивались вкруг Тебя, как нить вкруг веретена, и единым мощным потоком охватывали тела юных драконов, заставляя их ауры вибрировать все слабее, по мере того как стихал голос, выплетавший неведомое заклинание. Более всего оно походило на песнь жизни, на величественный гимн, каким, должно быть, на заре мироздания древние демиурги творили все живое в нашем мире. Стих последний звук, Ты покачнулась, и, рванувшись вперед, я едва успел подхватить тоненькую фигурку моей певуньи. Перышком феникса долгожданная любовь упала мне в руки – счастье мое, радость моя, моя Судьба…***
Я с трудом заставил себя оторваться от созерцания ее лица. Моя девочка выросла, стала красавицей, но как мертвенно-бледна, как холодны ее руки. Пожалуй, ей самой нужна помощь целителя. А вот юные драконы чувствовали себя значительно лучше. Об этом я, кажется, сообщил Шону, хотя, каюсь, все мое существо в тот момент было поглощено ею. Я принес подогретого вина с травами. Присев у изголовья на край кушетки, бережно приподнял голову и плечи моей певуньи, и в этот момент по телу будто пробежал разряд молнии. Рука предательски дрожала, когда я медленно, глоток за глотком, вливал питье в полуоткрытый рот. Девочка послушно сглатывала, бессильно припав спиной к моей груди. Как и тогда, тридцать лет назад, ее волосы пахли лесной земляникой. Я вдыхал этот запах, опять и опять вспоминая, как нежно она касалась моей ладони, и капли воды, стекавшие по шее в вырез ночной рубашки, и блики света на влажных губах... Лишь однажды моя любовь открыла глаза, мутным взором скользнула по лицу Шона и улыбнулась – на щеках обозначились милые ямочки. Меня она не видела и, верно, плохо соображала, что ее кто-то держит и дает пить. Но я увидел эти невозможные глаза цвета малахита, и из груди чуть не вырвался ликующий крик. Никогда так не радовался непроницаемости ментальных щитов – меньше всего хотелось посвящать в свои переживания любознательного мальчишку-дракона. Я легко подхватил свое сокровище на руки и с трудом сдержал блаженный вздох, когда ее головка доверчиво легла мне на грудь. Унес бы ее на край света, где будем только мы вдвоем! Но, увы, конечный пункт нашего маршрута оказался в двух минутах ходьбы. Опустил ее на застеленную кушетку, поправил подушку и, скользнув пальцами по тонкой щиколотке, снял туфельки. Еле удержался, чтобы не погладить изящные пальчики, и замер, не в силах оторвать взгляда от безмятежно спавшей девушки. Тирнари… Ее зовут Тирнари… Кто так назвал тебя, любимая? Если мать, она была истинной провидицей – лучшего имени для тебя и боги не смогли бы выдумать. Тирнариэль… Ты вернулась ко мне… Кажется Шон сказал что-то о магическом истощении. Я кивнул, глядя сквозь него. Спросил, что я знаю о магии, которую она использовала. Да ничего не знаю. Парень еще что-то настойчиво спрашивал… Ах да, ведь моей девочке нужна крыша над головой. Ну, разумеется. — Отведи-ка ее в Дом-на-пригорке. Я там в последнее время редко бываю. Только, прошу тебя, не смущай ее моими титулами. Скажи, мол, один целитель предоставил пустующий дом. Мне все равно удобнее сейчас либо здесь, во дворце, либо у Ардена. Легче обсуждать ход лечения. Шон кивнул, и я вышел, понимая, что после происшедшего обязан всерьез осмотреть больных. На удивление, дети чувствовали себя значительно лучше. Не осматривай я их несколькими часами раньше, никогда бы не поверил, что такое возможно. Вот тут-то до меня дошло, что я и впрямь ничего не знаю о магии, которую использовала моя Тирнариэль. Но ведь такое невозможно! Мы, эльфы, древнейшая раса, и целительство у нас в крови, однако ж Сила магии моей любимой мне вовсе не знакома. Мягко говоря. Такое возможно лишь в одном случае: эта магия… древнее? Абсурд! В любом случае, есть лишь одно место, где можно найти хоть какой-то намек на разгадку. Я шел по направлению к Библиотечной башне, когда увидел их через окно галереи. Моя девочка опиралась на руку дракона. Он легко помахивал ее сумой, то и дело встряхивал головой, что-то увлеченно рассказывая. Она восторженно озиралась, словно ребенок, попавший в сказочную страну, и улыбалась солнцу, деревьям, небу и этому мальчишке Шону. В какой-то момент Тирнариэль оступилась, заглядевшись на златолистный ясень, и парень придержал ее, довольно свойски приобняв за талию. Хм... Не самое приятное чувство, надо сказать. А я еще думал, в кого Арден такой ревнивый?