И в сердце как бы свет разлит. Я слышу разума внушенья, Я возрождаюсь и хочу Припасть к источникам творенья, К живительному их ключу. (И.В. Гёте «Фауст»)
Если бы кто-нибудь когда-нибудь предсказал мне, что главный портал в моей жизни, дверь в иную для меня реальность, откроется здесь, в целительской палате, и никак не будет связан с математическими вычислениями, я бы не поверил. В двадцать пять, впервые шагнув на Луну, я ощущал себя триумфатором, и лишь одно мешало мне вполне насладиться торжеством момента. «А что дальше?» – взывал, но фантазия молчала. Дальше были эксперименты с пространственно-временными переходами, попытки найти точки прорыва в пространстве, позволявшие путешествовать в космосе на громадные расстояния без потерь времени. Иные миры манили меня, но, говоря по совести, все мои пространственно-временные эксперименты привели пока лишь к совершенному овладению состоянием стазиса – умению останавливать время для отдельных объектов и даже участков пространства. В конце концов, именно этому я и обучил друзей, что не раз спасало жизни – и мне, и им, и тебе, брат мой. Когда и в какой момент драконья упертость и чисто человеческая пытливость ума стали главной движущей силой моей натуры? Должно быть, я с этим родился. Магия и наука, гипотеза и эксперимент – этим я жил и вполне наслаждался гармонией незыблемых причинно-следственных связей, стройной логикой бытия, которую видел во всем. Предопределенность не была скучна, ибо являлась следствием работы ума, который анализировал сотни вероятностей в поисках единственно верного пути, и он находился. Всегда. Даже любовь вызывала у меня чисто научный интерес, в особенности такая, какая связывала Тиану, Бель и Ардена. Любопытнейший образец для исследования магического предопределения, иррационального по сути своей. Дело несколько затруднялось тем, что все трое никак не пытались анализировать происходящее. Однако даже сторонний наблюдатель, я видел объективные изменения в аурах друзей, был свидетелем, а в нескольких случаях и соучастником мощнейших энергетических выбросов в результате того, что сам по наитию определил как «слияние». Собственно, термин-то не мой, я о таком читал, а судя по тому, что не помню точно где, было это что-то эпическое и ненаучное в принципе. Тиану обмолвился как-то про Зов Судьбы. Не вполне понимаю, что он имел в виду, а расспрашивать казалось неуместным. К тому же я долгое время был уверен, что их пример в некотором роде уникален, как уникально пророчество о трех драконах и трех единорогах. А уникальное трудно поддается научному анализу: нет статистики. Но интерес остался. Это только школярам кажется, что иррациональное вызывает презрение у настоящих исследователей. Ничего подобного – именно в сфере иррационального сокрыты главные тайны вселенной, и проходят годы, прежде чем мы понимаем, что наш привычный инструмент, наш исследовательский аппарат просто не заточен на изучение этой сферы, потому что может действовать лишь извне, узнавать, но не познавать. Чтобы познать, по сути соединиться, надобен иной инструмент, долгое время молчавший во мне. А то, что я считал его голосом, был лишь шум перекачиваемой им крови. Не знаю, каким был Зов для Ти и Ара – для меня он был голосом старого друга и однокашника. Дэрек выдернул меня из лаборатории, оторвав от весьма занимательного эксперимента, неудачного, к слову сказать, в далекую школу, где я впервые увидел вас обоих – драконят-недолеток, невесть каким ветром залетевших в этакую даль. Понял ли я тогда, что это Судьба? По прошествии почти двух лет могу ответить честно: нет. Почувствовал? Да. Только вспышку, откровение сердца по привычке принял за озарение разума. И то – ты, любимая, была необычным маленьким магом, и мой разум вперед дремлющего сердца возликовал, обнаружив наше сродство. А в тебе, брат мой, было столько душевной полноты, умения любить как дышать, несмотря на все затрещины судьбы, что этого в конце концов хватило на нас троих. Странно, что я это теперь только понял… Когда во мне проснулось сердце? Когда я впервые заглянул в твои глаза, любимая? А может, когда вдруг услышал впервые твое «спокойной ночи, Шон»? Или когда меня словно молнией шибануло, оттого что тебе пришло в голову поцеловать амулет связи, в который я, сам того не зная, вложил слишком много себя самого? Говорят, электрический разряд может завести даже мертвое сердце. Может быть. Только я-то знаю, что любил вас всегда. Теперь мне кажется, из тьмы небытия я уже принес это чувство – тоску по любви, которая рождается в долгой разлуке, когда в каждом встречном ищешь знакомые черты. Помнится, в раннем детстве я доводил родителей и знакомых, доказывая всем, что у меня есть брат-близнец. Поначалу фантазии чада их только забавляли, потом раздражали, позже меня показывали магам-целителям, но это привело лишь к тому, что я замкнулся. Обнаружив во мне пытливый ум исследователя, отец ухватился за эту черту, как за спасительную соломинку, и не прогадал: соломинка дала корни, вымахав в нехилое такое древо познания, заглушившее слабые ростки детских фантазий и чаяний сердца. Позже, уже подростком и юношей, я боялся признаться себе, что с болезненной надеждой, глупой и постыдной, вглядываюсь в каждую девушку, как если бы кто-то впрямь обещал мне, что я встречу Ее, Единственную. Впрочем, забываться не приходилось: одного взгляда в зеркало хватало понять, что не может быть ничего романтического у этого долговязого, кривоносого недоразумения с россыпью веснушек на бледной физиономии, что глядело на мир по-птичьи круглыми глазами из-под вечно опаленной челки торчком. И тогда я решил для себя, что не по этой я части. Наука и магия – область чистого разума, изящество схем и четкость причинно-следственных связей – вот что влекло меня и завораживало. А сердечные привязанности были отданы дружбе, самому возвышенному чувству, лишенному капризов и недужной изломанности, которую я часто замечал у влюбленных. Был ли я счастлив? Я полагал, что вполне. Магия и наука стали всем для меня, а со временем я не без удивления обнаружил, что считаюсь вполне социально значимым и успешным господином. Должность придворного мага и герцогский титул обязывали соответствовать, и я честно старался, отбывая повинность на балах, обедах и раутах, когда не удавалось отвертеться в залог старой дружбы. Тиану и Арден только посмеивались, глядя на мои мучения, когда, затянутый в бархатный камзол, я с кислой улыбкой светского человека выслушивал щебет какой-нибудь красотки, старательно выписывая с ней вензеля по бальной зале. Впрочем, одно невинное развлечение мы с Мраками себе все же позволяли: порой так интересно сопоставлять, что человек говорит и что при этом думает. Если относиться к несоответствию с должным чувством юмора, это бывает весьма забавно. И поучительно. Во всяком случае, став «перспективным холостяком», я не перестал быть все тем же ходячим недоразумением для светских красоток, что желали снискать мое расположение. Ну, хоть что-то незыблемо в этом мире. Я встретил тебя, любимая, когда смутные мечты юности успели изгладиться из памяти, и сам я меньше всего ожидал увидеть свою Судьбу в нежном подростке, едва вступившем в пору ранней юности. А пока пытался разобраться с необъяснимым смятением, какое ты вызывала во мне, Мать решила взять дело в свои руки. Просто удивительно, с каким энтузиазмом родители порой вершат судьбы детей, когда думают, что те проходят мимо своего счастья! И разница между любящей маменькой и всесильным демиургом лишь в том, какой арсенал средств они способны задействовать. Да, Мать, ты хорошо знала особенности моей натуры – любопытство да самонадеянность неисправимого экспериментатора – и шибанула от души. Только маленько не рассчитала со средством. И не отпирайся. Не верю, что, знай ты о последствиях, стала бы так рисковать будущим Тими, ее душой и слабенькой верой в меня, дурака. А впрочем, все это фигня. Дело прошлое, без обид. «Приворот – это ни разу не любовь», – так я сказал тебе тогда, любимая. Трижды дурак! Побочный эффект принимать за причину – ну и перемкнуло же меня тогда. Это уж позже я понял, что, причастившись каплей Кубка, узнал в тебе свою Судьбу, а тело отреагировало подобно долго и безнадежно зажатой пружине, посрамив и душу и разум, надолго подчинив неконтролируемому желанию все мое естество. Такой вот откат. Зато теперь я знаю, каким бывает подлинное озарение: ты – часть меня, и так было всегда, и мы всегда будем обречены стремиться друг к другу. Вот почему я никогда не смог бы назвать тебя ни сестрой, ни дочерью – только возлюбленной, единственной на все времена. Но мог ли я объяснить это тебе? Себе? Нашему Сверчку? Мог ли встать между вами? Мог ли я узнать брата в том, кого считал счастливым соперником? Или для этого надо пройти через боль бесконечно дорогого существа, намного более сильную, чем твоя собственная? Не знаю. Тогда мне казалось правильным держаться от тебя подальше, потому что я понял, что ты тоже тянешься ко мне, а это совсем уж плохо для малышки, у которой дракон в проекте. Но ты приходила и приходила ко мне во снах, обычных, человеческих снах, когда я забывал о долге и мы отдавались сладкому безумству, сливаясь воедино. А потом я просыпался в ужасе от содеянного, ощущая, как пижама липнет к ногам и животу… Мне до сих пор стыдно за наглядную демонстрацию того, как ты действуешь на меня, но в тех условиях это казалось правильным решением. На счастье или на беду Судьба есть Судьба, и безответной она не бывает. Ты тоже любила меня, рвалась меж двух мужчин и мучилась. А что я мог? Любовь пришла, когда вы с Аскани были еще слишком юны, чтобы воспринимать ее как драконы. Его ревность и твой страх и стыд перед тем, что ты чувствовала к нам обоим, – могло ли быть иначе? Однажды Мать то ли в шутку, то ли всерьез сказала: «Дракон без дракона еще не дракон». Теперь, кажется, понимаю, о чем она. Я ведь уже видел такое: девушка-недолетка рвалась между двумя возлюбленными, один из которых «ни разу не дракон», и приступы паники, заставлявшие буквально сбегать от того, к кому стремилась так же сильно, как к его собрату. И это при том, что оба мужчины друг против друга ничего не имели. Вот уже несколько дней у меня из головы не идет мысль: у тех троих все окончательно встало на свои места после трагедии, до странности напоминающей последствия того, что произошло в Арнегастхольме, когда ты, любимая, разделила половину увечий со своим Сверчком и зародились ваши драконы. Неужели и это тоже часть предопределения? У меня нет ответов. Только теперь мне думается, у Высших сил не бывает неизбранных – избранные все. А предсказания… Они во все времена касались судеб целых народов и государств, ну, и тех, кому по роду деятельности предстоит их вершить. Замысел же есть о каждом – о нас, мои любимые, о моих августейших друзьях, об их детях, о Тин, о Дэреке, о лорде Ранкарре, о Владыке Алсинейле, о том гноме, который решился просить помощи драконов, о Мудрейшем Шангарре, который эту помощь ему обещал… И каждому, наверное, дается шанс исполнить предначертанное. Вот только где же прочитать предсказание о себе, да чтоб с подробными инструкциями и комментариями?.. Что ж, видно, есть такие тайны, которые должны оставаться тайнами, и мудрость пытливого ума в том, чтобы суметь понять это и почтительно склонить голову перед непознаваемым.✧ ☙ ✧ ☙ ✧ ☙ ✧
Должно быть, я задремал, уронив голову на скрещенные поверх спинки стула руки, потому что не услышал, как дверь в палату открылась. Однако привычка держать контрольную сеть в фоновом режиме позволила тревожному импульсу пробиться к сознанию. Двое. На пороге. Значит, пришла пора уходить. Разлепив глаза, встретил взгляд Тин. Рядом с ней стоял Алсинейль: – Доброе утро. – Доброе утро. До меня не сразу дошло, что я сижу перед Владыкой эльфов заспанный, с небритой физиономией, непочтительно оседлав стул. А расстегнутый ворот несвежей сорочки и штаны, прожженные на коленке, немногим лучше моей всегдашней хламиды. Не то чтобы мой неаристократический вид и манеры могли кого-то удивить, но сейчас я почувствовал себя неловко. Стряхнув дрему, поднялся навстречу целителю: – Уже ухожу. Потом глянул на Тин: – Они спят. Драконы в смысле. Она улыбнулась: – Да, и довольно крепко. Хорошо. Владыка перевел взгляд с меня на целительницу, вновь на меня. Я лишь пожал плечами: сама объяснит. Алсинейль снова глянул на Тин, уже без вопроса, но с таким выражением, что та смущенно опустила глаза, а я вспомнил плотный лист бумаги, вложенный в ее гримуар, и всей своей драконьей сутью понял: пора смываться. «Пока, родные мои». Буркнув что-то про «пойду вздремну», направился в соседнее помещение, где вот уже неделю исправно, хоть и урывками, платил дань богу сна и сновидений, очень надеясь, что от последних буду милосердно избавлен.✧ ☙ ✧ ☙ ✧ ☙ ✧
Последующая неделя слилась для меня в сплошную череду событий, изредка прерываемых сном. Любую свободную минуту я проводил в целительской палате, чувствуя, как крепнет связь с юными драконами, и только появление Тин и Алсинейля заставляло меня покидать любимых на время. Мы с Владыкой больше не говорили о том темном отрывке, который он откопал в Библиотечной башне, но совместные усилия двух целителей давали превосходный результат. Я чувствовал это по состоянию драконов, да и раны Мири и Аса почти затянулись, так что к исходу этой недели, полагал Алсинейль, дети придут в себя. Я ждал этого со смесью надежды и страха. Что если я все себе просто намечтал? Что если я навек останусь для них третим лишним? Но Тин ободряюще улыбалась мне: «Все будет хорошо», – и я опять и опять, как в первый день после ее прибытия, твердил это, как заклинание. Часто дела требовали моего присутствия в Ларране, а вот Тиану и Арден в Лариндейле почти не появлялись, занятые подготовкой к операции с участием отряда гномов и драконов по ту сторону гор. Владыка тоже часто пропадал, зато в Лариндейле появилось немало эльфийских воинов – совсем молодых по здешним меркам и умудренных жизнью, с печатью долгого боевого опыта на обманчиво юных лицах. Должно быть, работа по организации дозорных отрядов шла полным ходом. Чаще всего, когда Тин священнодействовала в палате одна, я оставался понаблюдать. Я именно наблюдал, потому что основной ведущей силой нашего трио в такие часы был Мрак. Окрепшие драконята с радостью отзывались на Зов старшего, и я, боясь спугнуть удачу, наблюдал, как вторая сущность Аскани тянулась к Мраку едва ли не с большим энтузиазмом, чем Мирина дракошка. Та, впрочем, тоже не отставала. Ворон довольно покряхтывал где-то в глубине. Сам же, кажется, только и ждал, когда я, наконец, свалюсь поспать и дам ему свободу. Чем занимался пернатый интриган, вырвавшись на волю, не берусь и предположить, он же по привычке помалкивал. Лишь однажды я проснулся почему-то в Ларране, хотя точно знаю, что засыпал на родной уже кушетке в целительском крыле лариндейлского дворца. Впрочем, как выяснилось, очутился я в столице Империи вовремя, чтобы попасть на семейный совет. Оказалось, близнецы решительно заявили, что желают учиться в школе в Марен-Каре. Причем под вымышленными именами, чтобы никого не смущать своими титулами – ха-ха! до боли знакомо, – и скрывая свое близкое родство. На вполне резонное замечание опешившей Бель, что родство, так сказать, налицо, как ни скрывай, Эл моментально изменил цвет волос и сказал, что отрежет их покороче, как принято у драконов. Демонстрация вышла наглядной, благо, разнополые близнецы, да еще, возможно, от разных отцов, и впрямь не две капли воды. Пока мы в четыре головы соображали, что бы на это возразить, Элдред внес ясность: полностью отказываться от родства они не станут, но по легенде будут кузеном и кузиной по отцовской линии. Так можно будет оправдать близкую дружбу, которой нет смысла ни скрывать, ни принимать за влюбленность, и обойтись выдумыванием одной фамилии на двоих. – Это какой же? – не без язвительности поинтересовался Арден. – Ну, скажем… – Эл призадумался. – Лоаракáрр! – выпалила Бри и пояснила: – Все же не совсем чужое. Тут тебе и чуть-чуть Лоо’аллен, и чуть-чуть Калариан, и звучит вполне по-драконьи… – ...и фиг кто догадается! – радостно закончил ее братец. Повисла пауза. Нет, что шустрые детки давно все продумали и на каждое наше «ага!» у них есть свое «а вот!», мы поняли. Но каковы, а! Седьмой присутствующий хранил молчание, хитро поглядывая на наши растерянные физиономии, и ни у кого не было сомнений, на чьей он стороне. Ну, Владыка… Вот ведь жук! Да только имена-легенды – это все фигня. – А вступительные экзамены вы как сдавать собираетесь? – теперь все смотрели на меня. – Нет, чтобы поступить на первый курс, достаточно зажечь один несчастный светлячок, как доказательство присутствия минимального магического Дара. Но что вы будете делать на первом курсе? Опять с нуля физику, математику, государственность, историю, стихосложение, травологию, магию?.. – Зачем? – наконец, подал голос Алсинейль. – А ты нам к чему? Наверное, у меня был сильно озадаченный вид. Тиану подозрительно хрюкнул, заслужил красноречивый взгляд от жены и сделал ну жу-у-утко умное лицо. А Владыка как ни в чем не бывало продолжал: – Кого из преподавателей школы ты лично не знаешь? – Да всех знаю, – видать, с недосыпа я не сразу понял, к чему он, но ощущение, что на «что-то такое» я подписался, ляпнув это, присутствовало. Так и есть: – Вот и отлично. Переговоришь, пусть экзаменуют в индивидуальном порядке и решат, на какой курс зачислить, чтобы зря времени не теряли. – А что я должен врать об их происхождении? – Зачем врать? Скажешь правду: дети твоих друзей, были на домашнем обучении, ты их с рождения знаешь и принимаешь участие в их судьбе. А дальше они за себя сами скажут на экзамене. Дишандр в Марен-Каре? – Нет, – Бель ответила за меня. – И в ближайшее время, возможно до окончания гномьего похода, он в школу не вернется. У нас каждый дракон с опытом боевого мага на счету, а Дишандр один из лучших. – Ну, и замечательно: одним одаренным менталистом в комиссии меньше, – удовлетворенно закончил Алсинейль. Мы вчетвером переглянулись. Без меня меня женили… – А, собственно, почему бы и нет? – вообще-то Тиану озвучил мою мысль. Только сейчас я понял, что в свете некоторых изменений в моей жизни не смогу больше всецело принадлежать друзьям и их детям. Забот о Ринон я с себя, конечно, не сниму, но старшим и вправду нужна школа. Давно надо было бы об этом задуматься – глядишь, многих сложностей избежали бы. Ободряюще улыбнулся растерянной Бель: «Ну-ну, подруга, все путем. Дети вырастают, пора отпускать». Пока же детей просто отпустили восвояси. Я все еще пребывал в некоторой растерянности от того, что на меня свалилось. Владыка по-отечески похлопал меня по плечу: – Ну прости. Кроме как на тебя, не на кого было это взвалить. Если все пойдет как надо, к концу недели твои драконята придут в себя, но будут еще очень слабы. В первые дни ты все одно не сможешь бывать с ними подолгу: лечебная гимнастика, массаж, много-много здорового сна... Поверь, тебе хватит времени решить вопрос со школой для близнецов. А Элу и Бри достанет недели привести в порядок знания и магические умения, чтобы предстать перед экзаменаторами. – Может, и правильно, конечно, – Бель вздохнула и добавила обиженно: – Могли бы хоть предупредить, а не ставить перед фактом. – Прости, – Владыка покаянно развел руками, – так получилось. – Да уж поняла, - мать семейства по-девчоночьи надула губки. В Лариндейл мы вернулись вчетвером, вместе с близнецами, которые изъявили желание готовиться к экзаменам в Мириндиэле. Библиотека там побогаче имперской, да и меня, если потребуется помощь, легче найти, чем в Ларране. В последующие дни, правда, за помощью они не обращались, почти все время проводя в Библиотечной башне. Спустя день после семейного совета в Лариндейл вырвался Арден, чтобы сменить в палате нас с Тин. Она, завершив процесс подпитки драконят Силой, молча приветствовала монарха и коллегу легким почтительным поклоном и тут же вышла, кивнув мне на прощание. Должно быть, отправилась домой отдохнуть. Я же перекинулся с Аром парой фраз ни о чем, пока тот задумчиво тер лоб повыше переносицы, глядя на притворенную Тин дверь, да тоже распрощался. Привел в порядок одежду и, побродив по окрестностям дворца, решил прогуляться в город. Обоих целителей я увидел еще издали и предпочел понаблюдать в сторонке, не желая вторгаться в их мир. Значит, Алсинейль освободился и решил устроить Тин экскурсию по столице. Давно пора, сам сколько раз собирался. Как и в день прибытия, девушка восторженно крутила головой, Владыка улыбался, что-то вполголоса ей поясняя. Все бы хорошо, но идиллию нарушали встречные эльфы, которые моей деликатности не разделяли. К немалой досаде Алсинейля, церемонно раскланивались сначала с ним, а затем, едва ли не почтительнее, - с дамой. Тин довольно изящно для смущенной барышни приседала в реверансе, мило краснела и выглядела забавно и в чем-то трогательно. Все-таки они с Мири очень похожи, хоть и не родные по крови. Я на некоторое время отвлекся на мысли о любимой, а когда глянул в сторону целителей, попросту никого не увидел. Знакомый фокус. Хм, ну кто бы сомневался! Еще раз оглядевшись, я двинулся в сторону павильона с мороженым. В конце концов, прогуляться по эльфийской столице и не съесть пару фунтов местного лакомства – дракон я или где?