Donne

Цуна позвонил, когда уже стемнело. Безмятежно поинтересовался, как дела, извиняющимся тоном сообщил, что задержится. И пусть она не волнуется, Гокудера-кун тоже задержится и проследит за непутевым начальником, чтобы он не наливался по самые брови кофе и не заснул в конце концов за рабочим столом. Все бы хорошо, но на заднем плане слышались отрывистые приказы по-итальянски, отдаваемые голосом Гокудеры. Конечно, Гокудера за Цуной проследит. Жизнь, если понадобится, отдаст. Но Киоко совсем не хотела знать, какие такие дела задерживают мужа. Молодая женщина аккуратно положила дорогой мобильный телефон на столик перед зеркалом и вернулась к прерванному занятию – медленному, осторожному расчесыванию влажных после ванны волос. От воды гладкие прямые пряди потемнели, приобрели неприятный оттенок ржавчины. Или Киоко только так казалось. Она отложила изящный костяной гребень с топазами – подарок одного из подчиненных мужа, уверявшего, что вещичка благотворно действует на волосы. Ему хотелось верить: его собственная шевелюра, пусть и экстравагантного темно-синего цвета, собранная в еще более экстравагантную прическу, поражала ухоженностью и блеском. Хром говорила, ее учитель часы проводит в уходе за собой, и одному Дьяволу ведомо, зачем ему это нужно. При мысли о Хром Киоко невольно улыбнулась. Маленькая иллюзионистка не менялась с возрастом, оставаясь очаровательно-скромной, нетипично для иллюзиониста искренней и, к сожалению, безнадежно влюбленной. Ради своей влюбленности она достигла в искусстве наваждений впечатляющего мастерства, выполняла всю грязную работу и готова была абсолютно на что угодно. Они все еще дружили – да и как они могли не дружить, жены и любовницы верхушки мафиозного Альянса. Сама Киоко, тихая и верная донна Савада; взрывоопасная Хару, донна Гокудера, такая яркая, всегда восхитительная и непосредственная; малышка Хром, довольствующаяся ролью «младшей сестренки» могущественного и мерзкого Тумана Вонголы Рокудо Мукуро. Была еще Бьянки, взрослая, насмешливая, потрясающая Бьянки, официальная любовница лучшего киллера в истории Cosa Nostra. Была Хана, оставшаяся в Японии, ставшая Киоко невесткой. Впрочем, с остальными «доннами» Хана держала дистанцию. Она вообще плохо сходилась с людьми; она предпочитала не замечать занятий мужа, совсем как Савада Нана, милая свекровь Киоко. Только Нана-сан ухитрялась не замечать грязных дел, творящихся вокруг, с неувядающим оптимизмом, а Хана – с холодной отстраненностью. Телефон снова зазвонил. На дисплее высветилось имя еще одного подчиненного мужа, наименее неприятного и наиболее изменившегося. - Добрый вечер, Такеши-кун, - с ним не было нужды ломать язык об итальянские словечки. Киоко знала итальянский, конечно же, и неплохо, но откровенно не любила. Японская речь оставалась для нее родной и любимой; вот Цуне - тому было все равно. Цуна, как ни странно, прекрасно освоил штук пять континентальных языков, и мог говорить даже на ужасном русском. - Привет, Киоко-тян, - Ямомото звучал несколько напряженно и явно торопился. – Скажи охране, пусть будут в готовности. Тут могут возникнуть непредвиденные обстоятельства, ничего серьезного, но ты же знаешь, через тебя могут попытаться надавить на Цуну. Так что будьте там начеку. Просто на всякий случай. Он с некоторых пор называл ее «Киоко-тян», зная, как скучает она по неформальным японским обращениям. Иногда Киоко казалось, что она могла бы влюбиться в Ямомото, не будь замужем. Или будь замужем за кем угодно другим кроме всемогущего Цуны. Всемогущий Цуна. Звучит невероятно странно, учитывая, что в школе иначе чем «никчемным» его не называли. Нет-нет, мужа Киоко любила. Или, во всяком случае, между ними существовало взаимное уважение, в которое переросла школьная любовь. Цуна прекрасно знал, с кем изменяет ему жена, а Киоко прощала ему интрижки с подчиненными. С подчиненным. Помнится, когда о той связи узнала Хару, донне Саваде едва удалось удержать подругу от убийства. Смерти консильери, застуканного в постели собственного дона, Вонгола на тот момент бы не пережила. Но это все лирика, конечно же. - Конечно, Такеши-кун, я все поняла, - Киоко кивнула, забыв по обыкновению, что смартфон – не видеофон, и собеседник ее не видит. – Не волнуйся. Все будет в порядке. - Надеюсь, что так, - наверняка, он сейчас улыбался, как умел только он, и потирал шрам на подбородке. – Сайонара, Киоко-тян. - Сайонара, - вздохнула женщина длинным гудкам. Отложила телефон. Встала, завернулась в шелковый халат поверх кружевной комбинации. Достала из ящика трюмо «Беретту», щелкнула предохранителем. Наманикюренным коготком тыкнула в пульт охраны. - Донна? – густой голос сеньора Сантино, начальника ее телохранителей, казался бодрым, хотя он наверняка уже спал. - Удвоить периметр и активировать детекторы Пламени, - велела Киоко спокойно. – Сеньор Ямомото предупредил, что нам следует ожидать гостей. - Есть, - четко отозвался шеф охраны. Он бы козырнул, будь он рядом с ней. Если уж Цуна имел право расслабляться в компании своей Правой Руки и никогда не отказывался от сопровождения, присылаемого «партнерами по бизнесу», то чем она хуже? Она никогда не ревновала мужа, вообще никогда, ни к Гокудере (хотя их с Цуной всегда связывало нечто чуточку большее, чем Цуну и Киоко, нечто, помноженное на безраздельную преданность консильери), ни к девочкам и мальчикам из сопровождения (хотя они почти всегда были моложе, сексапильней и зажигательней, чем она сама), ни даже – в далекую школьную пору – к Хару (хотя Хару некоторое время была, как кошка, в Цуну влюблена). А Цуна не ревновал ее к Сантино, понимающему и готовому на все, не ревновал к Ямомото, пусть между ними и не было ничего такого (они даже не переспали ни разу, хотя Киоко намекала не раз и не два; будь проклята эта их преданность боссу!), не ревновал ко всем этим щеголям из Альянса, которые думали, что трахнув жену дона, смогут диктовать через нее условия самому дону. Они ошибались. Цуна не ревновал ее. Когда ему было нужно, он использовал ее любовные связи в своих интересах. Мужчины, разомлевшие под умелыми руками и смущенным взглядом скромной нежной Киоко, делились с ней своими секретами. А потом не понимали, откуда дону известно об их потаенных делишках. У Киоко не оказалось ни малейшей предрасположенности к Пламени. Но помогать мужу она могла и без него. Она правда его любила, а он любил ее. Не так, как в романах, которые так здорово читать втроем с Хару и Бьянки, потому что Хром ненавидит сказочки про хороший конец, а Хана слишком практична. Они уважали друг друга, доверяли друг другу, и через пару лет планировали завести детей – Семье Вонгола нужен наследник. А секс? Что вообще решает секс? Цуне нравятся обманчиво скромные мальчики из эскорт-услуг, нравится развлекаться со своим взрывоопасным заместителем (лучшим другом, самым доверенным лицом и кто он там еще? муж Хару, да). Киоко нравятся сильные объятья Сантино, улыбка Ямомото (и пусть о сексе там речи не идет) и чувство абсолютной власти над напыщенными ублюдками, уверенными в своей неотразимости. Они оба понимают друг друга и никогда не ревнуют. За окном слышалась стрельба и приглушенные взрывы. Киоко сидела на кровати в своей личной комнате (они с мужем редко спали в общей спальне), положив снятый с предохранителя пистолет на колени, и думала о сексе, ревности и как просто убить человека. Во время их приключений в школе она не задумывалась об этом, а ведь Цуна как раз учился убивать. И Реборн, язвительный и загадочный, говорил ему, что нужно делать. С возрастом Киоко стала бояться Реборна, теперь такого взрослого худющего дядьку слегка-за-тридцать, появляющегося налетами. Бьянки была зависима от него до ужаса. Цуна после его визитов отправлялся к самому непредсказуемому своему подчиненному, и они, при всей своей к друг другу неприязни, глушили вместе дорогой виски и палили по кому-нибудь из именных пистолетов с «иксами». Киоко ненавидела такие случаи. Дверь содрогнулась от удара, окуталась красным пламенем Урагана. Женщина продолжала спокойно сидеть, только оправила вышитый лилиями подол халата, чтобы более-менее прикрывал красивые бедра, тронутые бледно-золотистым загаром. «Медовая моя Киоко-тян», - называл ее Цуна. Медовые волосы, медовая кожа, медовые поцелуи. «Цуна-сан», - отзывалась она. «Никчемный маленький Цуна». Улыбалась, а его янтарные глаза темнели от странной страсти. Только ей дозволялось называть его так. Это было ему необходимо. Дверь все-таки слетела с петель, и на пороге воздвигся седеющий мужчина в маске и военной форме нового образца. Он был один. Глупый. Киоко, маленькая женщина в персиковом халатике с лилиями поверх белой, отороченной кружевом ночной сорочки, хрупкая нежная японка с медовыми волосами, все еще влажными и потому вьющимися на концах, подняла пистолет и выстрелила, не изменившись в лице. Когда чужое тело грузно рухнуло на пороге ее комнаты с красноречивым алым пятном во лбу, в ее золотистых глазах ничего не отразилось.