Чтобы чувствовать себя счастливыми, нам довольно быть с теми, кого мы любим. (Жан де Лабрюйер)
Я услышал ее утром двенадцатого дня. Слабый шепот на грани сознания. Сердце окатило теплой волной нежности. Сбылось! И даже раньше, чем предполагали целители. С трудом взяв себя в руки, прислушался. Теперь я мог слышать любимую как часть себя. Это было ново и так необыкновенно. Тими пришла в себя, но пребывала в том пограничном состоянии, когда сон еще кажется явью. А сон был весьма интересным. Есть о чем поразмыслить после всего, что ей когда-то снилось… «Воробей, просыпайся!» – я меняю положение тел, переворачивая любимых лицом вверх и приподнимая головы и плечи относительно ног. Освобождаю руки от силовых нитей, но тут же вновь закрепляю, потому что они бессильно повисают. Теперь Тими и Ас похожи на обычных больных, что полусидят, опираясь на подушки. Разве что мои все же висят. «Не хочу…» Ну вот те раз! Придется быть с тобой построже. Э-э-э… Не получается. Меня просто распирает от радости еще и потому, что Аскани, кажется, тоже вот-вот очнется. «Интересный сон, — посмеиваюсь, — но глаза все же открывай! Пора уже, больше недели прошло». Вообще-то, прошло почти две недели, но это частности. Она выглядит совсем замученной, однако умудряется комплексовать по поводу того, что Владыка эльфов видел ее голую… хм… Мне хочется плакать и смеяться, и я говорю ей обо всем подряд, только не о главном, по ходу придумывая любимой дурацкие прозвища. Впрочем, на все мои подколы она не реагирует, безошибочно определяя главное: «Мне послышалось, или ты дважды назвал меня воробьем?» «Не послышалось. Только я не уверен, что это хорошо». И я рассказываю ей о зарождении драконов, о странном наитии Тин, поместившей некогда в ее тело родовое кольцо, и том, какая она у меня теперь «хашургоядовитая»; о ее снах, моих сомнениях и догадках, о том, что произошло после нападения на Аса, о том, что войну мы теперь намерены вести по ту сторону Восточных гор, и только так. О своих страхах говорить боюсь, но точно знаю: я сделаю все, чтобы любимая и брат не стали пешками в этой войне. Это не их война, недолеткам в битве не место, что бы там ни задумали боги и демиурги. Это – моя семья, и я, тролль меня раздери, не позволю! Мои последние слова про «тыкать пальцем в небо» приводят ее в задумчивость. Тими долго смотрит в окно, за которым над кронами вековых ясеней голубеет бескрайнее небо, и я знаю, о чем она думает. «Да, любимая, это наше небо, оно ждет нас, и мы поднимемся в него. Непременно». Она поднимает на меня огромные глаза, полные слез, и я больше не вижу темных кругов под ними и восковой бледности осунувшихся щек. Я только теперь понял, что впервые назвал ее «любимой» с тех пор, как она пришла в сознание. Впервые – напрямик. И замираю, и жду приговора. Она с усилием поднимает голову, внезапно прижимаясь щекой к моей руке – волна сладкого онемения пробегает по предплечью и выше, рассыпаясь в груди снопом искр. И я делаю то, чего так давно хочу, – наклоняюсь и, не переставая смотреть в эти теплые глаза, касаюсь губами бледных губ. Они вздрагивают, приоткрываясь в ответной ласке. Глаза любимой широко распахнуты, и я почти теряю рассудок, осиянный их светом, погружаясь в наши общие ощущения, когда вдруг понимаю, что мы не одни. Прервав поцелуй, медленно поднимаю голову, чтобы встретить взгляд черных глаз. Аскани – он смотрит на меня, на нас обоих, и губы его трогает улыбка. «Ну здравствуй, брат…»✧ ☙ ✧ ☙ ✧ ☙ ✧
Не знаю, сколько времени проходит, пока я понимаю, что обнимаю их обоих, как бывало уже не раз, пока мои любимые пребывали в беспамятстве, но теперь все по-другому. Они здесь, со мной всецело, и сквозь восторг, растворяясь в сиянии нового, полного бытия я слышу, как восторженному рыку моего Мрака вторят голоса юных драконов. Впервые после стольких дней я слышу их голоса, а не только эмоции, желания и чувства! – Шон… ты слышишь… это? – Мири улыбается, глотая слезы, и губы ее дрожат. – Ты говорил, она… молчала… а теперь… – Они … в нас… – голос брата звучит хрипло, почти срываясь на сип, но слез он не стесняется. А чего стесняться, если у меня, взрослого мужика, глаза мокры, и я, стыдясь, неумело отираю заросшую хрусткой щетиной щеку? Молча киваю и тут же понимаю: сюда идут. Ну конечно, у целителей свои методы наблюдения за состоянием раненых. Алсинейль и так долго ждал, давая мне побыть с любимыми. Только я больше не хочу ничего скрывать и не выпускаю их обоих из объятий, лишь поднимаю голову, чтобы встретить взгляд Владыки. Он улыбается. Тими и Ас забавно округляют глаза, а я спешно вспоминаю этикет: – Владыка Алсинейль, позвольте представить вам моих… – кого? подопечных? чушь! – …Тимиредис тер Ансаби и Аскани Ирату тер Ансаби. Эльф делает шаг вперед, к своим пациентам, и я вижу, как Тими заливается краской. И ведь только что бледная была до желтизны. А, понятно! «Эй, Воробей, ты это брось. Он целитель и всякое видел на своем веку, так что твоей девичьей наготой не впечатлился, уж поверь. Других забот хватало». – Благодарим вас, – мои драконята выдыхают это хором, благо голоса их звучат уже не так сипло. Теряются от такого неожиданного своего единодушия и переглядываются. – Пока еще рано. Вот как поставим вас на ноги да начнем гонять, чтобы вернуть вам прежнюю физическую форму… Еще попросите о пощаде, – смеется целитель. То ли оттого, что делает он это с какими-то неуловимо отеческими, даже дедовскими интонациями, то ли еще почему, Тими больше не краснеет, упрямо качает головой. Ас же озвучивает ее движение: – Не попросим. А когда можно будет встать? – Не раньше, чем регулярно начнете хоть что-то есть. Не будь вы драконами, я бы рекомендовал начинать с овощного супа-пюре, но вы особый народ – вам я прописываю крепкий мясной бульон. Минут через пятнадцать подадут обед. Говоря это, он к чему-то прислушивается, потом весело глядит на обоих драконят, и я знаю, что его радует, потому что вижу в контрольной сети быстро движущуюся точку. Женщина. Поначалу мне кажется, что эльфийка, – так много оттенков зеленого в ее ауре. Однако, приглядевшись, узнаю знакомые и не вполне знакомые переливы – Тин. Быстрые шаги, распахнутая дверь – она застывает на пороге. Потом подается вперед. Радость, облегчение, любовь. Благодарность – это уже кому-то повыше, наверное, все той же Предвечной. Тин порывисто обнимает обоих, стараясь не причинить боль: – Мири! Аскани! Родненькие мои! Как же хорошо! – Тин! Ты здесь! – обнять сестра с кузеном ее не могут, только тянут худые шеи, принимая от сестры торопливые поцелуи, поглаживания, невнятные приговаривания. Забавно, до чего ж напоминают птенцов. Я не сразу замечаю, что Алсинейль под шумок исчезает. Должно быть, пошел распорядиться по поводу еды. А мои любимые, похоже, совершенно пришли в себя, или это радостное возбуждение на них так действует? Тими засыпает сестру вопросами: – Тин, а ты давно здесь? – Скоро две недели. Меня Шон доставил порталом, когда с вами… все случилось. Я получаю два благодарных взгляда от сестер, понимающую усмешку от Аса: если женщины говорят, мужчинам лучше помолчать в сторонке. И мы молча слушаем: – Тебе здесь нравится? Галарэн такой красивый, правда? – Э-э… Красивый, – слегка теряется Тин, – но я там больше двадцати лет не была. А здесь да, очень нравится. Теперь Тими вскидывает бровки домиком: – А мы разве не в Галарэне? – Нет. Это Лариндейл. – Лариндейл? – она непонимающе глядит на меня, и приходится вмешаться: – Мысль отправить вас в Галарэн была, но мы от нее отказались, ты просто не помнишь, не в том состоянии была. Там невозможно было бы обеспечить вам должный уход и лечение. Там ведь просто жилой дом, хоть и немаленький. А это целительское крыло дворца, по сути настоящий лазарет. И Владыка Алсинейль близко, и для обоих Императоров удобнее. Все же, можно сказать, дом родной. А в Галарэн мы вас обязательно отправим недельки через две-три, как окрепнете. И уж там я вас погоняю – спуску не ждите. Любимая хихикает, и легкий румянец вновь пробивается сквозь матовую бледность щек. – Лариндейл тоже очень красив, – улыбается Тин, – даже краше Галарэна. Вам понравится. – Я так мечтал когда-нибудь побывать в Мириндиэле, – в хриплом голосе Аса звучит неподдельное волнение. – Всю жизнь мечтал. Мне мама рассказывала… – он судорожно сглатывает и замолкает. – Вот и замечательно, – Тин легко касается бледной руки парня, незаметно успокаивая: воспоминания о матери всегда болезненны для него. – Шон вам все покажет. Он тут как дома, – целительница подмигивает мне, и я понимаю, что не только я их с Алсинейлем видел в Лариндейле, но и они меня тоже. – А мы с Владыкой Алсинейлем познакомились! – вдруг с детской гордостью выдает Тими. – Он был здесь. – Неужели? – Тин совершенно искренне изумляется. – А ты его не видела? – в свою очередь округляет глаза моя любимая. – Как жа-а-аль… Вы вот совсем на столечко разминулись. Наверное… Хм… Да, Владыка, высший балл вам за искусство шифроваться. Узнаю школу дозорных-разведчиков. Как потом объясняться-то будете с дамой? Она, небось, уверена, что судьба ее свела с простым целителем. Хотя… На Мраков хвост готов спорить, что простит. Разговор сестер прерывает эльфийка, которая доставляет столик с едой. В двух чашках исходит ароматом золотистый бульон, и драконята, вытянув шеи, слаженно делают глотательное движение. Ага, проголодались! У самого, между прочим, предательски сосет под ложечкой. Переглянувшись с Тин, мы, не сговариваясь, берем каждый по чашке и начинаем процедуру кормления …э-э-э… поения… Короче, понятно. Она поит Тими, что-то рассказывая о красотах Лариндейла, а я со своей подхожу к Асу. Парню идея использовать меня в качестве няньки-кормилицы не улыбается ни с какого ракурса. Я помогаю ему освободить руки от драконьих нитей. Мрачно зыркнув на меня, он силится взять чашку, берет с огромным трудом и даже пытается удержать, но руки слушаются плохо. Наконец, сдается и покорно пьет из моих рук. Мы молчим. А что тут скажешь? Впрочем, бульон, должно быть, вкусный, и это примиряет парня с унизительной немочью. Допив, Ас блаженно закрывает глаза и даже не реагирует, когда я промакиваю ему губы салфеткой. Спустя какое-то время он открывает глаза, долго смотрит не на меня, а словно бы в меня и наконец говорит: – Спасибо, брат, – впервые вслух назвав меня так. А я не знаю, что ему ответить, да слова и ни к чему. Теперь я открыт для Аса, как и для Тими. Посылая им все, что чувствую, просто крепко сжимаю бледную ладонь брата. После еды ребят нестерпимо клонит в сон. Они засыпают неожиданно быстро, буквально на полуслове. Мы покидаем палату. Тин улыбается: – Как младенцы, – и поясняет непонимающему мне: – Ну, знаешь, очень маленькие дети так засыпают – мгновенно. Только что лопотали, возились, ползали, ручками-ножками болтали. И вдруг раз – и провалились в сон. Я только пожимаю плечами: не знаю, не видел. Мне не приходилось наблюдать младенцев, я ведь не целитель, а своих у меня нет. Пока. Но когда-нибудь я непременно увижу и вспомню этот день – один из самых лучших дней в моей жизни.