И не думайте, пожалуйста, что приличная девушка из хорошей эльфийской семьи не знает, что такое стриптиз. (Л. Астахова, Я. Горшкова «НЧЧК 1. Дело рыжих»)
Отдохнувшие, но все еще голодные – что нам те жалкие куриные ножки? – мы с братом добрели до дворцовой кухни, где вовсю шли приготовления к празднику. Еще на подходе голова шла кругом, и под ложечкой сосало от дивных запахов, наполнявших пространство. Огромные столы, вынесенные во дворцовый парк, уже на две трети были уставлены всевозможной снедью, от одного вида которой и сытый потерял бы самообладание. Но утащить что-то с них было бы весьма затруднительным: похоже, Шон постарался, прикрыв все невидимыми стазисными щитами от порчи, диких животных и насекомых. Ароматы пищи доносились не от них – с кухни, куда мы и направились в надежде, что сердобольные повара не дадут двум наследникам союзных государств помереть в голодных судорогах, захлебнувшись слюнками. Увидев нас, запыленных, в мыле и с голодным блеском в глазах, леди Даириэль эрд Милл’алейн, главная распорядительница этого благословенного царства, совсем как нянюшка, всплеснула руками: – Ох ты ж! Да откуда вы такие замученные? Не Владыка же вас гонял. Я его видела недавно, он, вроде, направлялся к Зимнему саду встречать делегацию Тер-Шэрранта. – Нет, леди Даириэль, мы проверяли, все ли готово к празднику, – брат покосился на растрепу меня. – Увлеклись слегка. Хотелось, чтоб все в лучшем виде. – О да, – понимающе кивнула первая статс-дама лариндейлского двора. – Хочешь, чтобы все было сделано, как надо, сам засучи рукава. Ну, идите, идите сюда, я вас сейчас покормлю. Откуда ни возьмись под ясенем появились столик и два стула, на которые мы, уже не чинясь церемониями, рухнули, наблюдая, как прекрасная эльфийка, словно древняя богиня, поворачивает реку снеди, заставляяя ее течь в нашу сторону. – А вот интересно, смерть от обжорства очень недостойная для наследника? – Эл сглотнул слюнки, задумчиво глядя на полный стол еды. – В праздничный день, думаю, вполне извинительна, – спешно вытерев лицо и руки влажной льняной салфеткой, я цапнула свиное ребрышко… Нет, от обжорства мы не померли, а минут через двадцать жизнь и вовсе показалась прекрасней, чем когда-либо. И даже в сон не клонило. Глядя, на сладко зевнувшего брата, я вдруг ощутила внутренний толчок. Где-то в глубине моего естества фыркнули и требовательно заржали. Ну, так и есть. Со всеми своими переживаниями, подготовкой к экзаменам и экзаменами мы так ни разу и не выпускали Звезду и Ручья развеяться. И наши вторые сущности честно терпели, только сейчас напомнили о своем существовании. Эл, забыв позевывать, внимательно прислушивался к себе. – Ручей? – понимающе улыбнулась я. – Ага. Твоя, слышу, тоже бьет копытом. – Точно. – В луга? Солнце еще высоко, до праздника времени воз с прицепом. – В луга! Кто не испытал, что такое скачка единорога, когда бескрайний простор устилает твой путь душистыми травами и ветер свистит в ушах, треплет гриву, когда радостным ржанием полнится тугой воздух и вселенная, кажется, не может вместить распирающего грудь восторга, и ты любишь этот мир, как никто до тебя не любил да и любить уже не сможет, – тот не знал жизни во всей ее полноте. Говорят, полет дракона тоже нечто, но, видимо, совсем другое. Небо – это свобода, простор, но и… пустота. Земля для эльфа – мать, источник Силы, в единении с ней наша жизнь и наша радость. В тот момент, когда эльф чувствует себя плотью от плоти природы, он по-настоящему счастлив. Никто из нас не осиротеет, пока жива эта земля – наша планета, питаемая реками Силы. Эльфы ведь и порталы не высчитывают, как драконы. Они следуют за реками Силы, пронизывая пространство. Это требует не меньшего, а может, и большего мастерства, поскольку не постижимо алгебраически, но предполагает единение с миром и высочайший уровень владения Даром одного из трех старших домов. Дар Лоо’аллен именно таков, таков и Дар Рэо’Эолден. Вей’Дароэн, к которому принадлежал легендарный Доралиэль Книжник, – третий и последний клан перворожденных эльфов, способных пронизывать пространство, и двое его представителей ныне члены Конклава… Юные единороги на всем скаку вспороли копытами воды ручья и, вылетев на противоположный берег, повалились в траву, оглашая радостным ржанием луга и перелески. Потом замерли, подставив бока ласковым лучам вечернего солнца. Тихо журчал ручей, совсем недавно давший имя Элову жеребчику. Последний долго не мог определиться, ничего-то ему не нравилось, и он носился по лугам, нисколько не смущаясь своей безымянностью, пока однажды бешеная скачка не вынесла нас к этому ручью. Почему-то, глядя на воду, что весело струилась, образуя маленькие порожки и перекаты, я вспомнила, как красиво перекатываются мышцы под кожей юного единорога. Звезда передала этот образ безымянному брату, и тому понравилось. Так наш семейный ономастикон пополнился Серебряным Ручьем. «Надо бы возвращаться, – вздохнул брат. – Не хочется торопить Звезду и Ручья, но нам еще не мешало бы помыться и переодеться». «А кое-кому, и о прическе подумать», – хмыкнула я. «Хочешь начистоту? – я чувствовала, что брат улыбается. – Все эти ваши дамские куафюры вам только и нужны – друг перед другом красоваться. Ты обалденно выглядишь, когда просто расчешешь волосы, чуть прихватив с висков косичками. Ну, можешь косу заплести, если собираешься участвовать в соревнованиях». «Ага, – хихикаю, – мечта орка: босая, простоволосая и у очага». «А в этом что-то есть…» – задумался братик. Вот же, чую, «повезет» его жене! «А жен любят всякими, между прочим. И чем меньше на ней надето, намазано и накручено… Хм… Ладно, пора возвращаться». Единороги поначалу недовольно всхрапнули, но обратный путь тоже сулил веселую скачку и бездну восторгов, так что, попив напоследок из ручья, они радостно пустились в обратный путь.✧ ☙ ✧ ☙ ✧ ☙ ✧
Увидев нас на пороге дома, няня только головой покачала. В общем-то, за столько лет она уже ко всему привыкла. Тарилиэль трудно было напугать нашими всклокоченными шевелюрами, синяками на скулах и ссадинами на локтях и коленках. Лоо’аллены – это диагноз, они никогда не бывают примерными детками и до конца дней своих не перестают встревать в разные авантюры вроде очередной войны с орками. Не то чтобы старый эльфийский анекдот о месте личности в истории: «Дедушка, скажи, а как попадают в историю? – Да как тебе сказать, внучек… В основном по глупости», – это про нас. Однако, взрастив не одно поколение нашего семейного древа, нянюшка, видимо, научилась спокойно относиться ко многим вещам. Выдав нам полотенца, она отправилась готовить бодрящую тайру с лерникой. Мы же с Элом решили вместо душа отправиться на Священное озеро. Перед долгой праздничной ночью было бы неплохо восстановить силы, залечить ссадины и растянутые связки. Лет до семи мы купались в озере вместе. Потом стали стесняться и нашли эту заводь, разделенную куртиной осоки, за которой не могли видеть друг друга. До меня доносились лишь плеск и довольное фырканье братца. Скинув рубашку, бриджи и легкие сандалии, я медленно вошла в воду, давая живительной влаге объять меня целиком, и погрузилась в состояние удивительного умиротворения, которое дарило мне это озеро. Оно словно чувствовало, что мне нужно больше всего, и в разное время рождало во мне то восторг, то негу, то состояние совершенного покоя, какое бывает лишь в моменты, когда всем своим естеством сливаешься с этим миром, растворяясь в нем без остатка. Напившись и умывшись, я принялась мыть волосы и тело. Мыла не требовалось: эта вода смывала всю грязь и пот так же легко, как болезни, усталость и хандру. В самые тяжелые дни Священное озеро спасало меня от тоски и безысходности, от обид и боли. Синее, как глаза папы Ти; исполненное спокойной силы, как дедовы объятия. На солнце оно искрилось, точь-в-точь Эловы глаза, – вспыхивало веселыми бликами, будто смеялось. Вымыв волосы, подняла их, скрутив пучком, и принялась мыть руки, плечи, грудь… За последние полгода она вдруг принялась расти как на дрожжах, стала болезненно-чувствительной. Соски, едва я нечаянно дотрагивалась до них или упругие струи душа ударяли в ярко-розовые ареолы, напрягались, и где-то внизу живота, совсем «там», что-то сладко екало и сжималось. А еще так было прежде, когда я смотрела на Аскани… Нет, я дракон, мне о том даже думать нельзя. Не думать тоже не получалось. Ладони скользили по телу, смывая пот и усталость, а тело с некоторых пор отзывалось непривычной, волнующей истомой. Оно словно бы перестало быть моим привычным, девчоночьим. Его совсем не детские уже изгибы и формы, его особая чувствительность в некоторых местах, новые для меня, даже пугающие реакции на самые невинные прикосновения дарили неожиданное наслаждение, которого мне лучше всеми силами избегать, вгоняли в краску и ставили в тупик. Как ни старалась я не сосредоточиваться на этих ощущениях, совершая ежедневные для всякой девушки гигиенические процедуры, получалось не всегда. Значит, вот каково оно, взросление, опасное для дракона своими соблазнами? Год назад, когда я только стала девушкой и все было так внове, мне начали сниться «те самые» сны. Лица парня я не видела и вкуса его поцелуев не знала, но, вдыхая запах моря и грозового неба, я слышала, как его сердце словно бы колотится во мне. Он был драконом, как и я, – вот почему, наверное, встретив первого в жизни юношу дракона, я с такой радостью отдала ему, долгожданному, свое сердце. А он… досадливо отвернулся. Нет, я не виню тебя, моя несостоявшаяся любовь. Я сама ошиблась и тебе досадила порядком. Не стоило мне верить глупым сказкам о судьбоносных снах. Наслушалась семейных историй да эльфийских легенд, возомнила себя исключительной и замечательной. «Что ж, поделом тебе, «принцесса грез». Учись жить в реальном мире», – эту мысль я додумывала, сидя на теплом валуне и поджидая Эла, который все плескался и горланил походную песню эльфийских дозорных, скрытый зарослями осоки. Гребень мерно прочесывал волосы прядь за прядью, словно льняные нити, натянутые на раму ткацкого станка. Закатное солнце червонным золотом облило озерную гладь. – Д’Эльфи-и-ин, вылеза-а-ай! – детское прозвище возымело обратный эффект: Эл вместо того, чтобы показаться из зарослей одетым, в очередной раз нырнул: до меня донесся плеск воды. Это надолго… И вот, когда я, потеряв терпение и сестринский стыд, готова была сама вытащить голого братца на берег, он, наконец, вышел из укрытия в полурасстегнутой рубахе поверх бриджей и мотая мокрой головой, как пес. По счастью, волосы у него теперь до плеч, и высушить их не составит труда даже без гребня. Няня давно ждала нас и, едва мы переступили порог, начала разливать тайру. От еды мы, не сговариваясь, отказались: не успели проголодаться, а ведь впереди еще праздничное угощение. – Душно, – заметила Тари как бы между прочим. – Будет гроза. Мы лишь пожали плечами. Няня в подобных вопросах не ошибалась. Но при таком количестве гостей-драконов о трапезе под открытым небом беспокоиться не приходилось. Уж что-что, а щиты поставят в лучшем виде. К тому же августовские грозы в здешних местах короткие. Эл уже давно был готов, а я все вертелась перед зеркалом. Изумрудно-зеленое платье, легкие сандалии, обвивавшие голень ремешками почти до колена. Тонкие косички-колоски, соединенные на затылке заколкой, начинались от висков и охватывали голову, как венец, в который по кругу вплетались прядка за прядкой, оставляя основную массу волос распущенными по эльфийскому обычаю. Впрочем, даже если придет в голову поучаствовать в соревновании лучников, волосы мне не будут мешать. – Скажут взрослые и дети, я милее всех на свете, – Эл, подпирая дверной косяк, искренне веселился, наблюдая немой диалог сестрицы с зеркалом. – Ну вот почему чем красивее девчонка, тем больше времени проводит у зеркала? – Это вопрос или комлимент? – Это замечание из жизни. – Пойдем уже, философ. – Пойдем. Попрощавшись с няней, которая по случаю праздника успела тоже принарядиться, мы выскользнули за дверь. Солнце совсем уж клонилось к закату, становилось все более душно, хотя грозовых туч еще не было видно. У реки вовсю играла музыка, со стороны дворцового парка раздавались смех, звуки скрипок и флейт. – Ну что, расстаемся? –Ага. До встречи на берегу. Такова традиция. Парень с девушкой или мужчина с женщиной могут прийти на праздник вместе, только если они пара. Незамужние и неженатые, равно как вдовцы и вдовы, не успевшие или не желавшие обзавестись новой парой, приходили своими, чисто мужскими или женскими копаниями, а уж с праздника, случалось, разбредались под руку с теми, кого послала судьба встретить этой дивной ночью. Обычно после Праздника молодого вина, в октябре, играли шумные свадьбы, так что Лесной храм и подходы к нему в течение месяца были устланы, как ковром, лепестками белых и алых роз. Я посмотрела вслед брату, который легкой, пружинистой походкой удалялся прочь, и направилась другой дорогой, через лужайку и перелесок. Если повезет, встречу девчонок и присоединюсь к их компании. А нет – сама найду дорогу, не заблужусь. Уже почти миновав перелесок, за которым начинался дворцовый парк, решила срезать путь заросшей, почти не хоженой его частью. Благо, здесь мы с братом знали каждую тропку, а, если надо, могли и без тропки не заблудиться. Ветви кустарника легко и беззвучно раздвигались, пропуская меня, – немудреная магия, всякому эльфу доступная едва ли не с рождения, как и способность быть невидимым и неслышимым в любом лесу. В какой-то момент мое внимание привлек странный звук – не то вздох, не то всхлип. Он донесся с поляны, скрытой густым подлеском. Может быть, кто-то из детей или гостей заблудился и отчаялся выбраться? Как ни странно, такое тоже случалось. Духи наших лесов не очень жалуют чужаков, даже званых гостей. Хотя всерьез никогда не вредят, могут в трех березах долго водить кругами. Я неслышно, чтобы еще больше не напугать беднягу, двинулась в сторону, откуда доносились странные звуки. И правда, кто-то бормотал и всхлипывал. Ветка кустарника бесшумно дрогнула, открывая обзор, и я уже готова была ступить на поляну, но замерла, не в силах отвести взгляд от картины, что мне открылась. Их было трое – двое парней и девушка, прекрасно мне знакомые. Один из них жадно припал к девичьим губам, ловя ее всхлипы и невнятное бормотание. Девушка, запустив пальцы в черный шелк его волос, страстно отвечала на поцелуй, не давая его разорвать, да моя несостоявшаяся любовь и не желал этого. Другой рукой юная герцогиня Сайгирн обвивала шею Шона, а тот, обняв девушку сзади, быстрыми, жаркими поцелуями покрывал обнаженные плечи и шею Тимиредис, одной рукой поглаживая живот юной девы и прижимаясь к ней сзади так, словно они танцевали какой-то дикий ритуальный танец. Другая же, скользнув в расстегнутый ворот рубашки, видимо, принялась ласкать девичью грудь, потому что Тимиредис выгнулась и застонала в губы Аскани. Тот на мгновение разорвал поцелуй и, взглянув на Шона, улыбнулся, предоставляя тому возможность завладеть губами девушки. Сам же занялся тем, чем только что занимался наш наставник… Надо было бежать оттуда опрометью, но вместо этого, я, словно окаменев, глядела сквозь завесу листвы на полуобнаженную девушку, которая стонала и выгибалась в руках двух любящих ее мужчин, отвечая на ласки обоих. Ни шока, ни ревности, ни обиды я, как ни странно, не чувствовала. Скорее, досаду на саму себя: угораздило же дуру влюбиться! Смешнее было бы, только если бы леди Фрейм втрескалась по уши в папу Ара и рассчитывала на взаимность. Теперь мне стало ясно, почему Шон смотрел осуждающе той ужасной ночью, когда они устроили судилище надо мной. Он просто не мог иначе, потому что, когда любишь кого-то так сильно, за слезинку любимой готов из всего мира душу вытрясти. А тут я – глупая, избалованная принцесса и всему вина… Прости, Шон, я ведь долго держала обиду на тебя. Просто не могла понять, как ты, с рождения бывший мне столь же близким, как отцы и брат, так легко поверил в мою избалованность и безответственность. Прости и ты меня, Аскани, за то, что просто сочинила тебя для себя, а потом сама же поверила собственным фантазиям. Не знаю, Тимиредис, будем ли мы когда-нибудь ближе, чем сейчас. Вряд ли. Но и ты меня прости. Если сможешь. Я больше не причиню тебе боли, и твой черноокий красавец кузен мне не нужен, честное слово. Я не его любила (его я не знала) – скорее свою мечту, которую по наивности приняла за него, наделив ее чертами твоего возлюбленного… Поймала себя на мысли, что уже минут десять бреду куда глаза глядят, давно оставив позади ту поляну и троих влюбленных на ней. Уж не ты ли, Лариша, сыграла со мной шутку, надоумив срезать путь? Если да, что ж, я благодарна тебе. Мне и впрямь надо было это увидеть, чтобы все встало на свои места. Как ни странно, стыда от увиденного я не чувствовала, а вот облегчение, окончательное и бесповоротное освобождение от обид, непонимания и ложных надежд, пожалуй, да. Сбросив эти оковы, я, наконец, вздохнула свободно и поняла, что почти бегу, жадно хватая ртом предгрозовую духоту.